Народ молчал. Слишком многое вдруг на него обрушилось - отрицание оружия в учении Хакка и вечность "отжившей свой век деревяшки", отодвинувшиеся в неопределенную даль День Фазла и Царство справедливости и очевидная измена Фазлу Дервиша Ватина, а главное - жизнь Фазла висит на волоске, это довлело надо всем. Юсиф задыхался в бессильной ярости.
Фазл ощущал неодолимую потребность поделиться захлестнувшим его экстатическим восторгом и огласить явление Хакка, приветствовать его словом, которым приветствуют богов - Мархаба! Но если он сейчас объявит, что во главе каравана встанет Насими, то Юсиф вместе с халифами предпримут все, чтобы усложнить и затруднить дервишество Насими в Рум и все его будущие дела. И если он объявит сейчас, что узрел высший дух в Насими, и тем выговорит себе свободу действий и возможность идти в стан врага, то тем самым и Юсифу предоставит свободу действий и оставит их один на один с Насими. Но не может он не открыть явления Хакка! Не додумав до конца и не приняв окончательного решения, Фазл со смешанным чувством вины, раскаяния и просветления, с печалью и нежностью в лице взошел на бугор и взял за руку Насими.
- Я узрел твое призвание с первого же дня, как увидел тебя, свет очей моих! На базарных площадях ты стихами возвещал мою истицу, пробудил спящих, удесятерил моих друзей, и я назвал тебя Имадеддин - Опора веры! Над нами пронеслось много бурь, меж нами - много селей, но в тяжкий свой час я понял, что спасение - в тебе, мой дорогой - И я говорю тебе: Мархаба, добро пожаловать, - свет очей моих!
Никто не понял, что Фазл приветствует явление нового Хакка, нового Солнца, взошедшего на горизонте, называемого Вечностью. Насими и сам не осознал весь смысл приветствия, обращаемого обычно к богам. Он видел в глазах Устада любовь, слышал в его голосе любовь, и ощущал, как ответной волной всепоглощающей любви смывает все его обиды и страдания.
- Слушайте, мюриды мои! Я подтверждаю истинность всего, что вам говорил сейчас Насими, оглашаю его слияние с Великой и Вечной цепью и говорю ему: Мархаба!
Насими понял.
- Еще одна завеса пала с лица Хакка и еще одна тайна раскрыта. Я ощущал это смутно, но окончательно убедился: безмерность Насими - не изъян и не признак несовершенства. Ибо для бога нет границ. Учение наше не признает границ для познания, и для человека, который всемогущ и способен вести караван по пути познания, не может быть границ!
Озноб прошел по телу всемогущего, из глаз его на янтарно-желтые впалые щеки скатились две крупные слезы... Слишком тяжким и долгим был путь к признанию, чтобы в миг победы не ощутить себя вдруг обессиленным. Но тоже всего на миг. Внутри с новой силой закипало счастье, грозовой шквал счастья от сознания бесконечной свободы духа и безграничности познания.
Фазл еще говорил, а Насими, нарушив правила приличия, бросился к Фатьме и стиснул ее в объятиях.
- Конец! Конец твоим мучениям, родная! - говорил он, обнимая ее.
Но его совершенноликая оставалась холодной и бесчувственной, она вроде бы и не понимала, кто обнимает ее. Насими словно бы обнимал бестрепетный камень, и жуткий холод пронзил все его существо, потому что ответом на холод было не отчаяние, а равнодушие, смешанное с жалостью. Любовь умерла. Ощущая это всем своим существом, хоть и не до конца еще осознавая, он, обняв Фатьму за плечи, повел ее вверх, на бугор, и обнял их вместе - свою безжизненную любовь и своего Устада. И, обнимая их, понял окончательно, что вся любовь его, вся буря чувств принадлежит отныне одному Устаду, к нему же обратил родившееся в клокотании сердечном слова:
- Фазл мой! Вечность моя! Мой пророк и все мое достояние в обоих мирах! (Два мира, по учению хуруфитов, - мир физического существования и мир существования Вечного духа в Великой цепи - ред.). Моя Вселенная! Высокая любовь к тебе сжигает мне нутро, эй, человеко-бог и богочеловек! Ты один мне отец и мать, брат и сестра!
Мюриды плакали: Насими пронзил их шквалом горести и радости, торжества и страдания; лица их были просветлены.
Затем все произошло с невероятной скоростью. Фазл, справившись с охватившим его волнением, приготовился было обратиться к мюридам и, препоручив их Насими, а им - Насими, проститься и отправиться наконец в назначенный ему путь, как внезапно услышал голос Насими, доносившийся из людской гущи:
Град совершенства, я ль тебя узрю?
Но сущностью своей так удивлю:
Сокровища сокрыты в человеке,
Я человека в нем и бога сотворю.
Потом голос его, отдаляясь, дошел с дороги, ведущей в Шемаху сквозь мелколесное ущелье, и рубаи его, отражаясь от косогоров, разносились средь невысоких гор.
