Итак, подвигнутый христианским состраданием, не отринь меня, умоляющего о помощи, и поддержи сильною твоею десницей падающего под ударами кровавых рук врагов, ищущих моей погибели. Будь мне милостивейшим покровителем и патроном и окажи твое заступничество и ходатайство в прошениях, которыми я намерен умолять Ея Величество Пресветлейшую Королеву. Напоследок всенижайше прошу Ваше Высокопревосходительство, если по слабости ума моего, как бы уже помешанного от непрестанных житейских горестей, в этом челобитье моем (которое я потщился написать вдвойне, то есть на языке латинском и московском) чего-либо будет недоставать, снизойти и простить мне и соблаговолить милостиво не презреть меня, совершенно готового и совсем твоему служению предающегося.
Пресветлого Вашего Превосходительства
обязаннейший и всенижайший слуга
Иоанн Шуйский Москвитянин».
Журнал «Финский вестник», № 1, 1847, с. 22–24.Копия с просьбы, поданной Тимошкою Акундиновым на немецком языке генерал-губернатору Эстляндскому во время заключения в Вышегородском Ревельском замке:
«Пресветлый Высокородный Граф! Государь мой милостивый!
Преславною и истинною верою перед Богом свидетельствуясь, как человек невинности изгнанный из отечества и напрасно преследуемый, представляю Вашему Пресветлому Графскому Превосходительству сию памятную записку.
Проходит тому восьмой год, как я, испытывая недоброжелательство и тяжкие притеснения от Москвитян, по причине преследования моего родства и всей моей фамилии, невыразимою и никогда не слыханною враждою, по смерти отца моего, принужден был сделаться изгнанником из моего отечества, оставив в Москве жену и детей, которые после моего удаления погибли, как говорят, в пожаре. В странствовании моем по чужбине я прибыл сперва в Польшу, в город Краков, впрочем, с доброю рекомендацией из Москвы к его Величеству Королю Польскому, что можно видеть из данной мне Его Величеством сберегательной грамоты, с которою я отправился из Польши. После того, желая возвратиться в Москву через Валахию, на Дону захвачен был турками и отведен пленником в Константинополь, откуда с помощью Божиею и при содействии одного доброго моего друга освобожден был, что также видно из имеющегося при мне свидетельства. Будучи совершенно свободным, отправился я в Малороссию, лежащую на русской границе, к запорожскому генералу Хмельницкому, как можно усмотреть из данного им мне свидетельства. От генерала Хмельницкого, частию по его делам, частию же по моим собственным, был я рекомендован сиятельному князю Трансильванскому Георгию Ракоцкому с просьбою отправить меня, также при хорошей рекомендации, к Ее Величеству Королеве Шведской. По рекомендательной грамоте пресветлого князя Ракоцкого я получил от Ее Королевского Величества доброе решение не только в тайном поручении генерала Хмельницкого, но и в собственном деле моем, о секретном содержании того и другого донесу изустно Вашему высокографскому Превосходительству.
Под защитою, оказанною мне Ее Королевским Величеством и с ее сберегательною грамотою, находящеюся при мне, я приехал сюда в Ревель, не опасаясь и не страшась никого, и отсюда поехал в Нарву за оставленным мною там багажом. Из Ревеля отправился я в Нарву вместе с новгородским купцом Петром Микляевым, который под видом друга показывал ко мне всевозможное благорасположение, честил меня всяким почетом, предложил своих лошадей, уверяя, что я особенно ему понравился. Мы ехали большую часть дороги благополучно; неподалеку от одной корчмы, находящейся близ кирхи, встретил нас так же новгородский купец, по имени Максим Воскобойников, дядя Петра Микляева. Он воротился с нами в корчму и остался у нас до полуночи. Оба притворно уговорились между собою, как будто хотят поехать вместе в Ревель. Петр Микляев запечатал находившиеся при нем деньги и отдал фурману для доставления их в Нарву. Между тем, чтоб совершить их злодейский умысел, для вида отправились в путь и дождались, пока я и все люди заснут. После полуночи они оба воротились в намерении лишить меня жизни. Петр один, во время общего сна, тайком пробрался в избу, имея при себе меч, который я заметил, бросился к моему оружию, Максим же стоял у избы перед окном и смотрел на происходившее в избе, а я между тем закричал моему слуге. Не могши ничего сделать со мною, Воскобойников тотчас же уехал, а Микляев