«Только при таком порядке вещей, когда не будет больше классов и классового антагонизма, социальные эволюции перестанут быть политическими революциями» [83].
«На место старого буржуазного общества с его классами и классовыми противоположностями приходит ассоциация, в которой свободное развитие каждого является условием свободного развития всех» [84].
«Буржуазные производственные отношения, это — последняя антагонистическая форма общественного процесса производства, антагонистическая не в смысле индивидуального антагонизма, а в смысле антагонизма, вырастающего из общественных условий жизни индивидуумов; но развивающиеся в недрах буржуазного общества производительные силы создают вместе с тем материальные условия для разрешения этого антагонизма. Этой общественной формацией завершается поэтому предыстория человеческого общества» [85].
«Раз общество возьмет во владение средства производства, то будет устранено товарное производство, а вместе с тем и господство продуктов над производителями. Анархия внутри общественного производства заменяется плановой, сознательной организацией. Прекращается борьба за отдельное существование. Тем самым человек теперь — в известном смысле окончательно — выделяется из царства животных и из звериных условий существования переходит в условия действительно человеческие. Условия жизни, окружающие людей и до сих пор над ними господствовавшие, теперь подпадают под власть и контроль людей, которые впервые становятся действительными и сознательными повелителями природы, потому что они становятся господами своей обобществленной жизни. Законы их собственных общественных действий, противостоявшие людям до сих пор как чуждые, господствующие над ними законы природы, будут применяться людьми с полным знанием дела, следовательно, будут подчинены их господству. Общественное бытие людей, противостоявшее им до сих пор как навязанное свыше природой и историей, становится теперь их собственным свободным делом. Объективные, чуждые силы, господствовавшие до сих пор над историей, поступают под контроль самого человека. И только с этого момента люди начнут вполне сознательно сами творить свою историю, только тогда приводимые ими в движение общественные причины будут иметь в значительной и все возрастающей степени и те следствия, которых они желают. Это есть скачок человечества из царства необходимости в царство свободы...
Совершить этот освобождающий мир подвиг — таково историческое призвание современного пролетариата» [86].
Если бы Маркс и Энгельс были когда-либо фразерами, если бы их ум не выработал в себе величайшей осторожности путем повседневного и кропотливого использования и применения научных методов, если бы постоянное соприкосновение с многочисленными заговорщиками и фантазерами не вселило в них отвращение ко всякой утопии, противодействуя которой они доходили до педантизма,— подобные высказывания могли бы показаться гениальными парадоксами, ускользающими от критического расследования. Но эти положения являются как бы заключением, фактическим выводом из учения об историческом материализме. Они представляют собой прямой результат критики политической экономии и применения диалектики к истории.
В этих утверждениях, которые, впрочем, могут быть развиты, как я буду иметь случай показать в другом месте, заключается единственно возможное предвидение будущего, не являющееся и не желающее быть ни романом, ни утопией. И в этих именно утверждениях содержится достаточно полный и окончательный ответ на вопрос, которым начинается данная глава: имеется ли в конце концов фактически в рядах исторических событий какой-либо смысл и значение?
Здесь я кончаю, ибо, на мой взгляд, для предварительного объяснения этого достаточно.
Рим, 10 марта 1896 года.
А. ЛАБРИОЛА
ОЧЕРКИ МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКОГО ПОНИМАНИЯ ИСТОРИИ ВЫПУСК 25
Редакторы К. Г. Сазонов и А. П. Поляков
Оформление художника И. К. Вайтодорова Технический редактор Е. М. Сербии Ответственные корректоры 3. П. Баранова и Н. Н. Рощупкина
Сдано в набор 3 сентября 1959 г. Подписано к печати 23 января i960 г. Формат 84 X 1087з2. Физ. печ. л. б'Д. Условн. печ. л. 11,$К ¥ч.-изд. л. 10,48. А. 01512. Тираж 65 тыс. экз. Заказ № 833. Цен*Г^ р. 40 к. . ~-Государственное издательство политической литература. ■,< Москва, Д-47, Миусская пл., 7. ^- ^ >
Типография «Красный пролетарий» Госполитиздата Министерства культуры СССР. Москва, Краснопролетарская, 16.
