Однако согласно общему правилу, следует командировать инспектора на место[179]. Он должен встретиться с автором жалобы, с местным руководством (например, с председателем сельского совета, главой парторганизации, профсоюза и т. п.), имеет также право воспользоваться помощью добровольцев. Расследование можно проводить негласно или в более демонстративной форме, например на собрании.
Часто случается также, что у лица, на которое поступает жалоба, просят объяснительную записку, которая подшивается в дело{554}. Порой расследование ведется очень подробно: Горьковское бюро жалоб передало в прокуратуру дело с результатами проверки по сигналу о плохой работе городского мясокомбината, содержавшие 35 документов{555}. Когда в марте 1937 года в Саратовский областной комитет поступил сигнал о том, что один из областных руководителей промышленности в 1923 году придерживался троцкистских взглядов, инспектор, расследовавший дело, опросил шестерых старых членов партии и просмотрел газеты того времени. Отчет об этом деле выходит за рамки рассмотрения обвинения в былых политических пристрастиях и указывает на недостаточный профессионализм и грубость на работе{556}. По-видимому, повсеместно распространен сбор свидетельских показаний.
При расследовании не является исключением и обращение в «органы». Это сотрудничество касается получения сведений о проверяемом и прежде всего о его социальном происхождении[180]. Расследующие обращаются в ОГПУ или в НКВД для того, чтобы проверить истинность обвинений, связанных с прошлым человека, или выяснить социальное происхождение автора жалобы, с частности, когда он протестует против увольнения. В конце двадцатых годов на основе сведений, предоставленных политической полицией, некоторые директора предприятий увольняли рабочих или управленцев сомнительного социального происхождения. При этом реальная причина такого увольнения оставалась неизвестной. Уволенный, столкнувшись с тем, что он считал (простодушно или нет) необоснованным действием, часто обращался в органы РКИ, обжалуя действия тех, кого считал ответственными за «преследования». Инспекторы Рабкрина обращались в ГПУ, чтобы проверить социальное происхождение жалобщика. Это видно из материалов секретариата Сырцова, председателя Совнаркома РСФСР в 1930 году. Автор жалобы — бывший управленец табачной фабрики в Саратовской области. Уволенный — по его собственным словам, «по вине чуждого элемента» — обращается к Сырцову с письмом, в котором оправдывает себя и одновременно нападает на тех, кого считает причиной своего увольнения, и чье социальное происхождение вызывает у него сомнения. Поскольку дело касается увольнения, секретариат передает его в отдел труда Саратовской области, который отвечает, что не имеет возможности выяснить, обоснованны ли обвинения в принадлежности к Белой армии. Этот ответ вызывает раздражение секретариата, который в своих выводах осуждает «формальный подход к делу об увольнении Иорха со стороны Нижне-Волжского Краевого Отд. Труда и его недопустимое невнимание к проверке сведений о С, что он должен был сделать через органы ОГПУ»{557}.
Помимо простого обмена информацией, о котором имеются письменные свидетельства, легко обнаруживаемые в архиве, мы располагаем отдельными указаниями на случаи, когда расследования проводились совместно органами государственного или партийного контроля и ГПУ или НКВД. Трудно оценить размах этого явления. Например, жалоба восемнадцатилетней учительницы начальной школы, работавшей в далекой сибирской деревне и пострадавшей от кулаков, расследовалась комиссией на окружном уровне. Эта комиссия состояла из члена контрольной комиссии, партийного инструктора и сотрудника ОГПУ города Ачинска{558}.
Но чаще всего эти два института работают параллельно, а не совместно. Иногда это приводит к абсурдным ситуациям: автор письма-статьи в «Крестьянскую газету» был задержан НКВД в 1937 году как социально опасный элемент. В то же время его жалоба, рассмотренная районным комитетом, была признана обоснованной и привела к увольнению председателя артели, на которого она была написана{559}!
