На этом дороги Махно и РККА разошлись, Махно отступил на запад, большевики — на север. В начале сентября произошла последняя встреча с частями РККА — с выходящей из окружения группой Якира. Махновцы отсекли от нее небольшую часть и предложили ей объединиться. Большинство красноармейцев согласилось, и махновская армия обогатилась коммунистическим «стальным» полком под командованием Полонского.
В конце сентября положение махновцев стало критическим. Превосходящие силы деникинцев прогнали их через всю Украину и вытеснили их в район Умани, где укрепились петлюровцы. Население не поддерживало махновцев — они были чужими в этих местах. Их продвижение сковывал обоз с ранеными. В этих условиях Махно идет на временный союз с Петлюрой, который тоже воевал с деникинцами. Передав «союзнику» обоз с ранеными (впоследствии Петлюра отдаст их белым, нарушив договоренность с Махно), махновцы развернулись и атаковали преследовавшие их части Добровольческой армии. Внезапный удар, нанесенный махновцами под Перегоновкой 26–27 сентября, был сокрушающим[365]. С этого эпизода мы и начали эту книгу. Три полка противника были разгромлены и почти полностью вырублены. «Никто из нас не знал, что в этот момент великая Россия проиграла войну»[366], — философски напишет потом один из белых офицеров, участвовавших в этой операции.
Махновская армия ворвалась в тылы деникинцев и двинулась через всю Украину тремя колоннами в сторону Гуляйпольского района. Они обрастали крестьянами и повстанцами, остававшимися в тылу Деникина. Пришел отряд левого эсера Шубы. Собирались крестьяне, мобилизованные белыми – уже вооруженные Деникиным.
Белаш предложил послать несколько отрядов на север, но Махно одернул его, «упрекая в распылении армии на отряды». Волин поддержал Белаша, утверждая, что такие отряды станут «будирующим фактором третьей анархической революции на Украине»[367], но Махно стоял на своем – ему нужна была освобожденная территория, где можно будет начать организацию новой жизни.
5 октября махновцы захватили Кичкасский мост и перешли через Днепр. Они вернулись в свой район, разлившись по нему широкой лавиной. 6–14 октября в руках махновцев оказались Мелитополь, Бердянск и Мариуполь. В Бердянске белые пытались уплыть на пароходах, но махновская артиллерия потопила их. Под угрозой оказалась ставка Деникина в Таганроге. Инфраструктура Добровольческой армии была изрядно потрепана, что затормозило деникинское наступление на север, к Москве. «Это восстание, принявшее такие широкие размеры, расстроило наш тыл и ослабило наш фронт в наиболее трудное для него время»[368], — признавал А. Деникин. С фронта срочно пришлось перебрасывать части Шкуро, чтобы локализовать быстро расширяющуюся зону, контролируемую махновцами. 18 октября генерал Май–Маевский, лично занявшийся нежданной проблемой Махно, отбил Мариуполь. Начались затяжные бои.
Другая сторона осеннего рейда через Украину — крупнейшая вспышка классового террора махновцев. «Помещики, кулаки, урядники, священники, старшины, припрятавшиеся офицеры — все падали жертвами на пути движения махновцев»[369], — не без гордости пишет П. Аршинов. Часто махновцы руководствовались в своем терроризме настроениями местных крестьян, которые обвиняли того или иного представителя «господствующих классов». В случае, свидетелем которого был В. Волин, крестьяне обвиняли священника в провокации расстрела односельчан, и никто из присутствующих не захотел заступиться[370]. «Везде крупные помещики и кулаки уничтожались в больших количествах. Этот факт в достаточной степени демонстрирует ложность распространяемого большевиками мифа о так называемом «кулацком» характере Махновского движения», — рассказывает В. Волин[371]. В некотором отношении зажиточные крестьяне оказывались заложниками идеологических построений радикальных партий, в соответствии с которыми снисхождение к «кулакам» было признаком контрреволюции. Характерный для крестьянской войны террор для идеологов движения был лишь свидетельством последовательной борьбы против эксплуататоров.
Взрыв горкома
В это же время неожиданный удар от махновцев получили и большевики. Когда махновцы узнали о расстреле части своего штаба большевиками, Махно собрал на станции Большой Токмак совещание, о котором мы знаем из показаний Льва Задова (Зиньковского), данных после возвращения в СССР. В июне 1919 г. Задов был членом контрразведки. На совещании присутствовал прибывший из Москвы анархист Казимир Ковалевич, который предложил развернуть в столице активные анархистские действия, включающие террористические акты против красного руководства. «Махно одобрил, снабдил группу деньгами»[372].
