Кстати, сам В. Л. Янин удивляется, что методы обучения в Новгороде XIV века «были такими же, как в XVI–XVII вв.» (с. 55), а «шведы употребляли бересту вместо бумаги в XVII–XVIII вв.». Чему он удивляется больше: что шведы такие «отсталые» или что русские такие «передовые», – непонятно. В действительности если и надо тут чему-то удивляться, так упорству, с которым В. Л. Янин пытается удревлять свои находки. Причем он даже не скрывает, что предметы, не вписывающиеся в его концепцию, не включаются в научные труды (как это было с грамотой № 354 в 1958 году). Как бы оправдываясь, академик пишет, что и до него «подретушировали» находки, – например, Е. Буринский «Кремлевские грамоты», обнаруженные в Москве в 1894 году.
Но цель должна оправдывать средства, в том числе и денежные средства, выделяемые археологам на раскопки. А в чем она, цель?… Как всегда, наука история подстраивается под политический интерес власти. Сегодня, когда «отец городов русских» Киев вновь оказался вне пределов России, возвеличивание «отца городов русских» Новгорода и его удревление – как нельзя более кстати…
Критика хронологических построений и толкований, полвека выдвигаемых учеными-историографами, отнюдь не умаляет ни колоссального труда археологов, ни, тем более, материаловедческой, культурной и исторической ценности самих обнаруженных материальных свидетельств. Просто они дают сведения об истории этого края не тех веков, к которым их приписывают: открытия в новгородской земле относятся не к XII–XIV, а к XV–XVII столетиям.
Но все же: был ли Великий Новгород каким-то самодостаточным местом на планете? Мог ли он остаться отдельным государством в ходе объединения восточноевропейских земель? Наверное, нет. Здесь жили вполне конкретные люди, их группы и союзы с разными интересами, связанные многими делами с аналогичными группами и в Восточной Европе, и в Западной. Неторопливая эволюция огромнейшего количества интересов разнообразнейших структур – культурных, идеологических, экономических, военных и политических – приводила людей к тем или иным решениям и действиям. В результате Новгород оказался в большей степени встроенным в московскую, нежели в западную политическую систему; начало положил Василий II Темный.
Новгород был для него самой болезненной проблемой. Экономические интересы Москвы и Новгорода сталкивались на севере, где московские князья пытались расширить свои промысловые районы на территориях совместных владений в Вологде, Бежецком Верхе, Торжке, Волоколамске, наконец, собственно в Новгороде.
Азбука мальчика Онфима. Из новгородских берестяных грамот, найденных В.Л. Яниным
Большинство в правящей элите Новгородчины было с конца XIV века последовательными противниками Москвы не только как центра объединения, но и как экономического конкурента. Проясним этот вопрос. Москва эволюционировала таким образом, что все больше приобретала значение политического, военного, экономического и в том числе торгового центра, для выполнения функций, одинаково полезных для примыкающих к ней территорий. Она объединяла земли для того, чтобы стал возможным адекватный ответ на геополитический вызов, на явную экспансию Западной Европы, в результате которой снижались возможности выживания народов на этой территории. Происходившие глобальные процессы были настолько выше юридических отношений между странами и частных династических споров, что, как правило, даже не понимались спорящими сторонами.
Новгородское боярство в конце XIV – середине XV века вело упорное наступление на древние «князщины», то есть институты княжеского суда и управления, пытаясь заменить единовластие боярской демократией. Сокращались княжеские прерогативы, падал авторитет и доходы Великого князя в Новгороде. При этом основной общественной структурой города была международная торговля, и она подавляла все остальные структуры. В таких условиях Новгород стать объединительным центром для земель с русской культурой не мог, а вот превратиться в форпост колонизации этих земель западными странами – мог. Для Руси он был точкой нестабильности.
В то же время Великое княжество Литовское, то воюя с крестоносцами, то заключая с ними союзы, то снова воюя, в окончательном балансе дрейфовало на Запад. А ведь рыцарско-монашеские ордена были созданы как раз для подчинения латинской Европе некатолических народов, с соответствующим изменением их культуры. И мы видим, что в новгородских делах усиливалось (причем заметно) присутствие Литвы, литовские служебные князья получали в прокорм многие новгородские пригороды, дани с ряда волостей шли частью в Литву, на них распространялась судебная власть литовского Великого князя и его наместников.
