Преподавание российской истории, географии и статистики с 1786 по 1821 г. вел профессор И. А. Гейм. Его основные интересы также были далеки от истории. Гейм читал курсы коммерческих наук, землеописания (географии), статистики российской и главнейших государств и даже нумизматику (по богатейшей университетской коллекции монет). Свой искренний интерес к экономическим и торговым наукам он умел передать студентам, а в 1815 г. Н. Тургенев прислал Гейму как первому своему наставнику экземпляр напечатанного „Опыта теории налогов“, впрочем не вызвавшего одобрения учителя[252].
Свою лепту в преподавание истории в этот период внес и М. Т. Каченовский, читавший с 1808 по 1810 г. последовательно три периода русской истории (с древности до Ивана III). Оценивая преподавательскую деятельность Каченовского тех лет, не удается отметить в его взглядах оригинальность или последовательность в построении своей системы. За образец для подражания он выбирает труды Шлецера, близко следуя его изложению; в этом же духе написаны и статьи по истории в „Вестнике Европы“. По свидетельству П. И. Голенищева-Кутузова, за буквальное следование Шлецеру упрекал Каченовского И. Т. Буле, всячески подчеркивавший значение трудов „первого и славнейшего из российских историков“ Карамзина. Истоки ревности Каченовского к Карамзину, вызвавшей известные нападки на Историю Государства Российского в „Вестнике Европы“, можно видеть еще в университетском противостоянии друзей и соперников историографа, о котором шла речь в предыдущей главе.
Указанное состояние исторической науки в Московском университете начала XIX в. нашло свое отражение и в характере деятельности Общества истории и древностей российских. Основанное в марте 1804 г., оно стало первым научным обществом при университете. Предыстория его основания такова: в 1802 г. в Геттингене под редакцией A. JI. Шлецера впервые появился в печати основной источник сведений о начальных годах русского государства — Повесть временных лет. Это издание было отмечено благодарным рескриптом Александра I, Шлецер был награжден орденом св. Владимира 4-ой степени, получил российское дворянство и тогда же предложил Александру увековечить свое царствование выпуском полного свода всех сохранившихся древних летописей, чему сам Шлецер готов был оказывать посильную помощь. Идея понравилась императору, и он поручил Завадовскому организовать для этой цели научное общество, а министр передоверил это поручение Муравьеву и находящемуся под его ведением Московскому университету. Если Завадовский, считавший, согласно отзывам современников, что русская история приятна от начала просвещения при Петре I, а до того — скучна и бессмысленна, едва ли подходил для основания такого общества, то в лице Муравьева предложение Шлецера встретило горячего сторонника, искренне интересовавшегося русской историей, сановного покровителя Карамзина. Для Муравьева Карамзин был тем человеком, который пишет историю, а новое общество должно помогать этому процессу, собирая и обрабатывая материал.
Желая придать обществу и его работе значимость, Муравьев поручает его формирование непосредственно совету университета, так что во главе общества оказывается ректор, а среди членов — прочие профессора, заседавшие в совете. От их имени 7 марта 1804 г. ректор Чеботарев благодарит министра за оказанное университету доверие и обещает „употребить всю деятельную ревность“. Почетными членами общества объявили А. Л. Шлецера, А. И. Мусина-Пушкина, Н. Н. Бантыш-Каменско-го, А. Ф. Малиновского и Н. М. Карамзина.
Активное участие в деятельности общества Н. М. Карамзина могло бы определить направление и характер его работы. Чеботарев дружил с Карамзиным и надеялся на его помощь, этого же желал и Муравьев. Однако позиция Карамзина была однозначно им сформулирована в одном из писем к попечителю: „Десять обществ не сделают того, что сделает один человек, посвятивший себя историческим предметам“[253].
На первом заседании, где присутствовали Мусин-Пушкин, Карамзин, профессора Чеботарев, Страхов, Сохацкий, Снегирев и Черепанов (а позже в члены общества вошли Гаврилов, Гейм, Рейнгард, X. Шлецер, А. Чеботарев и др.), была объявлена цель общества, а именно критическое издание русских летописей. Министр предоставил обществу право сличать различные списки, для чего по высочайшему повелению сюда должны доставляться рукописи из архивов, центральных и местных, а из Петербургской Академии Наук Муравьев собственноручно привез в Москву бесценный Кенигсбергский список Повести временных лет, относящийся к XIV в.
