Некогда Борис снискал поддержку земщины, положив конец опрично-дворовой политике. В конце жизни он пошел на частичное возрождение репрессивного режима. Страшась множившейся измены, Борис наделил большими полномочиями Сыскное ведомство и его главу Семена Годунова. Власти стремились держать втайне все, что связано было с арестом и пытками сторонников Лжедмитрия. Но их старания приводили лишь к одному результату. По стране распространялись самые преувеличенные слухи обо всем, что происходило на Пыточном дворе. Столь различные авторы, как И. Масса, Я. Маржарет, И. Тимофеев и А. Палицын с одинаковым осуждением писали о начавшемся мучительстве, пытках и казнях неповинных людей.[44] Подобного рода свидетельства красноречивы, но они почти ничего не дают для того, чтобы составить точное представление о масштабах начавшегося террора и его направленности.
Своими успехами Лжедмитрий был более всего обязан поддержке низших сословий. Этот факт всецело определил характер правительственных мер. Царские слуги не могли искоренить социальную утопию, жившую в толще народных масс. С помощью жестоких гонений Годуновым удавалось лишь на время заглушить страшную для них весть о пришествии доброго и истинного царя.
Политика в отношении дворянства носила совсем иной характер, чем политика в отношении низов. Тут крайние меры применялись лишь к немногим перебежчикам, к эмиссарам самозванца и пр. Посланцев «вора», подстрекавших народ к мятежу, власти вешали повсюду в большом числе.
Прежде деятельный и энергичный, Борис в конце жизни все чаще устранялся от дел. Прошло время, когда он охотно благотворил убогим и давал обиженным управу на сильных. Теперь он показывался на народе лишь по великим праздникам, и челобитчиков, пытавшихся вручить ему свои жалобы, разгоняли палками.[45]
Фатальные неудачи порождали подозрительность, столь чуждую Борису в лучшие времена. Царь перестал доверять даже близким боярам, подозревал в интригах придворных и все чаще обращался за советами к астрологам, прорицателям и юродивым.[46]
Многие признаки в поведении Годунова указывали на преждевременно наступившее одряхление. Тревожась за будущее сына, Борис не отпускал его от себя ни на шаг, не позволяя никуда отлучаться. Советы воспитателей о необходимости предоставления царевичу некоторой самостоятельности в его занятиях он неизменно отвергал.[47] Будучи обладателем несметных сокровищ, царь стал выказывать скупость и даже скаредность в мелочах. Живя отшельником в своем дворце, Борис по временам покидал хоромы, чтобы проверить замки и печати на дверях дворцовых погребов и кладовых для съестных припасов.[48]
Под влиянием неудач и тяжелой болезни Годунов все чаще погружался в состояние апатии и уныния. Физические и умственные силы его быстро угасали. 13 апреля 1605 г. Борис Годунов скоропостижно скончался в постельных хоромах дворца. В последние минуты царь велел совершить над ним обряд пострижения, что и было выполнено с величайшей поспешностью.[49] Перед смертью Борис лишился дара речи. По словам современников, царь скончался от апоплексического удара.[50]
Смерть Бориса дала новый толчок развитию Смуты в Русском государстве.
Глава 12
В «воровском» лагере
Потерпев сокрушительное поражение в битве под Добрыничами, Отрепьев намеревался бежать из России вслед за своим наемным воинством.[1]
Однако жители и повстанцы, собравшиеся в Путивле, помешали осуществлению его планов. Они «со слезами» просили царевича остаться, говорили, что не желают разделить участь «комаричей», претерпевших «лютые и горькие муки» за поддержку, оказанную ими «царевичу». Лжедмитрий не слушал их советов. Тогда повстанцы пригрозили, что силой задержат его в Путивле, чтобы Борису «добити челом, а тобою заплатити вину свою».[2] Самозванец подчинился, опасаясь, что путивляне выполнят свою угрозу и выдадут его правительству.
Восставший народ заявил о своей готовности продолжать борьбу. Путивляне заявляли, что готовы служить доброму «царевичу» с оружием в руках: «Пойдем мы с тобой все своими головами». Торговые люди, по словам летописцев, откликнулись на призыв о добровольном пожертвовании средств. Некоторые якобы принесли по сто и даже по тысяче рублей.[3]
Можно установить имена главных руководителей повстанческих сил в Путивле. Ими были мелкопоместные дети боярские Сулеш Булгаков и Юрий Беззубцев, несшие службу в местном гарнизоне.[4] В критической для него ситуации Лжедмитрий поручил первому ехать за помощью к королю в Польшу, а второму идти на выручку гарнизону Кром.