«Ринашита» Л» 3, 1954, стр. 183—184.
В. И. Ленин. Соч., изд. 4, т. 37, стр. 69.
В. И. Ленин. Соч., изд. 4, т. 2, сгр. 4.5.3.
«Ринашита» Л'? 4, 1954, стр. 254.
См. Материалы VIII съезда ИКП, Госполитиздат, 1957, стр. 108.
Настоящее мое сочинение не представляет собой исправления Манифеста, приспособления его к современным условиям; я не даю также здесь анализа Манифеста и комментария к нему. Пишу, как об этом свидетельствует и само заглавие, лишь в память о Манифесте.
Я подразумеваю ту форму, которая фигурирует в Манифесте под ироническим названием немецкий, или «истинный», социализм («Истинный социализм» — одно из направлений реакционного мелкобуржуазного социализма, получившее в 40-х годах XIX в. распространение в среде «образованных» людей Германии. Его идеологи — К. Грюн, М. Гесс, Г. Криге и др.— обращались не к пролетариату, а к мелкой буржуазии с ее филантропическими иллюзиями. Отрицая классовую борьбу, проповедуя освобождение человечества посредством «любви», «истинный социализм» «ударился в самую отвратительную беллетристику и любвеобильную болтовню» (Энгельс)). Этот параграф, непонятный для людей, недостаточно хорошо знакомых с немецкой философией того времени, особенно с некоторыми ее направлениями, отмеченными печатью далеко зашедшего вырождения, был с полным основанием опущен в испанском переводе.
Термина «критический коммунизм», «экономический материализм» (стр. 142), «экономическая социология» (стр. 198) Лабриола употребляет, имея в виду теорию научного социализма или материалистическое понимание истории.—Ред.
Инкунабулами (от лат. incunabula — раннее детство, первые шаги) называли первые книги, напечатанные наборными буквами в начальную пору книгопечатания. О «Манифесте Коммунистической партии» Лабриола говорит как о первой книге, в которой в сжатой и яркой форме изложены идеи научного социализма.
Читая на протяжении последних восьми лет университетские курсы лекций под названием «Происхождение современного социализма», или «Общая история социализма», или же «О материалистическом понимании истории», я располагал временем и возможностью изучить подобную литературу, четко систематизировать ее и наметить ее перспективы. Эта работа, трудная и сама по себе, становится особенно затруднительной в Италии, где социалистические школы не имеют никаких традиций и где партия существует еще столь недавно, что она не может служить поучительным примером возникновения и развития социалистического движения. Однако этот очерк не представляет собой воспроизведения какой-либо из моих лекций. Лекции не повторяют книг, на основании которых они созданы, точно так же как опубликованные лекции на самом деле не являются книгами в строгом смысле этого слова.
Необходимо настаивать на применении выражения «демократическое обобществление средств производства», так как, во-первых, выражение «коллективная собственность» содержит известную теоретическую ошибку, поскольку оно заменяет реальное экономическое явление юридическим определением, а, во-вторых, п умах многих представление о коллективной собственности смешивается с представлением о росте монополий, все более широком переходе в руки государства предприятий общественного пользования и со всеми прочими фантасмагориями постоянно возрождающегося государственного социализма, подоплекой которого является увеличение экономических средств угнетения в руках класса угнетателей.
Первое издание, напечатанное в Лондоне в феврале 1848 года, которым я обладаю благодаря особой любезности Энгельса, содержит 23 страницы ин-октаво. Я хочу здесь попутно отметить, что я преодолел искушение добавить к своему сочинению библиографические примечания, ссылки на литературу и цитаты, ибо, встав на этот путь, я написал бы научный труд или даже целую книгу, а не очерк. Читатель, надеюсь, поверит мне на слово, что на этих страницах пет ни одного намека или указания, которые не основывались бы на источниках и фактах, непосредственно связанных с данным предметом, более того — па всей совокупности источников и фактов.
