Павел Диакон приводит список (вероятно, неполный) городов, разоренных гуннами. Он пишет: «Конкордию и Альтину, или иначе Патавий, соседние с Аквилеей города, он также разрушил, подобно последней, и сровнял с землей. После этого гунны, не встречая сопротивления, с яростью прошлись по всем венетским городам, то есть прошли через Вицентию, Верону, Бриксию, Бергамо и прочие города, а Медиолан (современный Милан. – Авт.) и Тицин, подвергнув той же участи, разграбили, но избавили от огня и меча. Затем, точно так же разграбив города Эмилии, они в конце концов разбили лагерь в том месте, где река Минций впадает в Пад (река По. – Авт.)» 621.
Теперь Аттила собирался идти на Рим. Почему он не исполнил свое намерение – непонятно. Причины, которые называют древние хронисты, выглядят не слишком правдоподобными. Иордан, со слов Приска, пишет, что приближенные гуннского вождя напомнили ему о судьбе Алариха, который умер вскоре после взятия Вечного города622. Во множестве хроник передается история о том, что Аттилу отговорил от осады Рима папа Лев I Великий, который лично посетил ставку гуннского вождя с миротворческой миссией. Сама по себе встреча великого полководца и великого понтифика сомнений не вызывает, но каким образом папа сумел оказать влияние на язычника, не вполне понятно. Хронисты – все как один благочестивые христиане – передают весьма духоподъемные, но крайне сомнительные подробности этой встречи. Что же касается Жития св. Льва, там на этот счет говорится следующее:
«Почерпнувши в молитве мужество и твердость, святой Лев решил отправиться к мучителю, чтобы утишить его гнев и прекратить его ярость, готовый в случае нужды даже положить душу за овец своих. Мудрыми сладкоглаголивыми и боговдохновенными словами беседовал он с Аттилою и превратил его из лютого волка в кроткую овцу; грозный и неукротимый воитель смиренно и мягко внимал словам угодника Божия, удивляясь его архиерейскому величию и ужасаясь пред святостью честного лица его. Исполнив все по желанию святого Льва, грозный Аттила отошел от пределов Италии в свои земли.
Воеводы Аттилы немало удивлялись, как Лев мог так скоро и так необычно сделать Аттилу из столь лютого князя столь кротким; они спрашивали Аттилу: Почему ты убоялся одного только римлянина, пришедшего без оружия? Почему ты повиновался ему? Почему ты, словно побежденный, предался бегству, оставляя в Италии такое множество богатств? – Не видели вы того, что я видел, – отвечал им Аттила, – а видел я двух ангелоподобных мужей, стоявших по обеим сторонам папы (это были святые первоверховные Апостолы Петр и Павел); в руках они держали обнаженные мечи и грозили мне смертью, если я не послушаюсь Божия архиерея”»623.
Э. А. Томпсон высказывает иную точку зрения на причины ухода Аттилы из Италии, которая выглядит довольно убедительной, – он считает, что гунны могли испугаться голода и эпидемий, которые в те годы царили на полуострове624. Аттила уже потерял огромное количество своих людей на Каталаунских полях и не мог позволить, чтобы смерть от болезней и бескормицы еще сильнее сократили количество его людей и коней. О том, что эпидемия началась уже в самом гуннском лагере, упоминает Идаций625.
Менхен-Хельфен считает, что, несмотря на описанное хронистами победное шествие Аттилы по Италии, дела его обстояли достаточно плачевно и обратно за Дунай его погнали не только мор, голод и летняя жара, которая способствовала росту эпидемии, и уж тем более не увещевания христианских проповедников. Историк ссылается на фрагмент из Идация, в котором говорится о поражении, нанесенном Аттиле войсками Аэция и вспомогательными частями, которые направил против него Маркиан. Лишь после этой победы римского оружия состоялись переговоры папы Льва I с гуннским вождем, по результатам которых Аттила повернул свои войска в Паннонию, «обещая соблюдать мир»626.
Впрочем, Приск, которому, пожалуй, было виднее, иначе оценивает успехи Аттилы. Он пишет: «Поработив Италию, Аттила возвратился восвояси и объявил войну и порабощение страны восточным Римским государям, так как дань, постановленная Феодосием, не была выслана»627.
Отступая из Италии, Аттила, судя по сообщениям некоторых хроник, вновь передал императору Валентиниану свое требование отослать ему Гонорию «с причитающейся ей частью царских сокровищ»628. Однако требование это было проигнорировано.