Тщательность работы над некоторыми делами не исключает полного пренебрежения по отношению к другим. Социальное происхождение жалобщика вполне может оказаться достаточным предлогом для того, чтобы признать дело не заслуживающим внимательного рассмотрения. Так произошло в 1934 году с заявлением крестьянина из Арзамасской области. Он написал Сталину письмо о перегибах в коллективизации, обвиняя, как и многие, местные власти в том, что они, по его мнению, дискредитируют партию и доводят людей до страшной нищеты. Согласно описанной выше иерархической схеме, письмо через областной комитет попало в районный комитет села Починки. Три месяца спустя дело было закрыто, так как отец автора «мелкий торгаш <…> торговал скотом, элемент настроен антисоветски»{560}. Столкнувшись с подобным отношением, областной комитет отослал дело обратно, довольно твердо настаивая на необходимости как следует провести расследование в двухнедельный срок{561}. Только тогда район принял решение послать инспектора, как свидетельствует написанная от руки одним из руководителей резолюция: «т. Золотову, выехать в Ильинское и на месте изучить данный вопрос до 1 мая».
В данном случае вмешательство более высокой инстанции позволило продвинуть дело, однако чаще всего выводы района принимаются без дискуссии, даже если в них заметна некоторая поверхностность. В целом поражает почти полная автономность каждого отдельного звена системы. Это относится, как мы видели, к районам по отношению к остальной административной вертикали, но также — и особенно после 1934 года — центральных органов управления по отношению к органам контроля. В то время как КСК требует уделять больше внимания вопросам необоснованного исключения из колхозов, аппарат Наркомата земледелия противится и совершенно не меняет своего отношения к подобного рода жалобам{562}, которые чаще всего игнорируются. Случаи наказания за плохую работу с жалобами встречаются редко, но являются весьма наглядными. Например, в 1932 году прокуратора Горького выносит 82 дисциплинарных взыскания и возбуждает 63 уголовных преследования за «бюрократизм и волокиту в области работы с жалобами». Как и большинство решений подобного рода, они представляют собой часть очередной кампании, на этот раз по соблюдению «революционной законности»{563}.
Итогом работы инспекторов являются порой довольно длинные (нередко в несколько страниц, написанных на машинке или от руки) и обстоятельные отчеты, которые возвращаются наверх по уже известной иерархической цепочке. На уровне Горьковской области эта работа особенно эффективна в аппарате партии, но также достаточно заметна и в городском бюро жалоб{564}. Большинство дел по жалобам, сохранившихся в областных архивах (хотя, может быть, они именно из-за этого и были отобраны) содержат подробные письменные отчеты.
Решения принимаются на основании именно этих отчетов. Принимает их орган, который проводил расследование. В большинстве случаев это просто постановление. В зависимости от значимости дела вопрос может рассматривать бюро или президиум соответствующей инстанции. В некоторых случаях, как мы видели, организуются даже выездные заседания бюро (в Горьковском городском бюро в 1932 году — во время половодья — их было пятнадцать{565}) или нечто вроде судебных заседаний в миниатюре, рассчитанных на публику. Но такие мероприятия происходят реже и, к сожалению, от них осталось очень мало документов.
Мы уже знаем, что советские люди предпочитают обращаться в Москву, к центральной власти. Руководство страны, центральные газеты, Центральное бюро жалоб получают огромный объем писем. Но расследуют письма и жалобы не в Москве. Они пересылаются сначала в области, затем на более низкий административный уровень. При подобной организации дела, неизбежной из-за большого количества получаемых в Москве писем, неминуемы перебои, задержки и нестыковки, но главное: каждое звено системы получает довольно значительную самостоятельность, что парализует механизм. Блокировка происходит по вертикали: центр с большим трудом контролирует работу областных служб, не говоря уж о районных. Но происходит она и по горизонтали: у инспекторов подчас бывает недостаточно власти, чтобы как следует выполнять свою работу. Составители многочисленных отчетов о проверках без труда находят основания для критических замечаний, за которыми подчас стоит неверие в возможность улучшить дело. Но все же было бы неправомерно делать из этого вывод о полной недееспособности органов работы с жалобами. Расследования часто проводятся с большим старанием, пусть не всегда очень честно и справедливо, и дают результаты. Инспекторы и руководящие работники этой системы играют весьма значимую роль. Их резолюции и их добрая воля могут полностью изменить судьбу отдельных писем. Вся система покоится в значительной мере на их плечах, поскольку административные механизмы почти полностью освобождают их от контроля. Они заслуживают того, чтобы их «портрет» был написан более подробно.