- Мотылек мой летит в огонь! В огонь! - крикнул Фазл. - Верните его! Верните! - повторял он.
Гасиды, бросившись за Насими, вернулись и доложили, что внизу на скрещении дорог от Малхама и военной крепости Насими встретился с Дервишем Гаджи, и они вместе последовали в Шемаху.
Из груди Фазла вырвался протяжный стон. Как можно было надеяться, что он послушается и вернется теперь, когда наконец получил право на безмерность, которой всегда так раздражал халифов?
Фазл растерянно огляделся и в отчаянии протянул руки к дочери, ища у нее сочувствия и помощи. И услышал за спиной обращенный к нему голос Юсифа:
- Оставь наследницу, У стад!
Фазл быстро оглянулся и поразился самообладанию и вольности человека, которого он давеча не удостоил словом.
- Сеид обречен! Если он выйдет цел из вражьего стана, его прикончат халифы! - сказал Юсиф со злобной убежденностью.
Фазл, ужаснувшись чуждости и откровенной враждебности этого человека, смотрел на него как на незнакомца.
- Уходи!.. - еле слышно выговорил он. - Ты не можешь отныне оставаться с нами. Уходи!.. - И вдруг закричал: - Прочь с моих глаз! Ты падаль! Нутро твое прогнило! Ступай вон из среды мюридов! Удались от Хакка! - Фазл узрел сейчас связь между той страшной болезнью, которую усмотрел в любви своих мюридов, готовых во имя этой любви взяться за мечи, и откровенной злобой Юсифа. - Ты поддался властолюбию и, лицемерно назвавшись Дервишем Ватином, обратил против меня верность моих мюридов. Я стерпел это. Но ты оказался на позиции Дива, и злобы твоей я не стерплю!..
Юсиф спустился с бугра и пошел вниз по ущелью. Вслед ему доносился разгневанный голос Фазла:;
- Твоя злоба против Насими - это злоба против совершенства! Но она бессильна против ангельской чистоты Насими! Ступай и задохнись в своей злобе! Сгори в пламени своего ада!
Гнев Хакка гнал Юсифа, но он бил и по мюридам. Опечаленные от прозрения, они жались от стыда и прятали друг от друга глаза. И когда гасиды сообщили, что Юсиф удалился и исчез из виду, мюриды, ощущая и свою долю вины за проклятье Хакка и окончательный разрыв, совсем сникли. Но и Фазл, проклявший его и изгнавший, после сообщения гасидов вдруг изменился в лице, тяжело опустился на землю и, обхватив колени, низко склонил голову.
Мюриды, замерев в ожидании, стояли вокруг бугра, на котором он сидел, но Фазл не поднимал головы.
Трагедия шейха Фазлуллаха Джалаледдина Найми достигла кульминации: семеро его халифов отвернулись от него, восьмой исчез бесследно, девятый же, в котором так чудесно проявился Вечный дух Хакка, вместо того чтобы беречь его и продолжить Великую цепь, воспользовавшись правом безмерности, пошел во вражеский стан на верную гибель. Никогда шейх Фазлуллах не был так одинок, как сейчас, в окружении многолюдного сборища мюридов.
ПРЕД ЛИЦОМ ДИВА
16
Весть о том, что эмир Тимур идет войной на Ширван, предполагал ширваншах Ибрагим, в значительной степени вызвана намерением Тимура запустить руку в казну союзника, вынудить его к новым дарам и подношениям, ибо, судя по всему, добро, награбленное в Багдадском походе, уже прожито и Тимуру нечем платить и не на что содержать свою огромную армию, привыкшую помимо ежемесячного жалованья регулярно получать наградные. Проведя несколько' месяцев в Армении, Нахичевани и Шабране без грабежей и трофеев, он, конечно же, издержался, а возможно, и возсе разорился. Со слов Амина Махрама, который получал от хуруфитов сведения, передаваемые тайным мюридом из стана Тимура, даже верные союзники эмира в Мавераннахре и Хорезме живут в вечном перед ним страхе, потому что с целью поживиться он инспирирует измену и требует выкупа. Так эмир Тимур изыскивает возможность платить своим воинам в периоды без войн и грабежей. Кара Юсиф Каракоюнлу, пострадав когда-то от вероломства эмира Тимура, оттого и отвернулся от него, объединился с султаном Ахмедом Джелаири и, приняв учение хуруфи, стал опаснейшим врагом Мираншахова улуса. По этой же причине врагом ему стал Тохтамыш-хан, когда-то верный и сильный союзник, которому сам Тимур помогал в свое время завладеть золотоордынским троном; теперь же он во главе своей девяностотысячной легкой конницы то и дело встревает на пути Тимура, грабит города, отрезает пути к наступлению и отступлению и вынуждает сиднем сидеть в лагере и проедать последнее.
