Один старый эстляндский помещик, у которого спальня была подле кладовой, посылал туда по необходимости во время своей болезни кухарку: но, опасаясь, чтобы она там не съела чего-нибудь или не выпила, заставлял ее читать вслух молитвы или петь псалмы. [54, с. 310.]
Покойный П. Р., имевший некогда собственный дом в Москве в самом отдаленном и пустом месте, держал у себя большую дворную собаку. Он чрезвычайно любил ее, но принужден был продать, во-первых, потому, что собака очень много ела, а во-вторых, по той причине, что за нее дали ему весьма хорошую цену. Стараясь утаить от своих соседей, что продал собаку, и устрашить воров, выбегал он каждую ночь на двор и лаял там, что в нем ни было силы. [54, с. 311.]
— Частенько трудитесь, батюшка? — спросил врач священника на похоронах.
— По вашей милости, — отвечал с поклоном священник. [54, с. 437.]
У одной деликатной дамы вскочил на лице или на руке прыщик. Увидела, испугалась и в ту же минуту послала за доктором. Приезжает доктор, степенный, серьезный старичок, осматривает язву и требует немедленно чернил и бумаги: «Скорее, скорее! Боюсь, чтобы не зажило, пока напишу рецепт». [54, с. 436.]
Г-жа Б. не любила, когда спрашивали ее о здоровье. «Уж увольте меня от этих вопросов, — отвечала она, — у меня на это есть доктор, который ездит ко мне и которому плачу 600 р. в год». [29, с. 137.]
— Вставай-ка, брат, да пойдем с тобой в часть — опохмелиться, — говорил городовой, поднимая упавшего в грязь пьянчугу.
— Нет, в часть не хочу, — отвечал тот, — а в половину, пожалуй, пойду. [47, № 55.]
Была приятельская и помещичья попойка в деревне *** губернии. Во время пиршества дом загорелся. Кто мог, опрометью выбежал. Достопочтенный А. выбежать не мог: его вынесли и положили наземь на дворе. Послышались встревоженные крики: воды, воды! Спросонья А. услышал их и несколько сиповатым голосом сказал: «Кому воды, а мне водки!» (рассказано свидетелем). [29, с. 375.]
Двое секретарей посольства, английского и австрийского, отправились на медвежью охоту в окрестностях Тосны. Два медведя были обойдены за неделю до их приезда и, по наблюдениям стороживших их крестьян, получавших за то хорошую плату, оба преспокойно сосали лапы в своих берлогах; но в самый день приезда охотников, как будто встревоженные предчувствием ожидавшей их беды, вдруг исчезли, и охотники, проехавшие около ста верст, нашли только одни логовища да свежие следы скрывшихся мишуков. Молодые дипломаты предались ужасному негодованию и гневу, обвиняя мужиков, что медведи ушли по одной их неосторожности и что, следовательно, они должны возвратить им полученные за обход деньги. Сколько ни уверяли мужики, что они вовсе не причиною такого своеволия медведей, но дипломаты не хотели ничего слушать и требовали возвращения своих денег. К счастью, один крестьянин, посмышленее других, вызвался поставить им «охоту» почище медвежьей — охоту на лося. «Вот извольте, отцы мои, покушать да поотдохнуть, а уж к утру вам будет лось». Охотники согласились. «А видали ли вы, мои батюшки, лосей-то?» Оказалось, что ни один из них живых лосей не видывал. «Ну так завтра же изволите увидеть, родные мои: такого представлю, что на подивленье». Поверив обещанью, горячие охотники, в нетерпеливом ожидании застрелить незнакомого им зверя, расположились ночевать в деревне, а между тем проворный крестьянин добыл где-то старую, яловую и комолую корову бурой шерсти, отвел ее в самую чащу леса и, бросив голодной яловке охапку сена, явился ни свет ни заря к охотникам с донесением, что он обошел следы молодой лосихи и что для удачной охоты должно следовать за ним тотчас, чтоб на месте быть до рассвета. Разумеется, охотники тотчас же поскакали с вожатым своим в лес и, несмотря на темноту ночи, успели разглядеть в чаще лосиху, смирно стоящую и не замечающую их появления. Думать было нечего: оба Нимврода взвели курки, прицелились и в одно время дали залп, которым бедное животное было убито наповал. Происшествие кончилось тем, что дипломаты щедро наградили своего вожатого и, сверх того, поручили ему за известную плату немедленно доставить убитую ими лосиху в Петербург на показ их приятелям. «Но вы можете угадать, сказал Челищев в заключение своей истории, — как исполнил мужичок это поручение: лосиха-корова была съедена крестьянами моей деревни, за здравие проницательных охотников». [46, с. 482–483.]
