- Будь добра, прочти, пожалуйста.
- Хотела бы я быть доброй, - рассеянно и задумчиво проговорила она.
- Ну и что же? - спросил он.
- А то, что мешает мой скверный характер. Он заставляет меня думать о себе... Пойдем в сад, - не дав ему опомниться, быстро добавила она.
Ульяна не торопясь сошла с крыльца и направилась к беседке, на ходу пробегая глазами строчки письма. Она знала о нем еще вчера от матери и до позднего часа ожидала Гошку, несколько раз с явным пристрастием принималась разглядывать фотографию девочки, страдала и мучилась еще больше, чем он. Слишком взволнованные, поспешные строки письма могли подкупить своим благородством и искренностью кого угодно, но только не Ульяну. Она понимала, чего стоило Зинаиде Павловне написать эту ложь. Каждая строчка, каждая запятая дышали скрытой болью. Конечно, она приезжала сюда не для того, чтобы позабавить всех этим ужасным признанием. Ульяна узнала, что гостья из Москвы видела их с Гошкой после купания, и поняла, что та не захотела встретить их потому, что сказать неправду в глаза у нее и в самом деле не хватило бы сил. Как ни тяжело было Ульяне, но она не поддалась соблазну поговорить об этом откровенно с Гошкой и матерью. Все решение этого нелегкого вопроса она снова взвалила на одну себя, да и слишком жалкий был у Агафона вид, чтобы разуверять его в чем-то...
Не выпуская из рук письма, Ульяна присела на стоявшую возле беседки скамейку. Молодой сад чуть слышно ласково шелестел влажными от росы листьями.
- Вот и все твои беды, кажется, благополучно закончились, разглаживая на коленях зеленые, как трава, брюки, в которых она собиралась ехать сегодня на поле, проговорила Ульяна.
- Ты уверена? - Агафон нагнулся и поднял с земли яблочко с румяным, источенным червями бочком.
- В чем я должна быть уверена?
- Ну, в этом самом... - с трудом ответил он. Казалось, что грустные, въедливые вопросы напрашивались сами собой.
- Если у тебя нет где-нибудь в Калязине еще какого-нибудь побочного сына... - От ее беспощадных слов в глазах Гошки брызнули искры, ноги дрогнули и подсеклись, к носкам ботинок упало червивое яблоко.
- Никогда не думал, что ты можешь быть такой жестокой, - торопливо, с горечью проговорил он.
- А ты хочешь, чтобы я была великодушна и сентиментальна? - Наверное, впервые в жизни Ульяна бессознательно наслаждалась охватившим ее гневом, который пьянил сознание и туманил чистоту загоревшихся глаз, готовых брызнуть самыми искренними, недетскими слезами. Сжимая в кулачке письмо, она напомнила ему о первом письме и еще о том, как тогда, наревевшись, словно дурочка, она заснула в ковыле у березового колка, а потом, спотыкаясь, шла через вспаханное поле.
- И я еще жестокая, злая! Ты зачем пришел?
Потрясенный ее гневом и отчаянием, Агафон молчал. Ему хотелось успокоить ее, сказать много нежных слов, но он не сказал, понимая, что не ко времени его нежности и совсем неуместна исповедь. Нужно было дать ей успокоиться да и самому собраться с мыслями.
Из-за гор медленно выплывало солнце, начиная подогревать и без того разбухший от тепла молодой сад. Росший неподалеку от беседки арбуз расправил белый, круто завинченный у стебля ус и открыто потянулся к солнцу. Плотно зажмурив глаза, Ульяна подставила лицо теплым лучам. Вздохнув, проговорила:
- Иди в дом.
- Зачем?
- Мама накормит завтраком.
- Я не хочу, - промямлил Гошка.
- Иди, тебе говорят, - тихо, но с сердцем приказала она.
- А ты?
Агафон стоял не шелохнувшись, сознавая, что ему необходимо уйти, и чем скорее, тем лучше. Но странное дело, у него сейчас не было сил сдвинуться с места. Ульяна отвернулась и смотрела куда-то в сторону, где луч солнца коснулся заостренных верхушек ограды, куда только что падала длинная, застывшая тень девушки.
Минутное оцепенение прошло. Агафону казалось, что теперь он окончательно, во всем потерпел поражение. Воспоминание о вчерашнем дне было еще свежим и острым. Испугавшись, что он может крикнуть от боли, Агафон быстро повернулся и медленно пошел к раскрытой калитке, мимо свисавших с куста краснобоких вишен, обрызганных холодной росой.
Ульяна не окликнула его.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
В то же самое воскресное утро Агафья Нестеровна раненько подоила корову, отнесла процеженное молоко в погреб. Вернувшись, с бранью выгнала пожаловавших на кухню цыплят и уток, выпустила к пастухам скотину и принялась месить поставленное для пирогов тесто. Потом хотела было растопить печку, но раздумала. Никогда еще ей не было так скучно и обидно в такой праздник, как троицын день. Дома никого не было. Варвара уехала за товаром, но "подкинуть" на совхозной машине мешок молодой картошки отказалась. После статьи этого башибузука, жильца бывшего, даже начальство стало на одном грузовике гуртом ездить.