К 453 году гунны вернулись к местам своего постоянного обитания. Аттила перешел Дунай и оказался в своей ставке. Отсюда он, «тяготясь бездействием и трудно перенося прекращение войны, послал послов к Маркиану, императору Восточной империи, заявляя о намерении ограбить провинции, потому что ему вовсе не платят дани, обещанной покойным императором Феодосием, и ведут себя с ним обычно менее обходительно, чем с его врагами»629. Иордан видит в этом особое коварство, потому что он «в одну сторону грозил, в другую – направлял оружие» и, заставив Восточную империю готовиться к войне, сам тем временем напал на вестготов и алан, обитавших за рекой Луарой. Но Торисмуд, ставший королем после гибели Теодорида на Каталаунских полях, «предвосхитил злой умысел Аттилы с не меньшим, чем у него, хитроумием». Он перехватил армию Аттилы. «Завязалась битва почти такая же, какая была до того на Каталаунских полях; Торисмуд лишил Аттилу всякой надежды на победу, изгнал его из своих краев без триумфа и заставил бежать к своим местам»630. Однако, несмотря на все поражения, которые потерпел Аттила за последние годы, он все еще оставался одним из величайших властителей мира. Все проигранные им битвы состоялись на чужой территории – его собственная держава никогда не меняла границ иначе, как в сторону расширения. Под его властью оставались все те племена, которые были подчинены его предками и им самим. «И не иначе смогло любое скифское племя вырваться из‐под владычества гуннов, как только с приходом желанной для всех вообще племен, а также для римлян смерти Аттилы…» – так писал Иордан о состоянии дел на 453 год631.
Аттила был еще в расцвете своей славы и своей силы. Ничто не предвещало конца ни ему, ни его империи. Однако конец этот наступил самым неожиданным образом. Иордан пишет632:
«Ко времени своей кончины он, как передает историк Приск, взял себе в супруги – после бесчисленных жен, как это в обычае у того народа, – девушку замечательной красоты по имени Ильдико. Ослабевший на свадьбе от великого ею наслаждения и отяжеленный вином и сном, он лежал, плавая в крови, которая обыкновенно шла у него из ноздрей, но теперь была задержана в своем обычном ходе и, изливаясь по смертоносному пути через горло, задушила его. Так опьянение принесло постыдный конец прославленному в войнах королю.
На следующий день, когда миновала уже большая его часть, королевские прислужники, подозревая что‐то печальное, после самого громкого зова взламывают двери и обнаруживают Аттилу, умершего без какого бы то ни было ранения, но от излияния крови, а также плачущую девушку с опущенным лицом под покрывалом. Тогда, следуя обычаю того племени, они отрезают себе часть волос и обезображивают уродливые лица свои глубокими ранами, чтобы превосходный воин был оплакан не воплями и слезами женщин, но кровью мужей.
В связи с этим произошло такое чудо: Маркиану, императору Востока, обеспокоенному столь свирепым врагом, предстало во сне божество и показало – как раз в ту самую ночь – сломанный лук Аттилы, именно потому, что племя это много употребляет такое оружие».
Похороны Аттилы состоялись по обряду, который, вероятно, издавна бытовал у гуннских вождей. В честь покойного был, по обычаю кочевников, воздвигнут курган, на котором его соратники справили тризну. Тело вождя покоилось в трех гробах, вложенных один в другой. В какой‐то мере это напоминает сюннуский обряд погребения шаньюев, когда гроб помещался внутри двух срубов, вложенных один в другой. Известные нам гуннские погребения выглядят иначе. Но возможно, хороня величайшего из своих вождей, гунны вспомнили традиции, бытовавшие на их далекой родине. Сама же могила была устроена помимо кургана, в тайном месте, – эта традиция не нова, ее практиковали многие кочевые племена, чтобы уберечь заупокойные дары от разграбления… Иордан так описывает похороны Аттилы:
«Среди степей в шелковом шатре поместили труп его, и это представляло поразительное и торжественное зрелище. Отборнейшие всадники всего гуннского племени объезжали кругом, наподобие цирковых ристаний, то место, где был он положен; при этом они в погребальных песнопениях так поминали его подвиги: “Великий король гуннов Аттила, рожденный от отца своего Мундзука, господин сильнейших племен! Ты, который с неслыханным дотоле могуществом один овладел скифским и германским царствами, который захватом городов поверг в ужас обе империи римского мира и, дабы не было отдано и остальное на разграбление, – умилостивленный молениями принял ежегодную дань. И со счастливым исходом совершив все это, скончался не от вражеской раны, не от коварства своих, но в радости и веселии, без чувства боли, когда племя пребывало целым и невредимым. Кто же примет это за кончину, когда никто не почитает ее подлежащей отмщению?” После того как был он оплакан такими стенаниями, они справляют на его кургане “страву” (так называют это они сами), сопровождая ее громадным пиршеством. Сочетая противоположные [чувства], выражают они похоронную скорбь, смешанную с ликованием.
