Разговор показал, что командование 2-й ТГр восприняло свою задачу по окружению противника не как указание занять оборону и основной массой своих сил продолжило наступление на восток. Создается впечатление, что 2-я ТГр намеревалась решить сразу две задачи — окружение противника в Минске и дальнейшее наступление на восток. Возможно, имевшиеся в ее распоряжении значительные силы оправдывали такое решение, подобное которому командование 3-й ТГр отклонило. Тем не менее это решение привело к тому, что противник мог прорваться на юго-восток, а части 3-й ТГр будут оставаться на своих позициях до 7 июля в ожидании 4-й армии, частично взяв на себя участок 2-й ТГр»[184].
В мемуарах Гудериан позднее написал об этом совещании следующее: «С Готом я договорился о взаимодействии моей 18-й танковой дивизии с его правым флангом при наступлении на Борисов и при создании предмостного укрепления на р. Березина в этом районе»[185]. Если судить по журналу боевых действий 3-й танковой группы, шоссе Минск — Борисов было передано в полосу группы Гудериана приказом ГА «Центр». Соответственно Готу ничего не оставалось, как молча отдать Борисов на откуп своему суетливому соседу. Никаких практических шагов по исправлению положения с обширными «окнами» в новогрудском «котле» Гудериан по итогам совещания не принял. 18-я танковая дивизия на всех парах шла к Борисову.
Позднее в воспоминаниях Гудериан перевернул все с ног на голову. Он написал: «Фельдмаршал фон Клюге хотел, в соответствии с официальным мнением Гитлера, закрепиться на фронте вокруг Белостока и выжидать, пока капитулируют русские, отказавшись от дальнейшего продвижения на восток. Гот и я не были согласны с этим мнением. Мы стремились пробиться своими танковыми силами на восток, как это указывалось в первоначальной, еще не потерявшей своей силы директиве, и достичь наших первых оперативных целей. Мы хотели (об этом уже говорилось) сковать силы противника у Белостока минимальным количеством танковых сил и предоставить ликвидацию окруженной группировки полевым армиям, которые следовали за нашими танковыми группами. Главное командование втайне надеялось, что командующие танковыми группами без приказа и даже вопреки приказу будут стремиться достигнуть первых оперативных целей наступления. В то же время оно не решалось дать указания командующим группами армий и командующим армиями, чтобы побудить их принять желанное решение»[186].
Тем самым бывший командующий 2-й танковой группой словно приобнимает на страницах воспоминаний Гота и приписывает ему не просто те же устремления, а те же действия. Как раз Гот дисциплинированно исполнял приказ об удержании западного фаса новогрудского «котла», хотя еще на этапе планирования операции против СССР стремился прорваться дальше на восток, к Витебску. Гудериан же, напротив, прямые и недвусмысленные приказы командования попросту игнорировал. Тем самым «игра командой» попросту разваливалась.
Только 1 июля, пропустив неизвестное число советских «моторизованных колонн», 17-я танковая дивизия устанавливает контакт с находящимися в Минске немецкими частями. Дивизия восстанавливает разрушенный мост юго-западнее Минска (взорванный 20-й танковой дивизией еще 28 июня), разведывает и размечает путь движения через город.
Тем временем начались первые попытки прорыва из «котла». 21-й стрелковый корпус был самым крупным соединением, попавшим в «котел» к западу от Минска, в районе Новогрудка. После неудачи контрудара главной задачей корпуса стал прорыв к своим. Отходящие 37-я и 24-я стрелковые дивизии, 8-я противотанковая бригада вышли к реке Березина у местечка Бакшты ранним утром 29 июня. Обмелевшая летом речка не представляла трудностей для форсирования вброд пехотой, но для техники имелся всего один мост у села Бакшты. На переправе скопились крупные массы войск, представлявшие собой лакомую цель для авиации. С 5.00 утра до самого вечера скопление людей и техники подвергалось жестоким ударам с воздуха. Генерал Галицкий вспоминал: «…едва рассвело, как в воздухе появились «юнкерсы». Пикируя вдоль реки, они наносили бомбовые удары и буквально поливали пулеметно-пушечным огнем переправлявшиеся через Березину передовые подразделения. Немало бойцов было убито и ранено, разбиты и сожжены десятки автомашин и орудий. Мост был взорван несколькими прямыми попаданиями авиабомб»[187]. По рассказам прошедших этот ад, на переправе было уничтожено ⅔ матчасти. Часть техники все же удалось перетащить через реку по бродам на буксире тракторов и автомашин. Немало оставшихся в строю машин и орудий было переправлено в течение последующей ночи. Однако как организованное соединение, способное к активным действиям, 21-й стрелковый корпус свое существование прекратил. После переправы через Березину его части лишь более или менее организованно пробивались из окружения.
К сожалению, окружаемые к востоку от Минска советские части не обладали той полнотой данных о противнике, которой обладаем сегодня мы. Да что говорить: даже послевоенные исследования советского периода не давали адекватной картины происходившего. Поэтому выбор направления отхода для красных командиров был вещью в какой-то мере случайной. Те, кто выбирал в качестве маршрута прорыва северо-восточное направление, напарывались на прочную оборону 3-й танковой группы, давно и прочно занявшей свои позиции. Здесь шансы на успешный прорыв были минимальными.
