Нелюбимый сын
Единственный выживший сын Петра от Евдокии Лопухиной, царевич Алексей в неполных десять лет был оторван от матери. Со своей обычной бесцеремонностью, даже бессердечностью царь передал мальчика на воспитание сестре и забыл о нем. Царевна не любила мать Алексея, и сын Евдокии не вызывал у нее нежных чувств. Она стремилась построить собственную жизнь — хотя бы в тех пределах, которые были поставлены Петром. Племяннику не было в ней места.
Мальчик, взлелеенный царицей как единственное дитя и как залог ее положения, залюбленный и заласканный, в одночасье был лишен всего тепла и нежности, которые его до тех пор окружали. Уже не младенец, он мог судить — и осуждать — царя. Наверное, именно это жестокое разлучение с матерью привело в конце концов к той страшной трагедии, которая разыгралась 18 лет спустя.
«После того, что случилось между царем Петром и царицей Евдокиею, сердце царевича Алексея неизбежно должно было склониться на сторону матери; и по мере того, как отец упорно держал несчастную мать в утеснении, в сердце сына укоренялись нелюбовь и отвращение к родителю. Так должно было произойти, так и случилось. Естественно, должно было возникнуть в нем и отвращение от того, что было поводом к поступку отца с его матерью или что близко способствовало гонению, которое терпела его мать. Петр отверг Евдокию оттого, что ему нравилась другая женщина, а эта другая понравилась ему по иноземным приемам; в Евдокии Петру казались противными ее русские ласки, русский склад этой женщины. Петр осудил невинную супругу на монастырскую нищету в то самое время, когда объявил гонение русскому платью и русской бороде, русским нравам и обычаям, и естественно сыну было возненавидеть иноземщину за свою мать и стало ему в противоположность с иноземщиной дорогим все московско-русское… Все, что страдало с его матерью, должно было возбуждать в нем сочувствие; разом с матерью терпел русский народ, разоряемый завоевательными предприятиями Петра», — писал Н. Костомаров.
Еще не все было потеряно: удели Петр какое-то внимание сыну, прояви немного доброты в это тяжелое для ребенка время, и он мог бы полюбить отца. К несчастью, маленький мальчик не занимал никакого места в интересах царя.
Но он был царским сыном и единственным продолжателем династии; некогда его рождение буквально окрылило царя, он увидел в ребенке свое продолжение. Алексея нельзя было не принимать в расчет. Многие ждали и надеялись на наступление нового царствования.
Среди множества интересных дел, реализации разнообразных порывов и желаний царь с трудом выделял время на заботу о наследнике. Алексей видел отца лишь в роли наставника, сурового и раздраженного. Ни одного ласкового слова; все одни упреки, угрозы, иногда побои.
Петр понимал, какую дурную услугу оказали ему любимая матушка и ее советники, практически лишив образования, необходимого для управления державой. Со своим пока единственным сыном он не хотел повторить подобную ошибку. Поэтому, едва развязавшись с Евдокией, он распорядился отдать сына в учение. Сначала царь планировал отправить ребенка в Дрезден, но не решился подвергнуть его опасностям войны — Карл XII взял столицу Саксонии.
Никакими божескими, человеческими законами, даже соображениями государственной необходимости (хотя последняя чаще всего выставляется как основная причина) нельзя было оправдать то ужасное, что впоследствии сотворил Петр с собственным сыном. Поэтому задним числом следовало представить царевича чудовищем, которого едва земля носит, приписать ему какую-то особенную, с детства присущую испорченность.
Естественно, и приглядывали за ним люди недостойные, и учили его исключительно бездари и алкоголики. Даже оставив в стороне вопрос о том, кто же приставил к ребенку таких неудачных учителей, полезно рассмотреть вопрос о них беспристрастно.
Русской грамоте царевича обучал Никифор Вяземский — «человек слабовольный, лишенных знаний и педагогических способностей», «человек ничтожный», как характеризует его советская историография. Вяземский принадлежал к хорошей фамилии, считался образованным человеком и хорошим ритором — это объективная, а не эмоциональная характеристика. Ну принадлежал он к знатному роду, никуда от этого не уйдешь. Происходил от Рюрика, от князей Смоленских; знаменитый Афанасий Вяземский был советником и любимцем Ивана Грозного, в их роду были дипломаты и сановники, известный Петр Вяземский — друг Пушкина. Даже то, что именно Никифору доверили начальное образование царского сына, которого еще не планировали убивать, свидетельствует в его пользу. Алексей на всю свою недолгую жизнь сохранит приязненное отношение к первому учителю.