Присев на широкую, крашеную, чисто вымытую скамью, Агафья положила могучие натруженные руки на стол и начала перебирать в памяти события вчерашнего дня. А их было больше чем достаточно. Племянничек Федька совсем от рук отбился и такое отмочил, паршивец, что и вспоминать не хотелось. Ведь еще молоко на губах не обсохло, а он... Накануне Агафья решила поехать на рынок. Красная скороспелая картошка выросла на отлично удобренной навозом земле с куриное яйцо. А куда ее девать? На рынке полтина килограмм. В совхозе ее недород. Там она покамест по пуговке... "Тоже мне хозяева", - мысленно корила руководителей совхоза Агафья. В чайной-то пустой кулеш стряпают... Как обычно, пошла было к шоферу Афоньке, а он замахал на нее руками, просипел охрипшим голосом:
- И-и, мамаша! Даже и разговору не может быть. Горю!..
- Горишь, а чтой-то дыму не видно.
- Начальство!.. - Афонька чиркнул себя ладонью по красной шее, давая понять, что его режет начальство, и, схватив ведерко с водой, побежал в хлев.
В темных сенях в нос Агафьи ударил из хлева кислый запах барды и угарного, самогонного чада. "Оно и видно, что горишь", - подумала Агафья Нестеровна.
Дома встретила Федю и заикнулась было насчет поездки. Куда там! На козе не подъедешь.
- Не могу, тетя Агаша, и не проси.
- Это почему же не можешь? Мне, что ли, одной...
- Потому что я секретарь комсомола, а базар ваш сплошная спекуляция, - возразил Федя и насупился, как бычок Толстобаш.
- Погляди-ка на него, партейного!
Агафья Нестеровна с удивлением рассматривала надевавшего новый ботинок племянника, заметно выросшего из прошлогодней, выгоревшей на солнце майки, да и рыжий чубчик, упрямо свисая на глаза, вился золотым колечком.
- А чего на меня глядеть, - завязывая шнурок, усмехнулся Федя.
- Молодая картошка с моего собственного огорода и решето клубнички! Да какая же это спекуляция, ноздря твоя курносая! - возмутилась тетка.
- Самая настоящая. Продай вон в чайную, и вся недолга.
- По скольку же за кило? - ехидно спросила Агафья Нестеровна.
- Не знаю. Там скажут. У них, наверное, прейскурант есть.
Тетка швырнула в угол ухват, которым вытаскивала из остывшей печки чугун со сваренной для скотины картошкой, и, недобро поджав жесткие губы, спросила:
- Ты на чьем автомобиле баранку крутить научился?
- Эко вспомнила. Я еще в школе начал трактор водить.
- А не вы ли с Мартьяшкой куветы на "Победе" пересчитывали, а потом ремонтировали? На моей машине раскатывали, а теперь меня же спекулянткой обзываете!
Федя сморщил веснушчатый нос, размышляя, как половчее ответить на ее коварный вопрос. Первое время гоняли машину вместе, и на рыбалку и на рынок мотали. Чего греха таить!..
- Что молчишь, язык отжевал? - напирала тетка.
- Да ведь мы думали... - начал было Федя, но она перебила его.
- Вы думали, что я только для ваших развлеченьев машину приобрела?
- Вот именно! - признался Федя. - Почему в город не съездить, театр посмотреть. Да мало ли куда можно поехать в выходной день? А вы только о базаре и думаете.
- Я еще каждый день думаю, как вас всех накормить, а вы про это, паршивцы, забываете!
- Ну, тетя Даша!..
- Какая я тебе Даша?
- Извиняюсь, - спохватился Федя. Даша не выходила у него из головы, почти месяц не виделись, а тетка тут привязалась с поездкой. - Оговорился, тетя. Ну, а насчет того, что вы начинаете куском попрекать, то это несправедливо. Я все лето в бригаде кормлюсь, а на зиму зарабатываю и зерном и деньгами. А раз так, то я съеду в общежитие, а может, даже и женюсь...
Федя выпрямился. В новых синих брюках и шелковой тенниске он был хоть и не высок, но ладен и крепок, как молодой вязок.
- Ты... женишься? - поражаясь неслыханной дерзости, спросила тетка.
- А почему же и нет, тетя Агаша? - в свою очередь спросил Федя. Скучая о Даше, он помышлял об этом только в мечтах. И по чести сказать, всерьез-то не очень задумывался, если не считать Дашуткиных по этому поводу насмешек...
- Поди, и невесту приглядел? - с тихой в голосе иронией спросила Агафья Нестеровна.
- За этим дело не станет, - самоуверенно ответил Федя и, накинув пиджак на плечи, тихо, вразвалочку, как заправский жених, пошел к двери.
