Тщательно собирает Пайпс все объективные оценки современников, например Роберта Бремнера (Robert Bremner), сравнение которых с той самой «Библией русофобии» «Россия в 1839 году» маркиза де Кюстина создаёт впечатление, что они ездили не то что по разным странам, но по разным планетам. Роберт Бремнер пишет:
«Безо всяких колебаний говорю я, что положение здешнего крестьянства куда лучше состояния этого класса в Ирландии. В России изобилие продуктов, они хороши и дёшевы, а в Ирландии их недостаток, они скверны и дороги. Здесь в каждой деревне можно найти хорошие, удобные бревенчатые дома, огромные стада разбросаны по необъятным пастбищам, и целый лес дров можно приобрести за гроши. Русский крестьянин может разбогатеть обыкновенным усердием и бережливостью, особенно в деревнях, расположенных между столицами…
И в тех частях Великобритании, которые, считается, избавлены от ирландской нищеты, мы были свидетелями убогости, по сравнению с которой условия русского мужика есть роскошь. Есть области Шотландии, где народ ютится в домах, которые русский крестьянин сочтёт негодными для своей скотины…»
Но тот же Роберт Бремнер после этих хвалебных оценок продолжает: «…Однако дистанция между ними огромна, неизмерима, выражена быть может двумя словами: у английского крестьянина есть права, а у русского нет никаких!»
И снова Пайпс:
«В царской России было гораздо меньше крестьянских волнений, чем принято думать. По сравнению с большинством стран, русская деревня эпохи империи была оазисом закона и порядка… На самом деле большинство так называемые крестьянские “волнения” не были сопряжены с насилием и представляли собою просто неповиновение. Они выполняли такую же функцию, как забастовки в современных демократических обществах (курсив мой. – И. Ш. )».
Далее Пайпса делает блестящий анализ, как эти « забастовки» нашими пропагандистами, статистическими фокусниками и… заинтересованными «силовиками» превращались в «волнения», а затем и в «крестьянские бунты».
«Особенно важно избавиться от заблуждений, связанных с так называемой жестокостью помещиков по отношению к крепостным… Пропитывающее XX век насилие и одновременно “высвобождение” сексуальных фантазий способствуют тому, что современный человек, балуя свои садистские позывы, проецирует их на прошлое; но его жажда истязать других не имеет никакого отношения к тому, что на самом деле происходило, когда такие вещи были возможны. Крепостничество было хозяйственным институтом, а не неким замкнутым мирком, созданным для удовлетворения сексуальных аппетитов… Тут никак не обойтись одним одиозным примером Салтычихи, увековеченной историками помещицы-садистки, которая в свободное время пытала крепостных и замучила десятки дворовых насмерть. Она говорит нам о царской России примерно столько же, сколько Джек Потрошитель о викторианском Лондоне. Там, где имеются кое-какие статистические данные, они свидетельствуют об умеренности в применении дисциплинарных мер. Так, например, у помещика было право передавать непослушных крестьян властям для отправки в сибирскую ссылку. Между 1822 и 1833 гг. такому наказанию подверглись 1283 крестьянина. В среднем 107 человек в год на 20 с лишним миллионов помещичьих крестьян – не такая уж ошеломительная цифра…»
Эта блестящая ирония гарвардского профессора – в адрес штампов русофобской пропаганды. Тут и нам хороший повод задуматься: а где собственно была максимальная концентрация этих штампов, тщательно опровергаемых гарвардцем?! Голод, Холод, Кровь, Царизм… Чахотка и Сибирь – последние два слова может уже посредством стихотворного размера напомнят вам об авторе. Да-да… Некрасов, Добролюбов и иже… Наши «народнички», «к топору зовители». А ещё бы как-нибудь взять да и сравнить удельные концентрации подобных «фактов» на страницах ленинских «Искр» и гебельсовской «Фёлькише Беобахтер»…
Пайпс:
«Русское обычное право, которым руководствовались сельские общины, считало признание обвиняемого самым убедительным доказательством его вины. В созданных в 1860-х гг. волостных судах, предназначенных для разбора гражданских дел и управляемых самими крестьянами, единственным доказательством в большинстве случаев было признание подсудимого (курсив мой. – И. Ш. – Сей пример поможет и на “процессы 1930-х годов” – посмотреть без помощи дьявольщины, мистики или конспирологических окуляров )… Крестьянин верил, что царь знает его лично, и постучись он в двери Зимнего дворца, его тепло примут и не только выслушают, но и вникнут в его жалобы до самой мелкой детали. Именно в силу этого патриархального мировосприятия мужик проявлял по отношению к своему государю такую фамильярность, которой категорически не было места в Западной Европе. Во время своих поездок по России с Екатериной Великой граф де Сегур (deSegur) с удивлением отметил, насколько непринуждённо простые селяне беседовали со своей императрицей…»
Я добавлю к сказанному Пайпсом и тот известный факт, что только крестьяне говорили царю «ты». Нельзя даже вообразить – ухо режет – крестьянина, обращающегося к монарху: «Вы, царь…».