Отрепьев был далек от понимания того, что только народное восстание может помочь ему одолеть Бориса Годунова. В Путивле самозванец вернулся к своим старым планам, суть которых сводилась к тому, чтобы поднять против России татарские орды и Речь Посполитую.
Столкновение России с Турцией на Северном Кавказе подало Лжедмитрию надежду на то, что ему удастся подтолкнуть Крым к нападению на Русское государство. В конце апреля его гонцы повезли дары крымскому хану. Еще раньше посланцы Отрепьевы выехали к князю Иштереку в Большую Ногайскую орду.
Борис Годунов поддерживал распри внутри Ногайской орды, чтобы не допустить ее усиления и предотвратить вторжение ногайцев на Русь. Он велел доставить из России в орду Янарослана-мурзу, главного соперника Иштерека, и обязал соперников жить в мире и кочевать вместе.[5] Опасаясь за свою власть, Иштерек принял путивльского гонца и принес присягу на верность Лжедмитрию. Последний приказал ногайцам перенести свои кочевья к Цареву-Борисову с тем, чтобы иметь возможность использовать их конницу для наступления на Москву.[6]
Будучи в Путивле, Отрепьев предпринял решительный шаг с тем, чтобы добиться вмешательства Речи Посполитой в русские дела. Он послал к королю Сигизмунду путивльского сына боярского Сулеша Булгакова в качестве представителя восставшей Северской земли. Позже польские власти напомнили московским «диплоных и свецких людей московских Шулеш Булгаков з кграмотою».[7]
Текст письма от имени северских городов сохранился в копии. В конце письма имеется помета: «из Путивля лета 7113 месяца января 21 дня». Публикуя грамоту, А. Гиршберг вполне основательно выразил сомнение насчет аутентичности указанной в тексте даты. По предположению Гиршберга, дата на письме была искажена при копировании русского оригинала: переписчик прочел 27 января как 21 января из-за сходства в написании единицы и семерки.[8] Однако Гиршберг не учел, что русские употребляли буквенную систему цифр, в которой единица нисколько не напоминает семерку.
Представляется, что самозванец сознательно обозначил в письме неверную дату. Подлог был связан с ложной версией, согласно которой битва под Добрыничами 21 января 1605 г. была проиграна людьми самозванца в его отсутствие. Очевидно одно: письмо было составлено в момент наибольших неудач Отрепьева, когда он прибыл в Путивль, потеряв всю свою армию. Грамота заканчивалась отчаянным призывом, чтобы король «соизволил как можно быстрее дать помощь нам (городам Северской земли. — Р.С.) и государю нашему».[9]
Текст письма был составлен от имени «жителей земли Северской и иных замков, которые ему (царевичу. — Р. С) поклонились». Поскольку Путивль и прочие восставшие города ничего не знали о тайном договоре Лжедмитрия с Сигизмундом III, для них смысл обращения был совсем иным, чем для расстриги.
В грамоте к королю «убогие сироты и природные холопы государя Дмитрия Ивановича» просили с плачем, покорностью и уничижением, чтобы король смиловался над ними и взял их, убогих, «под крыло и защиту свою королевскую». Письмо жителей заключалось словами: «При том сами себя и убогие службы наши под ноги
Вашего королевского величества отдаем».[10] Отрепьев был связан с королем обязательством о передаче под власть короны главных северских городов. Теперь он давал понять королю, что готов на определенных условиях выполнить свое обязательство. Авантюрист сознательно старался разжечь конфликт между Россией и Польшей. В том случае, если бы Сигизмунд III принял под свое покровительство отвоеванные Лжедмитрием города, конфликт между Речью Посполитой и Русским государством был бы неизбежен.
Вторжение самозванца, поддержанное королем, закончилось полным крахом. Это смешало все планы и расчеты военной партии при королевском дворе. Не только Мнишек, но и Сигизмунд III оказался в двусмысленном положении. Опозоренный Мнишек подвергался нападкам с разных сторон. Доверившиеся его обещаниям кредиторы жалели о деньгах, потраченных на самозванца. Ведущие политические деятели спешили напомнить о своих предостережениях против участия в авантюре, повлекшего за собой нарушение мирного договора с Россией.