остался в корчме и в то же почти время, как и я, отправился в Нарву: про все это знает и переводчик Ганс Нопп. Прибыв в Нарву, я донес обо всем господину генералу в просьбе моей на Петра Микляева. Воскобойников, не успев совершить своего злодейского покушения на мою жизнь, готов был теперь убить меня на моей чести. Он склонил на свою сторону товарищем злодейских своих умыслов Ивана Тетерина, который тайно и заочно везде поносил меня злобною клеветою и привез из Новагорода такую грамоту, в коей столько взведено на меня клеветы и злословия, сколько можно только написать в пасквиле на невинного человека. В этой грамоте они ложно приписали мне чуждое имя, то есть назвали меня Тимошкою Акундиновым, а этим именем называется мой племянник Тимофей Анкидинов, который по сие время был в войске между Донскими или Запорожскими казаками и, может быть, жив еще доселе. По сказанной выше причине они везде провозглашают меня вором, перебежчиком, также бусурманом-туркою, обманщиком и самозванцем, быв посланы из Москвы моими заклятыми врагами преследовать меня за мое происхождение и мой род. Поэтому они суть враги моего имени. О чем я еще за три месяца перед этим доносил Ея Величеству, Королеве Шведской, и то известно также и Его Высокографскому Превосходительству господину государственному Канцлеру. Вследствие чего всенижайше прошу Ваше Графское Превосходительство милостиво соблаговолить дать веру приведенным мною грамотам, разрешить мое освобождение и не препятствовать мне отправиться в Стокгольм к Ея Королевскому Величеству, так как моим заключением под стражу этот путь мой был остановлен. Там намерен я, при помощи Божией, защитить и оправдать себя достаточно. Напоследок, покорнейше прошу Ваше Графское Превосходительство соблаговолить прибыть ко мне милостивым государем и покровителем и не отказать, по благосклонной милости Вашей, отправить с полученным мною от Ее Королевского Величества решением нарочного гонца к князю Ракоцкому в Трансильванию, равно как и к генералу Запорожскому Хмельницкому, от которых я с особенными поручениями был отправлен в Стокгольм».
Журнал «Финский вестник», № 1, 1847 с. 28.Донесение королеве Христине из Москвы 25 ноября 1652 года:
«Вашему Кор. В-ству по глубокообязаннейшему и искреннейшему подданству 16-го этого (месяца) было {послано письмо), на которое дальше ссылаюсь.
Я не могу подданнейше не упомянуть Вашему Кор. В-ству, что позавчера прибыл сюда отправленный псковским воеводой гонец, с которым упомянутый воевода послал сюда в оригинале письма, которые ему писали из Любека двое граждан, по имени Гуго Шокман и Ян ван Горн (Jan van Gooren), приблизительно такого содержания: он (Гуго Шокман) [он был отправлен в эту весну городом Любеком, чтобы получить подтверждение привилегий, полученных от этого царя, которые (любчане) до сих пор имели долгое время в Новгороде и Пскове, и он их все получил, исключая свободы пошлины и русских монет] старался для Их Цар. В-ства изменника мнимого Шуйского, или Тимошку Анкиди-нова, на каком бы месте он его ни нашел, захватить и поймать, завладеть его личностью и отправить к Их Цар. В-ству; раз так и представился хороший случай, когда он (<самозванец) находился недалеко от Любека, в области герцога (Fursten) Голштинского, в городке Нейштат (Nije Statt), где они {Шокман и Горн) тотчас сами взяли его под арест и его личность наивернее обеспечили себе у герцога (Голштинского) представленным порядочным залогом; а так как в Германию было отправлено (из России) несколько (лиц)у чтобы его (<самозванца), где только могут его встретить, поймать, то они (Шокман и Горн) между прочим Петру Микляеву (Peter Miclaof), русскому купцу, который тоже ради Анкидинова поехал в Голландию, писали, извещая его об аресте самозванца, чтобы он (Микляев) туда отправился и мог бы присутствовать при деле. Как я узнал, город Любек очень старается в этом отношении, в надежде этим более увеличить свои привилегии. Но я очень сомневаюсь, выдаст ли его Их Герцог. Светлость Голштинии городу Любеку, так как Их Герцог. Св. будут сильно соблюдать при этом случае свои собственные интересы и выдачу его отсрочат до тех пор, пока Их Цар. В-ство не выдадут Их Герцог. Светлости подписи и печати, которые Брюгман (Bruyhman) здесь оставил на 100 000 рублей во время предполагаемого персидского проекта.