К сожалению, эти приготовления оказались напрасными. Уже с самого начала члены общества, поставив себе узкую цель издать один из списков Нестора (Лаврентьевский), над чем работали профессора Чеботарев и Черепанов, превратились лишь в помощников издателей. Заседания проходили нерегулярно; из них замечательно только одно, состоявшееся 21 апреля 1805 г., когда был объявлен конкурс работ с заданием объяснить, „кого имеет в виду Нестор под Волохами, и откуда они происходят“. Через год из 5 поданных решений лучшим был выбран труд, принадлежавший X. Шлецеру. Члены общества решили не присуждать ему награды, как одному из своих товарищей, ссылаясь, при отсутствии собственного устава, на порядок, принятый в иностранных академиях.
За 6 лет существования Общество выпустило 10 листов летописи (все экземпляры, видимо, сгорели в 1812 г.). К 1810 г., когда в университете появился новый попечитель Голенищев-Кутузов, заседания Общества собирались крайне редко и его видимая деятельность не обнаруживалась. Раздраженный таким состоянием дел, Кутузов 14 декабря 1810 г. закрыл Общество, с тем чтобы учредить другое, с более деятельными членами. Помимо очевидных причин определенную роль для Кутузова сыграла близость многих членов Общества к Карамзину, вызывавшему его резкое неприятие.
Активность Кутузова инициировала, очевидно, некоторые ответные действия Карамзина в защиту старого ОИДР и его членов. Вот как излагает это сам Кутузов в письме к министру Разумовскому, одновременно показывая нам реальность дружеских и ученых связей университетских профессоров с Карамзиным. „За нужное почитаю донести в. с., что г. историограф Карамзин сегодня (т. е. 02.12.1810) отправляется в Петербург, и по достоверным известиям, едет именно нарочно для того, чтобы действовать противу вас и, яко депутатом от всего Исторического общества, просит, что они все несправедливо обижены. Между прочим один из его знакомых вопрошал его, зачем он едет, то он ему отвечал: затем, чтобы Разумовский и его все затеи полетели к чорту… Поехал он в Петербург не за добром, а с великими замыслами и интригами, вся его партия здесь уже заранее ему как идолу поклоняется, думая, что он будет случайным человеком. Профессора наши курят фимиам пред ним, и многие были в первый день праздника с визитом, а у меня не были… Историею же своею, коей еще не видал никто, или весьма малое число людей видели, хвастает он заранее, что все наши хроники, все писатели прежде него врали, а он откроет свет в нашей истории!.. Нестор бредит, по его мнению, яко глупый монах, и вот развязка, почему Нестора нарочно в угождение ему Чеботарев не дал издавать, дабы дать время выдать историю и дабы издание Нестора не ускорило и не изобличило бы игривости г. историографа, и не опровергло бы всех его вымыслов и фантазий“[254].
Пристрастный в своих обвинениях Кутузов, не желая того, приоткрывает нам часть причин, обусловивших медленную работу ОИДР по изданию летописей и позволяет несколько оправдать его вялую деятельность в последние годы. По-видимому, углубляясь в работу над Историей Государства Российского, Карамзин все яснее понимал необходимость критического отношения к тексту русских летописей, их подробного комментирования, которое требовало больших затрат сил и времени и не способствовало их быстрой публикации. Вместе с тем, акцент в работе общества перешел на личное общение его членов (в особенности Чеботарева) с Карамзиным, который знакомил их с главами своего труда, обсуждая с ними возникающие проблемы. Желая сохранить людей, с которыми историограф нашел общий язык, его единомышленников, Карамзин и ратовал за сохранение старого ОИДР.
Опасения Кутузова не оправдались: ОИДР было закрыто 14 декабря, а уже через восемь дней попечитель пригласил к себе домой на частное заседание своих друзей и знакомых: П. П. Бекетова, П. И. Фитингофа, П. И. Суворова, И. А. Двигубского, С. Н. Глинку, А. А. Перовского, П. М. Дружинина, Р. Ф. Тимковского и др., с тем чтобы в витиеватой речи, до которых он был охотник, еще раз упрекнув старое общество в отсутствии устава и нерадивости, огласить присутствующим составленные им „правила“ ОИДР. Этот проект устава был единогласно одобрен и подписан для отправления министру, после чего Кутузов, торжествен» но отклонив просьбы гостей об избрании его главой общества, предложил в председатели П. П. Бекетова, писателя, издателя, известного в Москве своим литературными связями, мецената, коллекционера, любителя русской старины. Его ценным свойством было умение сохранять одинаково добрые отношения с людьми различных литературных партий[255]. Новым секретарем общества стал И. А. Двигубский, исполнявший одновременно, как и прежний секретарь общества Сохацкий, обязанности секретаря университетского совета.
