Готфрид же согласился управлять городом, не принимая королевского титула, что можно объяснить не только его истинным смирением и желанием уступить власть клирикам, но и существовавшей в тот момент эсхатологической напряженностью[558]. Разве пророки не возвестили, что перед явлением Антихриста и финальной битвой против неверных, перед концом света, который, как считали, был неминуем, пришедший с Запада король должен был победить мусульман и передать свою власть и корону Христу на горе Елеонской? Следовательно, королем Иерусалима не мог быть никто — кроме самого Христа[559].
Был ли Раймунд задет или обижен выбором Готфрида, который был облечен королевской властью (пусть даже без соответствующего титула), и тем самым «ушел, не попрощавшись»? Этого нельзя утверждать, но в категоричном отказе графа передать новому избраннику Башню Давида, которую он занимал, сквозит недоброжелательное отношение. Графу пришлось уступить — под давлением своих собственных войск и двух Робертов, Нормандского и Фландрского, спешивших вернуться в родные края. Они рассчитывали на его хорошие отношения с Алексеем, желая получить от последнего корабли и необходимое покровительство. Раймунд согласился только на то, чтобы доверить башню епископу Альбары… который, к великой ярости графа, в скором времени передал ее Готфриду.
Далее, 1 августа 1099 года, состоялось избрание патриарха. Князья уже получили подтверждение определенной независимости их власти. Однако после смерти патриарха Симеона, Адемара Пюиского и епископа Оранжского крупных кандидатур на этот пост оставалось не так уж много. Выбор клириков пал на Арнульфа де Шока, капеллана Роберта Нормандского[560]. В «Деяниях франков» он назван «досточтимым», однако отнюдь не все согласны с таким определением. Альберт Ахенский видит в нем мудрого и красноречивого священника, но добавляет, что Арнульф был избран «канцлером святой церкви Иерусалима» лишь на время, пока «не найдут патриарха, который будет приятен Богу»[561]. Провансальцы настроены еще более враждебно. Раймунд Ажильский описывает нового патриарха как человека продажного и развращенного, сына священника, даже не дьякона. Его избрание, соответственно, спорно, ибо оно противоречит церковным канонам. Сразу же после избрания Арнульф велел подвергнуть пыткам нескольких восточных христиан, утаивших часть Истинного Креста, чтобы вынудить их вернуть его. Именно с этим крестом в руках Арнульф, как мы видели, наставлял воинов перед битвой при Аскалоне, в то время как сам Раймунд Ажильский потрясал Священным Копьем[562]. И вновь перед нами конфликт на почве божьего покровительства.
После победы крестоносцев над египетской армией ничто, казалось, не должно было противостоять им. Многие города заявили о своей капитуляции, но память о резне в Иерусалиме крайне беспокоила население. Люди знали, что спаслись в ней лишь те, кто оказался под покровительством Раймунда Сен-Жильского. Вот почему жители Аскалона, если верить манускрипту Бальдерика Бургейльского, отправили к графу посольство, предложившее ему город. Раздраженный этим Готфрид Бульонский решил взять город силой, в компании графа; по этому поводу между ними вспыхнула распря, и Аскалон приготовился к обороне.
По словам Альберта Ахенского, Раймунд, «завидовавший славе герцога Готфрида с того времени, как тот отобрал у него Башню Давида», отправил жителям послание, в котором побуждал их сопротивляться атакам христиан, которых он отвел бы от города. С огромным трудом Роберт Нормандский и Роберт Фландрский предотвратили вооруженное столкновение между герцогом и графом. Осада Аскалона, как и Арсуфа, была прекращена — эти города не поддавались христианам вплоть до 1153 года[563].
Этот эпизод усилил неприязнь между Готфридом Бульонским и Раймундом Тулузским, который в конце августа 1099 года решил покинуть регион и захватить земли в другом месте, между Иерусалимом и Антиохией. «Конфликт границ» между ним и Боэмундом грозил возобновиться. Вместе с ним в направлении Северной Сирии отправились Роберт Нормандский и Роберт Фландрский. Следовательно, Готфрид в Иерусалиме мог рассчитывать только на свои скромные силы и воинство Танкреда в Галилее. На этом норманнский Аноним и Тудебод останавливают рассказ.