Один чиновник шел по Эртелеву переулку поздно вечером и видит, что сзади его кто-то догоняет.
Ему представилось, что это непременно должен быть мошенник, и он достал из кармана табакерку. Как только мошенник стал догонять его, он ему весь табак в глаза, а сам давай Бог ноги. На другой день сидит он в департаменте и слышит разговор в соседней комнате: «Представьте себе, господа… мошенники теперь завелись; вчера один в Эртелевом переулке залепил мне в глаза табаком, а сам удрал».
Он узнает голос своего сослуживца и, пораженный рассказом, спрашивает: «А разве это вы были, Иван Матвеевич?» — «Я». — «Ну так извините, пожалуйста; а я вас принял за мошенника!» — «А я вас, Борис Петрович». [47, № 22.]
Старая крестьянка, увидев, что госпожа ее, прочитав принесенное к ней письмо, хотела разорвать его и бросить, сказала: «Не рви, матушка, а отдай лучше мне: сын мой, как взяли его в солдаты, просил меня, чтобы я прислала к нему письмо; пожалуй же мне свое письмецо, так я и пошлю его к сыну». [54, с. 323.]
Зрелая девица (гуляя по набережной в лунную ночь). Максим, способен ли ты восхищаться луною?
Слуга. Как прикажете, Ваше Превосходительство. [29, с. 231.]
Когда бываю в русском театре (этому давно), припоминаю отзыв одного слуги. Барин, узнав, что он никогда не видал спектакля, отпустил его в театр. Любопытствуя проведать, какие вынес он впечатления, барин спросил его на другой день:
— Ну, как понравился тебе театр?
— Очень понравился, — отвечал слуга.
— А что именно и более понравилось?
— Да все: тепло, светло, люстра пребогатейшая, так и горит, народу много, ложи наполнены знатными господами и барынями, музыка играет. Праздник, да и только.
— Ну, а далее, как понравились тебе комедия и актеры?
— Да, признаться, когда занавес подняли и начали актеры разговаривать между собою про дела свои, я и слушать их не стал.
Этот простосердечный слуга едва ли не вернейший и лучший критик нашей драматургии. [29, с. 438.]
Е*** говорит, что в жизни должно решиться на одно: на жену или на наемную карету. А если иметь ту и другую, то придется сидеть одному целый день дома без жены и без кареты. [29, с. 118.]
Трусливый муж спрятался от сердитой жены под кровать. Приходит жена с палкою. «Выдь, голубчик, выдь: я с тобою разделаюсь!» — «Не выйду». — «Как смеешь не слушаться меня? Выдь, говорю тебе, приказываю». — «Не выйду! Покажу, что я хозяин в доме». [54, с. 438.]
Один женатый этимолог уверял, что в русском языке много сходства и созвучий с итальянским. Например, итальянец называет жену свою mia cara, а я про свою говорю моя кара. [29, с. 492.]
Одному знатному и богатому польскому пану пеняли, что он мало денег дает сыновьям своим на прожиток. «Довольно и того, — отвечал он, — что я дал им и свое имя, которое им не следует». [29, с. 215.]
На германских, водах молодой француз ухаживал за пригоженькою русской барынею; казалось, и она не была совершенно равнодушна к заискиваниям его. Провинциальный муж ее не догадывался о том, что завязывалось под его глазами. Приятель его был прозорливее: он часто уговаривал его, не теряя времени, уехать с женою в деревню и напоминал, что пришло уже время охотиться. Он прибавлял:
Пора, пора, рога трубят! [29, с. 432.]
Директор департамента. А ваша невеста хороша собой?
Жених-чиновник. Совсем не гнусна, Ваше Превосходительство. С позволения вашего, она несколько похожа на вашу супругу. [29, с. 297.]
Молодая девица общипывала розу и клала листочки в рот.
— Я и не знал, что вы из самоедок, — сказал ей старый волокита. [29, с. 465.]
A propos в анекдотах вещь важная; a propos (кстати (фр.)) одного анекдота, вспомнишь другой, и часто целый вечер сыплются анекдоты, будто с неба. Вот еще один а propos.
Барышня играла на фортепьяно, а гость поместился возле и с особенным вниманием слушал музыку, смущая девушку больно пламенными взорами. Она не выдержала и, чтобы прервать это немое объяснение в любви, спросила с живостью: вы, верно, очень любите музыку?
— Нет! Терпеть не могу, а вот у меня есть брат, так тот тоже музыки терпеть не может. [63, л. 87.]
Робкий, по крайней мере на словах, молодой человек, не смея выразить устно, пытался под столом выразить ногами любовь свою соседке, уже испытанной в деле любви. «Если вы любите меня, — сказала она, — то говорите просто, а не давите мне ног, тем более что у меня на пальцах мозоли». [29, с. 466.]
