Сама же биография Кононова еще требует дальнейшего изучения и объективного осмысления, наряду с его ролью в РОД и казачьем движении во время Второй мировой войны. Современные исследователи отрицают даже казачье происхождение Ивана Никитовича на основании воспоминаний многих казаков в эмиграции. Несмотря на декларативные утверждения Кононова, что он пришел в расположение частей фон Шенкендорфа вместе с полком и полковым знаменем, что ошибочно повторил А.И. Солженицын в первом томе своего монументального «Архипелага», где про подчиненных Кононова автор с наивной патетикой воскликнул — «…и весь полк пошел за ним!».[113]
Сохранились документы, в которых сообщается, что Кононов был взят немецким патрулем в плен, и не вместе с полком, а вместе с группой, состоявшей из нескольких советских офицеров. Что же касается личного состава полка, то часть его еще некоторое время продолжала боевые действия против немцев. Полковое знамя в настоящее время находится в московском Музее Вооруженных сил. На одном из допросов в СМЕРШ немецкий офицер связи при Кононове некто Ритберг показал, что при формировании своей первой казачьей сотни в составе вермахта Кононов объехал несколько лагерей для военнопленных красноармейцев и завербовал несколько десятков человек. О личном составе полка, который, по утверждению склонного к мифотворчеству Кононова, подбирался им с финской кампании, немецкий офицер ничего не говорит. Во всяком случае, оказавшись в немецком плену, Кононов весьма кстати «вспомнил», что он казак. Мы знаем, что отношение к казакам со стороны немцев было более лояльным, нежели к другим народам, в частности к русским. Тем более что сам Гитлер признал казаков «полноценной расой» и даже союзниками Германии в борьбе с русскими. Отсюда конъюнктурно появился первый кононовский призыв к казакам: «первый враг — русские, второй — большевики». Многим позже, опять в силу быстро меняющейся фронтовой обстановки, Кононов изменил столь резкую постановку вопроса и призывал к объединению всех антибольшевистских сил в рамках Русской Освободительной Армии. Не до конца известны и действия Кононова на заключительном этапе войны. По мнению казачьих генералов Науменко и Полякова, он в тяжелую минуту бросил казаков, отбыв из 15 Казачьего кавалерийского корпуса в штаб Власова. Согласно некоторым воспоминаниям офицеров РОА, есть свидетельства о том, что этот поступок был продиктован также конъюнктурными соображениями — Кононов выбивал себе должность командира корпуса, уговаривая главнокомандующего ВС КОНР сместить Хельмута фон Паннвица. Фон Паннвиц, как известно, был казнен в Москве, добровольно решив разделить участь своих казаков 15 Казачьего кавалерийского корпуса. Генерал же Кононов оказался в дальнем зарубежье. Какое-то время Кононов состоял в рядах Союза Андреевского Флага, в Австралии, где не пользовался авторитетом у представителей эмиграции первой волны, вскоре вышел из него и отошел от какой-либо борьбы с большевизмом. Затем, очевидно, его и нашла «рука судьбы» в лице соответствующих подразделений советского КГБ. Подписанное же в Ялте 11 февраля 1945 года межсоюзное соглашение «О репатриации советских граждан», напрочь лишало возможности политического убежища всех без исключения подданных СССР, которые покинули родные края вместе с отступавшими на Запад немецкими частями. Казачий Стан состоял как из беженских станиц, так и из казачьих полков, которые составляли 1-й Казачий Корпус Походного Атамана. По мнению очевидца, эти полки «не представляли войска в смысле требования нашего времени. Это был табор в разных формах одежды, частью в гражданской; на повозках везлась рухлядь, тут же были свиньи и овцы». Начальник британской 78-й дивизии генерал-майор Арбатнот заявил казачьему руководству следующее: «Нет, военнопленными мы считаем тех, кого взяли в бою с оружием в руках. А вас я считаю лишь добровольно передавшимися». Однако, несмотря на подобные заверения, все казачьи части были британцами разоружены и размещены в лагерях на положении военнопленных. Вместе с этим, в этом же районе, где был сосредоточен Казачий Стан, «…примерно в 20 км от него находились чины горских частей войск СС: Северокавказский и Грузинский полки под началом штандартенфюреров СС Кучука Улагая и князя П. Цулукидзе». Командованием СС из этих частей в апреле 1945 года планировалось сформировать Горскую дивизию. По свидетельству Н.Н. Краснова, это была «распущенная орда, прекрасно вооруженная автоматами, в немецких формах, говорившая на „17-ти кавказских наречиях“, прошедшая огонь, воду и медные трубы в дни усмирения знаменитого варшавского восстания. Они занимались грабежом и бандитизмом на больших дорогах. Они насиловали женщин и жгли селения. Их безобразия бросали пятно и на тех, кто честно и по-солдатски пришел исполнять свой долг, на тех, кто шел бороться с коммунизмом». С ними британское командование старалось не встречаться, занявшись подготовкой захвата казачьих чинов и задействовав в этом организаторские таланты Доманова. В связи с этим вышел приказ «Походного атамана» Доманова об обязательном выезде на «сообщение» 2756 человек. Однако, вопреки ожиданиям британского командования, в назначенное время явилось, и было погружено в транспорт лишь 2201, а по иным данным 2461 человек. Всех их отвезли в городок Шпиталь, поместив в строго охраняемом лагере. Не менее интересной историей является выдача инспектора резервов Казачьих Войск генерал-лейтенанта А.Г. Шкуро. Так, по свидетельству переводчицы лагеря Пеггец О.Д. Ротовой, вечером 26 мая 1945 Шкуро был приглашен якобы на ужин к Походному атаману генералу Доманову. Генерал Соламахин, например, бывший начальником штаба Походного атамана, никогда на такие ужины не приглашался, хотя его комната была напротив домановской. «В 3 часа утра 27 мая 1945 к ним в комнату ввалился Шкуро, сел на кровать и заплакал.