Именно в тот момент произошло еще одно событие, коренным образом изменившее параметры политико-религиозного конфликта: приход Даимберта Пизанского, вероятно, уроженца Южной Италии. Он был сторонником григорианской реформы и священной войны, а также человеком, близким к Боэмунду. Историки часто выносили ему крайне суровый приговор, считая, что этот тщеславный, продажный и непорядочный человек проводил личную политику, идущую наперекор желаниям Урбана II, который перед смертью отправил его в качестве легата в Святую землю, на замену Адемару Пюискому[564]. Недавно его, напротив, успешно реабилитировал Майкл Мацке, оправдав его действия в роли патриарха, как и его отношение к Боэмунду[565]. В свое время Даимберта обвиняли в желании добиться безусловного «вассалитета» от князей-мирян, поскольку Святая земля была в его глазах своего рода теократией, землей Церкви, сравнимой с «Вотчиной Святого Петра». По словам Майкла Мацке, его цель была менее радикальной: прежде всего он желал добиться объединения Церквей под управлением Римской Церкви в рамках строгой григорианской реформы, несмотря на сопротивление клириков Гроба Господня, не принимавших григорианский идеал. Следуя этой цели, Даимберт опирался на традиционных защитников Святого Престола — норманнов Южной Италии.
Вероятно, это и была первоначальная цель Арнульфа, но она привела его к решениям политического порядка, имевшим серьезные последствия, в том числе и для Боэмунда. Союз нового патриарха с Боэмундом в какой-то степени воссоздал, на сей раз на Востоке, альянс Роберта Гвискарда с папством, заключенный в Италии двадцатью годами ранее.
В сентябре 1099 года, высадившись в Сирии во главе пизанского и генуэзского флота, Даимберт Пизанский узнал о взятии Иерусалима, положившем конец его роли «легата» рассеявшейся к тому времени армии. На место скончавшегося папы Урбана II был назначен Пасхалий II, что ставило под сомнение и миссию Даимберта, и саму его легитимность. В каком-то смысле он «повис в воздухе», не обладая какими-либо полномочиями, кроме управления флотом. С другой стороны, Боэмунд уже предпринял осаду Лаодикеи. Этот порт, находившийся в руках византийцев, являлся для Антиохии важным стратегическим и торговым пунктом. Но у Боэмунда не было флота! Его предоставил ему Даимберт: с его помощью, с поддержкой пизанцев и генуэзцев, Боэмунд вскоре захватил две башни Лаодикеи.
Как мог Даимберт оказать поддержку тем, кто атаковал город, находившийся в руках восточных христиан? Согласно Альберту Ахенскому, единственному, кто привел некоторые уточнения насчет этого эпизода, «хитрый и алчный князь» Боэмунд поспешил ему навстречу из Антиохии, сея клевету насчет жителей Лаодикеи[566]. Получается, Даимберт был обманут Боэмундом? Во всяком случае, он настаивал на этом, когда вести о нападении на Лаодикею дошли до Раймунда Сен-Жильского и двух Робертов, с которыми Даимберт встретился в Джебайле[567]. Три графа осыпали его горячими упреками: «[…] Почему совершил ты неправедное насилие над христианами, живущими в Лаодикее, захватил их башни и истребил стражников? И почему продолжаешь ты осаждать сей город?» Даимберт утверждал, что он невиновен, и обвинял в обмане Боэмунда:
«Боэмунд, явившийся из Антиохии к нам на встречу, клялся, что жители Лаодикеи не были истинными христианами — они всегда ненавидели своих братьев по вере и, что хуже, выдавали паломников туркам и сарацинам. Он настойчиво просил поддержки нашего воинства, чтобы отомстить им […]. Мы считали, что служим Богу, уничтожая их. Но теперь мы узнали правду из ваших уст: Боэмунд преследовал их не ради дела Божьего, а ради того, чтобы утолить свою ненависть и алчность. Он подло обманул нас, заставив осаждать и убивать христиан. А посему мы, вернувшись к своим людям и рассказав им, что же произошло, откажемся от атак и снимем осаду»[568].
Итак, нападение на христиан-«еретиков» было для Даимберта похвальным деянием. В сентябре 1098 года, с согласия других предводителей, Боэмунд в своем послании к Урбану II, чьим легатом являлся Даимберт, просил помощи папы, чтобы сражаться с этими «неистинными» христианами. Под ними, как мы видели, подразумевались «еретики греки, армяне, сирийцы и яковиты»[569]. Как поборник латинской священной войны, Боэмунд не счел грехом двинуть войска на город, который, будучи во власти его главных противников, византийцев, угрожал безопасности его владений. В послании годом ранее он (как и другие предводители) называл этих греков «еретиками», сегодня же они более чем когда-либо казались ему врагами, общими для него и крестоносцев, к которым не пришел на помощь Алексей, тем самым «выдавший» их сарацинам.