В журнале боевых действий 3-й танковой группы 29 июня едва ли не с гордостью отмечалось: «Общая картина на 29 июня: противник в районе Минска в состоянии распада. Организованное сопротивление отсутствует. Отдельные ожесточенные контратаки, по большей части силами танков. Напротив фронта LVII АК противник строит оборонительные позиции. Наши дивизии в течение многих дней подвергались атакам с юга, востока, юго-востока и севера. Все атаки были отбиты, врагу нанесены тяжелые потери, ни одному русскому не удалось пройти через позиции танковой группы. Взято 20000 пленных и перебежчиков (что касается последних, то 600 человек сдалось после огневого налета одной батареи реактивных минометов)»[188]. Советские «катюши» к тому моменту еще не появились на фронте. «Сталинскому органу» только еще предстояло приобрести свою славу. Немецкие реактивные минометы применялись с первого дня войны. Характерный для реактивной артиллерии воющий звук выстрела наверняка производил сильное впечатление. Поэтому последней фразе в приведенной цитате не стоит удивляться. Неудачи в попытках прорваться через немецкие заслоны, несомненно, приводили окружаемых бойцов и командиров в подавленное состояние.
Однако те, кто выбирал маршрут отхода через полосу действий 2-й танковой группы Гудериана, добивались лучшего результата. Остатки 21-го стрелкового корпуса отходили от переправы у Бакшты на юго-восток. У деревни Рубежевичи 24-я стрелковая дивизия попала в «огненный мешок», но сумела его прорвать. Движение двух дивизий и штаба корпуса застопорилось 3 июля только под Дзержинском, на рубеже Минского УРа, на оставленных 108-й стрелковой дивизией позициях. Теперь на них уже сидели немцы и встретили окруженцев пулеметным и артиллерийским огнем.
Командиры 21-го корпуса собрались на совещание. К тому моменту корпус возглавлял его начальник штаба генерал-майор Д.Е. Закутный. Личность эта, надо сказать, достаточно любопытная. В плен генерал Закутный попал уже позднее, в конце июля 1941 г. В плену он пошел на сотрудничество с немцами, стал одним из организаторов и руководителей Комитета освобождения народов России (КОНР). Сподвижник небезызвестного A.A. Власова. После войны был задержан американцами и передан СССР. 1 августа 1946 г. повешен во дворе Бутырской тюрьмы.
Однако 3 июля 1941 г. генерал Закутный был еще вполне лояльным командиром Красной армии. Боеприпасы уже практически отсутствовали, и было решено уничтожить матчасть и прорываться небольшими группами. 24-я стрелковая дивизия составила два отряда, один численностью 1200 человек, другой — 500 человек. Командир дивизии генерал-майор Галицкий возглавил первый отряд. Прорыв небольшими отрядами через разреженное построение немецкой 17-й танковой дивизии прошел успешно. После 350 км перехода по лесам и болотам оба отряда вышли к своим 16 июля в районе Мозыря. Части 17-й и 37-й стрелковых дивизий выходили менее организованно, но тоже мелкими группами просочились к своим.
В районе к западу от Минска собралось множество разных частей. Сюда отошли части 8-й противотанковой бригады И.С. Стрельбицкого, в этот же район вышел И.В. Болдин. Также здесь оказался генерал Борисов, командир 21-го корпуса. Вскоре он погиб. После неудачной попытки прорываться в Минск (считалось, что его еще удерживает Красная армия) собравшиеся к востоку от белорусской столицы окруженцы разбились на мелкие отряды и просачивались на юго-восток. Также в район к западу от Минска вышли со Щары части 3-й армии. 30 июня в расположение отрезанных прорывом Гота в Минск частей 44-го стрелкового корпуса на машинах приехал командующий 3-й армией генерал-лейтенант В.И. Кузнецов с несколькими генералами и полковниками. Уже имевший опыт энергичного прорыва, командарм-3 сразу же взял управление в свои руки. Командир 64-й стрелковой дивизии Иовлев вспоминал: «После обстоятельного обсуждения различных вариантов выхода из окружения генерал Кузнецов продиктовал, а начальник штаба 64-й стрелковой дивизии полковник Белышев записал приказ следующего содержания: «Под своим командованием объединяю две дивизии (64-ю, 108-ю) и мелкие разрозненные части. Всем прорываться на юг в районе станции Фаниполь, затем повернуть на юго-восток в общем направлении на Бобруйск, Гомель, где соединиться с частями Красной армии. Выход начать в ночь с 1 на 2 июля». К тому моменту в дивизиях еще оставалась артиллерия. Прорыв прошел в целом успешно, были даже подбиты немецкие танки и захвачены пленные. Как нетрудно догадаться — из состава 17-й танковой дивизии. И Иовлев, и Кузнецов вышли к своим. Последний прошел всю войну, а в апреле 45-го командовал 3-й ударной армией, первой вышедшей к Рейхстагу.