Надеюсь, перечитав, с моими минимальными комментариями, «русофоба» Пайпса, вы не просто отдохнули от настоящих современных клевет, бжезинсинуаций, но и мимоходом выяснили кое-что. Например, кто первый запустил в публику уравнение «крепостничество = рабство» . И тщательное Пайпсово расследование: « Антикрепостническая литература, принадлежавшая перу взращённых в западном духе авторов, сделала эту аналогию общим местом, а от них она была усвоена русской и западной мыслью», – поможет понять и ближайшие к нам сегодняшние события.
И последние манипуляции с российской деревней
Итак, освобождение крестьян XIX века от крепостничества я здесь дополнил, надеюсь, хотя бы частичным… «освобождением читателя XXI века» от некоторых штампов, связанных с крепостничеством.
Главное, что стоит повторить: «Великая крестьянская реформа 1861 года» при любом варианте передела земли: «чёрного передела», давшего имя народовольческой организации, «чёрно-белого…», какого угодно – не разрешала проблему крестьянского малоземелья.
Данные Министерства земледелия России. Средний сбор с 1 десятины в четвертях:
Соотнесём с нынешними единицами. 1 гектар = 0,9 десятины, 1 четверть = 209,9 литра (т. е. примерно баррель. По немного странному совпадению, хотя четверть – мера объёма, а не веса, именно в случае удельного веса зерна этот наш старинный показатель четверть/десятины весьма близок к новому, метрическому центнер/гектара ). Но в пределах данной главы достаточно просто отметить, что роста урожайности за 25 лет почти нет . Далее сравнение с урожайностью в Западной Европе (в тех же четвертях с десятины):
По данным Statistique agricole de la France, средняя урожайность главных хлебов была на один гектар для 9 [Германия, Франция, Австрия, Великобритания, Бельгия, Швеция, Соединённые Штаты, Канада, Австралия] государств Западной Европы и Америки, по сравнению с Россией, такова:
Статья в Брокгаузе, базируясь на работах Докучаева и Фортунатова, объясняет: «Подобная громадная разница в средней урожайности зависит, конечно, не столько от более благоприятных условий климата и пр., сколько от общего уровня техники и экономической обстановки хозяйства».
Фиксация именно этого факта – хорошая отправная точка для рассмотрения следующего грандиозного заблуждения той эпохи (опускания на «дно династии» ).
Самый авторитетный (как ни крути и как ни печально, но это так!) учёный и политик периода рубежа веков, будущий глава партии кадетов, член Временного правительства Павел Милюков в «Очерках по истории русской культуры» писал:
«От количества населения в стране зависит степень экономического развития данной страны. Чем гуще населена известная местность, тем больше труда может проявить население, тем лучше оно может распределить между собой этот труд, тем больше оно может накопить сбережений… Ко времени смерти Петра Великого (1725) в России было всего около 13 миллионов жителей. Теперь в ней насчитывается 150 миллионов… При Петре в Евр[опейской] России жило, средним числом, всего по 3,7 человека на кв. километр… примерно столько, сколько теперь живёт в Архангельской или Вологодской губ. На том же пространстве петровской России в наше время помещается… 59 миллионов. На километр это даст 17 человек. Между тем в Австро-Венгрии живёт 73,1 чел./кв. км, во Франции – 73,8, в Германии – 112, в Италии – 117,6, в Англии – 140, в Бельгии – 243… Во всей Европе только Балканский полуостров и Испания до некоторой степени могут сравниться с Россией по слабой населённости.