Главным воспитателем царевича был определен Александр Данилович Меншиков. Тут комментарии излишни. Но в помощники воспитателю пригласили просвещенного иностранца барона Генриха Гюйссена, имевшего университетское образование. Два года царевич учился по плану, составленному Гюйссеном и утвержденному Петром, и довольно быстро овладел немецким языком, на котором говорил свободно, и отчасти французским. Как любой европейский дворянин, Алексей охотно занимался верховой ездой. Он обучался арифметике и геометрии, географии и картографии, фехтованию и танцам.
Советский историк Н. Павленко утверждает, что царевич лишь в восемнадцать лет одолел четыре арифметических действия и еще позже познакомился с основами фортификации. Прямо какой-то слабоумный — не мог одолеть арифметику, которую на бытовом уровне знали даже крестьяне; как такому доверить престол?
В действительности очевидно, что Гюйссен блестяще справлялся с возложенными на него обязанностями. Практичный Петр решил использовать его более рационально и привлек к осуществлению дипломатических миссий вне России. А учитель и ученик, по-видимому, привязались друг к другу: занятой дипломат находил время для переписки с одиноким ребенком (правда, наследником огромной страны).
В 1703 году Петр взял Алексея в военный поход, на штурм Ниеншанца. Четырнадцатилетний подросток должен был исполнять обязанности бомбардира. Опасность, лишения походной жизни и давление отца сделали эту экспедицию кошмаром для царевича. Царь остался недоволен отсутствием энтузиазма у парнишки — таким ли был он сам в его годы! С легким презрением он отправил сына доучиваться.
Заброшенному, никому не нужному подростку требовалось к кому-то прилепиться душой. Вполне естественно, что на эту роль более всего подходил его духовник протопоп Яков Игнатьев. Человек сильный и властный, он, кроме того, хорошо понимал движения души человеческой. Через него Алексей сблизился с другими представителями просвещенного духовенства. В древнем городе Москве, где он был забыт отцом, как ненужная вещь, царевич полюбил бесчисленные московские святыни, соборы и часовни, весь религиозный православный дух.
Вокруг него стали собираться единомышленники и сочувствующие. В круг общения царевича входили муж его кормилицы Василий Колычев, Александр Кикин, бывший денщик Петра, родные дядя царевича Абрам Лопухин и тетка Настасья Троекурова. Общался царевич и с представителями старой русской аристократии — Яковом Долгоруким и Дмитрием Голицыным, которые были уверены, что он станет «монархом милостивым и разумным».
Петр стремился сделать из сына «настоящего мужчину» — свое полное повторение. Не раз зазывал он его на «Всешутейский собор». Но молодой человек оставался чужд и петровским забавам, и его политическим устремлениям. У него, по словам Н. Костомарова, «должно было образоваться противное отцовским воинственным влечениям миролюбивое настроение. Алексей не любил ни войны, ни военщины, не пленялся завоеваниями и приобретениями: его идеал был мир и покой. Одним словом, все, что особенно любил отец, должно было сделаться особенно противным сыну, и все, что ненавидел отец, тянуло к себе сыновнее сердце».
Напрасно Петр пытался приохотить его к разгулу — сам не чуждый порокам своего времени, царевич считал унизительным разделять их с постоянным отцовским окружением.
Алексей тайком ездил в Суздаль повидаться с матерью. Узнав об этом, Петр избил его до синяков. Но царю не было известно, что царевич переписывался с родительницею, в чем ему помогала сестра государя Марья Алексеевна.
Каким же унижением царицы Евдокии и глумлением над Церковью и ее обрядами явился для царевича приказ Петра выступить в роли крестного отца при переходе в Православие его сожительницы Марты! Каких душевных мук стоила ему эта прихоть Петра! Царевич превозмог себя и сумел сохранить добрые отношения со своей «духовной дочерью».
В попытках приохотить сына к государственным делам Петр в 1708 году, когда тому исполнилось восемнадцать лет, назначил его губернатором Москвы. В его обязанности входил надзор за состоянием укреплений Кремля, набор рекрутов, снабжение их продовольствием, сбор налогов у населения. Деятельность царевича была отражена в полусотне писем, отправленных им отцу из Москвы, готовящейся к возможной осаде. В следующем году Алексей собирал хлеб и войска в Смоленске, привел к отцу в Сумы новые полки. Но все эти занятия «не его», он делал это через силу, не то что, например, Меншиков, который в таких заботах резвился, как рыба в воде. Петр, несмотря на свою толстокожесть, ощущал внутреннее сопротивление Алексея.