Ковалевич был секретарем Московской федерации анархистов. После апрельского разгрома он 6 мая 1918 г. инициировал вопрос об изменении методов работы федерации анархистов. Вероятно, Ковалевич предлагал усилить подпольную составляющую работы (это обсуждение было закрытым)[373]. Радикальный противник большевиков, Ковалевич не нашел понимания у большинства секретарей федерации. Только весной 1919 г. ему удалось найти общий язык с анархистом Витольдом Бжостеком, затем уехавшим к Махно. Там Бжостек близко сошелся с Марусей Никифоровой и дал хорошие рекомендации Ковалевичу. В Москву с Ковалевичем отправились контрразведчики Я. Глагзон и Х. Цинципер, бойцы Петр Шестерин, Александр Попов, Михаил Тямин и Михаил Гречаников, анархистки Любовь Черная и Мария Никифорова. Похоже, Маруся добралась только до Харькова, после чего, встретившись с Бжостеком, повернула с ним в деникинские тылы. Они погибли в Севастополе.
В Харькове и затем в Москве группа расширилась за счет анархистов и левых эсеров. Наряду с махновцами и Ковалевичем костяк группы составили люди анархистского боевика Петра Соболева, товарища Бжостека.
Обстановка располагала леваков к самым решительным действиям. Коммунистический режим оставил перед ними несложную альтернативу – либо культурничество, отвлеченные теоретические рассуждения и лекции, либо отправка в Красную армию с беспрекословным подчинением воинской дисциплине. Большинство анархистов, которые не ушли на фронт в первые месяцы гражданской войны, считали Красную армию карательной.
Часть анархистов заявляла, что в условиях белой угрозы нужно мириться с большевистским режимом, так как он все же продвигает общество к коммунизму, путь и несовершенному. Такая позиция преобладала на съезде анархо–синдикалистов в августе 1918 г., который провозгласил советы переходной формой к коммунизму[374]. Таков же был взгляд и анархо–коммунистов, собравшихся в декабре 1918 г. на съезд, организованный сторонниками члена ВЦИК Аполлон Карелина. Он говорил: «Только мы и коммунисты–большевики являемся в наше время реальной силой в борьбе с контрреволюционным движением. Этим и создается необходимость нашего товарищеского отношения к ним»[375]. Так считал и Махно до июня 1919 г. После расстрела махновских командиров его позиция изменилась, совпав с мнением Ковалевича. Раз анархисты – самостоятельная сила – это нужно доказать не только на Украине, но и в Москве, где анархисты были разбиты в апреле 1918 г.
Часть анархистов предпочитала пока пропагандировать анархический идеал (впрочем, одного из лидеров пропагандистского крыла Льва Черного все же расстреляют в 1921 г.). Часть, не очень–то интересуясь теорией, вела полуподпольный образ жизни в ожидании «дела». Прибывшие в Москву махновские боевики и товарищи Ковалевича создали группу «Анархистов подполья» числом около 30 человек и принялись «ставить дело». Соболев возглавил боевую группу и организовал переброску взрывчатки из Брянска.
Ковалевич, который «давно мечтал о поднятии массового движения рабочих против комиссаров за октябрьские завоевания, безвластные советы и конфедерацию труда»[376], возглавил «литературную группу» и развернул пропаганду среди рабочих. Листовки «Анархистов подполья» проникнуты ненавистью к режиму, который предал идеалы Октябрьской революции, фактически разогнал советы и установил «рабовладельческий строй». «Отняв у рабочих все октябрьские завоевания, Совнарком пошел войной на непокорную деревню»[377]. ««Комиссар и взятка!» — вот лозунг Совнаркомовской братии»[378].
Листовки печатали в типографии, где работали меньшевики – нужно было платить. Деньги Махно подходили к концу. Вместе с максималистами и левыми эсерами анархисты подполья в августе–сентябре провели несколько удачных эксов. С деньгами наладилось, хотя часть из них левые эсеры присвоили себе. В их крыле партии это вызвало скандал. Экстремисты были исключены из партии. Зато в кругу анархистов подпольщиков большой авторитет приобрел Донат Черепанов – участник Октябрьского переворота и Июльского восстания левых эсеров, сторонник самой решительной борьбы с большевиками. Недавно он был исключен из партии, но исключения не признавал. Идейно Черепанов перешел на позиции синдикализма, так что от анархистов мало отличался. Сотрудничество «анархистов подполья» с изгоями из партии левых эсеров было закреплено созданием совместного «Всероссийского Повстанческого Комитета Революционный партизан». В его штаб вошли Ковалевич и Черепанов.
