Решено было охотиться по очереди. Клюшенков остается у повозки и варит уху, а Клоков и Чичканов едут на лодке охотиться.
Клоков взялся грести. Утреннее озеро дымилось.
Плыли тихо-тихо...
А вот и первая матерка поднялась. Выстрел, еще выстрел!
Снова тихо... Чуть слышно стекает вода с весла...
Чирок! Выстрел!
Возвращались довольные удачной охотой, предвкушая вкусный завтрак...
Теперь у весла сидел Чичканов. Он уже греб к берегу, часто перенося весло то в одну, то в другую сторону.
- Эй, вы! Охотнички! Утяток набили? - послышался незнакомый грубый голос из-за кустов. - А мы орлов подстреливаем! Ну, ребята, покажь, как мы умеем.
Раньше чем Чичканов успел опомниться, грянул залп. Острая боль пронзила грудь, он выронил весло...
3
Клюшенков сидел в рыбацкой избушке, запертый бандитами. Он слышал выстрелы и крик Клокова. Дрожа от страха, он выглядывал в маленькое оконце, обращенное в сторону дороги, в надежде увидеть друзей живыми, но на дороге только маячили люди с обрезами.
К избушке приближались голоса:
- Кожанку Антонову отдадим, он сейчас подъедет.
- А часы Чичканова я должен Вольскому в Тамбов отвезти. Велел он. Вещественное доказательство.
- "Вещественное доказательство"! Небось врешь. Себе приглядел. Ну ладно, возьми.
У Клюшенкова заледенело в груди: вещи уже делят! Сейчас и его очередь.
Дверь распахнулась:
- Эй ты, аптекарь! Вылазь!
Клюшенков выполз на коленях, заплакал, умоляя не убивать его.
- На кой ты нам, пес кривоглазый! Давай мотай, да вдругорядь не попадайся с комиссарами!
Клюшенков обеспамятел от радости, кинулся к лошадям, чтобы запрягать их.
- Ты куда? - гаркнул на него детина в шинели. - Пешком добежишь, нам кони нужны. А ну марш, пока цел!
Клюшенков увидел в руках бандита винчестер Клокова и вдруг опомнился: как же он вернется в Тамбов целый и невредимый без Чичканова и Клокова?
- Товарищи, граждане! Меня же чекисты расстреляют! Вы хоть избейте меня!
Бандиты покатились со смеху:
- Гля, Ванька! Выпрашивает! Дай ему.
Тот, которому Чичканов показывал, как чинить сеть, медленно подошел к аптекарю.
- Твой комиссар петли умел заметывать, а я с детства морды бить научился. Вот так. - И он одним ударом свалил Клюшенкова на землю.
Очнувшись, Клюшенков поднял окровавленное лицо и увидел, что бандиты уже скачут прочь, а на повозку неуклюже лезет тот, который его бил.
...Клюшенков едва добрался до Чернавского волостного ревкома. Ему сначала не поверили. Разыскали насмерть перепуганного рыбака Попова, который от страха спрятался на чердак.
Допросив, их обоих арестовали и начали поиски трупов. Были мобилизованы крестьяне сел Чернавской волости, прибыли курсанты полковой школы из Кирсанова и сотрудники Губчека из Тамбова. Осматривали каждый куст, каждый метр земли. На лодках бороздили озеро рыбаки с сотрудниками Чека.
Трупы оказались под толстым настом камышовых корневищ, их извлекли оттуда баграми.
Клюшенков и Попов были выпущены из-под ареста.
4
Василий Ревякин ехал в Тамбов с попутной подводой.
Было пасмурно. Холодный ветер пронизывал до костей.
У Ценского моста он слез с повозки, чтобы в ходьбе отогреться.
Вот он и возвращается в родной город, а недавно уходил из него с тяжелыми думами, с болью в сердце.
Рана зажила быстро. Радостное, бодрое настроение подгоняло - Василий уже входил в Тамбов.
Со стороны Нарышкинской читальни он вдруг услышал тяжелый всплеск траурной музыки. И увидел - по Советской улице медленно движется толпа людей с траурными флагами.
Сердце сжалось от страшного предчувствия.
- Кого хоронят? - спросил Василий рабочего, несшего на руках ребенка.
- Чичканова и Клокова.
- Чичканова? Что с ним случилось?
Рабочий оглядел Василия с ног до головы и устало сказал:
- Бандиты убили...
Василий стащил с головы шлем и пошел со всеми вместе, живо вспоминая свои встречи с Чичкановым. "Да как же ты не поберегся! - с укором покачал головой Василий. - Вот и пришел я к тебе, а ты..."
Василий знал о суде над Советом Укрепрайона, знал, что Чичканова оправдали и он направлялся в распоряжение штаба Южного фронта. И вот...
Василий пробирался сквозь толпу вперед, туда, где плыли над головами гробы, и расспрашивал идущих с ним рядом горожан о подробностях гибели Чичканова, но никто ничего толком не знал.