Московских князей, в том числе Василия Темного, тревожили и церковные противоречия: новгородский владыка Евфимий II получил посвящение от митрополита в Литве; наступившее после бегства московского митрополита Исидора в Рим безвременье на московской кафедре создавало основу для фактической автономии новгородской архиепископии. Обострялись давние споры московской митрополии и новгородских владык по поводу пределов и форм митрополичьего суда. В Новгороде явно происходил теократический перекос, началось подавление светской сферы церковниками.
Наконец, многолетняя поддержка Новгородом «оппозиционера» Шемяки (хотя в основном пассивная) не могла не провоцировать московского Великого князя на принятие серьезных ответных мер.
Накопившиеся противоречия во всех структурах разрядились, естественно, в вооруженном противоборстве. В начале 1456 года Василий II предпринял поход на Новгород, как общерусскую военно-политическую акцию, – в ней участвовали и российские татары, что мы покажем в одной из следующих глав. Превосходство Москвы проявилось очень быстро, в сражении под Руссой в начале февраля, когда немногочисленный авангард московских ратей разгромил основные новгородские силы.
По инициативе новгородцев было заключено компромиссное соглашение: основной документ повторял традиционный формуляр новгородско-княжеских докончаний, а в текст второго документа были включены положения, расширяющие прерогативы князя и укрепляющие ослабленные институты великокняжеской власти в Новгороде (его наместников, дворецких и т. п.). Правительство Новгорода было вынуждено уплатить Василию Темному огромную контрибуцию.
Правда, принципиальных перемен не произошло: ведь еще до этого по московско-литовскому договору 1449 года Новгород был под патронатом Москвы. Но военное поражение усилило позиции промосковской партии. Поездка «миром» 1460 года, случившаяся уже при новом архиепископе Ионе (Евфимий скончался в марте 1458-го), подтвердила позиции Василия II в Новгороде, который, однако, сохранил в полной мере государственно-политическую автономию.
Оставаясь в плену детерминистского стиля мышления и зная, что в дальнейшем Новгород (и не только) был окончательно Москвою подавлен, в том числе вооруженной рукой, некоторые ученые, а публицисты уж непременно, ищут причины в психологической сфере. Они делают вывод о принципиальной «имперскости» русской души, даже не замечая парадоксальности такого вывода для истории, в которой Тверь, Новгород, Владимир, Суздаль, Москва, Переяславль вели войны за руководство объективно единой страной, одновременно пытаясь сохранить свою самостоятельность.
Еще более парадоксальны выводы основателя «новой хронологи» А. Т. Фоменко, которые, раскритиковав выводы В. Л. Янина о древности новгородских археологических находок, говорят об относительной молодости Новгорода, а из этого якобы следует, что никакого государственного подчинения Новгородии Москве до начала XVII века не было. И вообще, де, история Новгорода есть история Ярославля. Хотя новгородские находки сделаны все-таки в Новгороде, и даже если они относятся к XV–XVII столетиям, совершенно непонятно, почему же город не мог быть покорен Иоанном III в 1478 году? Но вот, говорят «новые хронологи», все покорения Новгорода на Волхове Василием II Темным, Иоанном III, Василием III и Иоанном IV Грозным являются вымыслом конца XVII – начала XIX веков.
На деле же эволюция политической системы шла от «мягкого» централизма, для которого характерна самостоятельность регионов во многих внутренних делах, – по сути, монархического федерализма, к жесткому централизму, не оставлявшему регионам свободы.
Вот что писал С. Платонов в своей «Русской истории», излагая речь земских делегатов на Соборе 1642 г.: «При прежних государях в городах ведали губные старосты, а посадские люди судились меж собой. Воевод в городах не было: воеводы посылались с ратными людьми только в украинские (окраинные. – Авт.) города для бережения от турецких, крымских и ногайских татар». «При прежних государях»! А уже к 1642-му централизация усилилась, а при Петре – усилилась еще больше.