— Предал меня… Доманов, — восклицал он. — Пригласил, напоил и предал. Сейчас придут англичане, арестуют меня и передадут советам. Меня, Шкуро, передадут советам… Он бил себя в грудь, и слезы градом лились из его глаз. В 6 часов утра он был увезен двумя английскими офицерами».
На следующий день, 28 мая 1945 года, Шкуро оказался вместе с другими казачьими офицерами в том же городке Шпитале. По некоторым свидетельствам, «Шкуро сорвал с себя британский орден и бросил его под ноги английскому офицеру. Он требовал оружия, не желая отдаться живым в советские руки». Казаки-ветераны, проживавшие в Западной Германии 1960-е годы прошлого века после возвращения из советских лагерей, вспоминали, что арест Шкуро проходил без излишней эмоциональности и надрыва: «…во дворе завода появился советский генерал Долматов, в сопровождении советского майора и еще 3-х офицеров. Быстро осведомившись о том, где находятся генералы П.Н. Краснов, Шкуро и другие, Долматов подошел к ним, поздоровался за руку и высказал свое удовольствие быть с ними знакомым. Тут же Долматов заговорил о гражданской войне, напомнив генералу Шкуро одно из сражений, в котором он, Долматов, опрокинул части Шкуро. „Ну и мы вам давали“, — не выдержал генерал Шкуро, прибавив крепкое словцо. „На то она и война“, — засмеялся Долматов и выразил тут же свое крайнее удивление по тому поводу, что англичане привезли и старых эмигрантов, сказав: „советское правительство требовало выдачи только своих советских граждан, а со старых эмигрантов нам спрашивать нечего, они не наши, но списки уже в Москве и он отпустить нас не может, т. к. это дело Москвы…“»[114]
Для многих из выдаваемых Советам казаков был особенно неприятен тот факт, что они попадали в большевистские руки с помощью солдат британской армии, на которую многие возлагали большие надежды, как на исторических врагов большевизма. Некоторые историки в эмиграции и теперь и в России старались делать недвусмысленные указания на то, что в насильственной репатриацией казаков на территории Австрии была задействована некая Палестинская бригада. Генерал-лейтенант В.Г. Науменко утверждал напротив, что выдачу казаков «производили чины не Палестинской бригады, а 8-го Аргильского Сатерландского Шотландского батальона британской королевской армии», добавляя при этом, что «не исключается возможность, что в их ряды 1 июня (1945 года — Авт.) были вкраплены НКВД-исты, чем и объясняется брань на русском языке, слышанная многими в дни насилия». В мемуарах переводчицы Ольги Ротовой говорится, что подполковник Малькольм, командир 8-го Шотландского батальона, «никогда не видел каких-либо частей Палестинской бригады в этом районе и никакие ее части не принимали участия в репатриациях, как в них не участвовали никакие лица еврейской национальности, откуда бы то ни было». Автор труда о «жертвах Ялты», граф Н.Д. Толстой-Милославский, создатель объемного труда о насильственных репатриациях, дает прямое указание на то, что «в составе английских войск была еврейская бригада, но она не была в Лиенце. В это время она была за пределами Австрии. Но в Лиенце у англичан были переводчики — евреи из Польши — знавшие русский язык». Это косвенным образом подтверждает и Николай Николаевич Краснов, непосредственный участник событий выдачи казаков. «Между нами юлят переводчики. Они передают приказания офицера, заведовавшего погрузкой.