Процессия дошла до Воздвиженского кладбища. Василий увидел закрытые гробы, - видимо, изуродованы были покойники.
Среди стоящих близко к гробам Василий заметил Лаврова, подошел к нему. Молча пожали друг другу руки. Лавров, конечно, все знает, но неудобно спрашивать тут, у самых могил.
Один за другим выступали друзья и соратники Чичканова.
Василий увидел суховатое, бледное лицо, вдохновенно поднятое над толпой, очки на остром орлином носу. Это Антонов-Овсеенко. Длинные рыжеватые волосы развевает октябрьский ветер - они полощутся рядом с траурным знаменем над гробами убитых.
- Много грязных дел на совести эсеров! История никогда не простит им их подлости и изуверства! Но мы не можем ждать суда истории, мы должны быть бдительны и отвечать двойным ударом по врагам революции!
- Да, да, двойным, тройным ударом, - шепчет Василий. Он видит, как к нему через ряды протискивается Панька Олесин.
Панька молча встал рядом с Василием.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Парашка встретила Василия и Паньку еще на пороге, запричитала, будто дождалась самых родных людей:
- И на кого ж он нас теперь оставил! Говорят, такой был добрый! Опять смута пойдет!
- Не пойдет, тетя Параша, не бойся, - убежденно ответил Панька, новый председатель не хуже.
- Это какой же новый начальник-то?
- Антонов-Овсеенко, от самого Ленина послан.
- О батюшки!
Василий разглядел ее позеленевшее от страха лицо, - он знал, что тамбовские обыватели уже изрядно напуганы расследованиями полномочного представителя ВЧК, расстрелявшего нескольких агентов генерала Мамонтова. Василий подошел к ней и, успокоительно тронув ее руку, сказал:
- Тебе-то чего бояться, Параша? Тимошка уж больше не придет, а мы свои люди, сочтемся. - И улыбнулся.
- Спасибо, Вася, что простил меня, бестолковую бабу. Век не забуду...
Панькин наследник очень понравился Василию.
- Как назвали-то?
- Петькой отец назвал, - смущенно опустив глаза, ответила Кланя.
Василий метнул удивленный взгляд на шурина. Тот нахмурился, склонил голову.
- Я комсомолец, - словно оправдываясь, заговорил Панька. - В честь Куркова назвал... Он достоин памяти.
Кланя протянула к Паньке слабую руку, погладила его русые мягкие волосы и едва слышно прошептала:
- Вот он у меня какой.
Весь вечер говорили о Кривуше.
Дома все живы и здоровы. Ждут не дождутся. Аграфена приезжала проведать дочь и посмотреть на внука. Андрей Филатов тоже заходил повидаться - он приезжал в Тамбов на съезд коммун вместе с Панькиным отцом. Ефима избрали в коммуне завхозом, с непременным условием ходить в ликбез, дабы выучиться читать бумаги и расписываться. Дело идет туго, но кружки и палочки он уже осилил.
Василий слушал Паньку и Клашу с любопытством, ему дорога была каждая мелочь быта коммунаров, рассказанная Аграфеной. И он все ждал, что догадливая Кланя скажет про Машу.
Но ни Кланя, ни Панька ни словом о ней не обмолвились.
Спал Василий тревожно, встал рано.
Парашка суетилась на кухне, готовя завтрак.
- Что рано вскочил? Спал бы. Я сейчас картошечки сварю, больше-то нечем потчевать, не обессудь.
- Некогда, Параша. Я в столовой позавтракаю.
- Куда ж теперь-то?
- Куда пошлют.
Василий надел шинель, подпоясался широким ремнем.
- Ну, спасибо за ночлег, Параша.
Парашка как-то придирчиво осмотрела его стройную фигуру и будто невзначай спросила:
- Про Соню-то Панька тебе рассказал?
- А что про нее говорить-то?
- Пропащая ведь она.
- Куда же это она запропала? - как можно равнодушнее спросил он, шагнув к двери.
- Пропащая, говорю, ай не слышишь? Пьет напропалую! Казаки ее во рже испоганили...
- Что? - Василий неверящими глазами уставился на Парашку, потом оглянулся на дверь и испуганным шепотом спросил: - Кто тебе сказал?
- Сама Соня сказывала. Была она здесь.
- И они знают? - указал глазами на дверь.
- Знают. Она и к ним заходила. Панька даже рассказал ей, как тебя видел в лазарете.
Откуда-то со дна души всплеснулась забытая сладкая боль. И Соня, представившаяся ему тогда в вечернем окне рассказовского лазарета видением, теперь вспомнилась очень живо... Значит, она приходила посмотреть на него! Тайком!
Василий стоял перед Парашкой, опустив голову, и молчал. Старался как можно ярче вспомнить потрескавшееся стекло в окне, к которому приникло милое лицо. Нет, не может быть, чтобы Соня стала пропащей! Не может быть! Она могла наговорить на себя.
