Монастырская благотворительность считалась частным делом. Но рядом с ней в XVI веке существовала казенная благотворительность. Следуя христианским идеалам, государство пыталось организовать помощь нищим, престарелым и больным в городах. Как следует из царских вопросов собору, власти рассылали по городам милостыню или «корм годовой», включавший хлеб, соль, деньги и одежду. Корм раздавали нуждавшимся через особые «богадельные избы», во главе которых стояли приказчики. Помимо сумм, поступавших из приказов, богадельни получали пожертвования от «христолюбцев». В вопросах собору Иван IV пенял на то, что «милостыня» расходуется не по назначению. Из-за нечестности приказчиков помощь получают «малобольные» горожане с женами, тогда как подлинно больные, калеки («клосные») и престарелые по-прежнему терпят «глад, мраз и наготу», не имеют где преклонить голову, и умирают на улице «в недозоре», без покаяния и причастия, что является грехом.
Выслушав царскую речь, собор постановил провести по городам перепись «всех прокаженных (калек, больных. — Р.С.) и состарившихся» с тем, чтобы устроить их всех («опричь здравых») в городских богадельнях, снабдить пищей и одеждой. Дабы положить конец злоупотреблениям приказчиков, решено было передать богадельни под надзор городского белого духовенства и посадской администрации — «градских целовальников». Выбранные из «добрых людей» целовальники должны были следить за расходом средств, тогда как священникам следовало учить убогих страху божию, причащать перед смертью и хоронить по-христиански. Устраивать нищих и обслуживать их должны были «здравые строи и бабы стряпчие». «Строям» предписывалось жить при богадельнях без жен. На содержание им никаких средств не выделялось. Собор проявил заботу об устройстве богаделен в Москве и по всем городам, но не решил вопроса о средствах, необходимых для этого. Стряпчим, обслуживающим богадельни, самим надлежало питаться, «ходя по дворам от боголюбцов».
Благотворительность получила наибольшее развитие на территории бывших феодальных республик. В Пскове богадельни существовали с давних пор. На московской почве они укоренились окончательно спустя несколько десятилетий после Стоглава. В правление Бориса Годунова в Москву были призваны из Пскова «три старицы-миряне устраивати богадельни по псковскому благочинию». В результате их деятельности в Москве были учреждены три богадельни: одна на Тверской улице для нищих мирян, вторая — против Пушечного двора для бездомных инокинь и третья — на Кулишках за Китай-городом для нищенок «женска пола».
Известны уничижительные отзывы иностранных путешественников о русских монахах. «Что касается разврата и пьянства, — писал о них англичанин Ричард Ченслер, — то нет в мире подобного, да и по вымогательствам это самые отвратительные люди под солнцем». Английский посол Джильс Флетчер отмечал в 1580-х годах: «Монашествующих у них бесчисленное множество, гораздо более, чем в других государствах, подвластных папе… все лучшие и приятнейшие места в государстве заняты обителями и монастырями… Кроме того, что монахи владеют имениями (весьма значительными), они самые оборотливые купцы во всем государстве и торгуют всякого рода товарами». Отзывы английских протестантов о православной церкви столь же интересны, сколь и пристрастны. В Англии была проведена секуляризация монастырских имуществ, и английские писатели, посетившие Московию, на ее примере стремились убедить своих соотечественников в никчемности монахов и пагубности их богатств.
Вопреки мнению иностранцев, монастыри осваивали не только «лучшие и приятнейшие места в государстве», но и глухие лесные территории на Севере, в Поморье, на островах Белого моря, малопригодные для земледелия. Наряду с крупными монастырями с хорошо поставленным хозяйством имелось множество обителей, братия которых с трудом могла прикрыть себя. Вследствие экономических трудностей такие монастыри нередко закрывались, а иноки уходили в мир кормиться «Христа ради».
Иван IV обратился к Стоглаву с вопросом, как быть с монахами и черницами, которые «по миру волочатся и живут в миру». Сам вопрос заключал в себе ответ, ибо царь просил духовенство подумать над тем, как бы пропитать и устроить на покой в монастырях нищую монашествующую братию. Следуя воле государя, собор постановил собрать всех чернецов и черниц, скитающихся по городам и селам, с тем чтобы, переписав их, распределить по монастырям. Тех, кто здравы телом, определяли под начало старцам, а потом посылали на монастырские работы. Старых и больных следовало устроить в монастырских больницах «пищею и одеждою» наряду с прочией братией. Однако и в этом случае монастыри стремились заручиться поддержкой казны. Соборный приговор рекомендовал благочестивому царю жертвовать из своей казны деньги «по всем монастырям» на содержание больных и престарелых нищих иноческого чина. Аналогичные пожертвования монастыри должны были получить от митрополита и епископов.
За несколько лет до Стоглава Максим Грек отправил царю через Макария послание с осуждением «хищения чужих имений и стяжаний». Обличения философа распространялись на всех — от царя до духовных лиц, но звучали они особенно резко, когда речь заходила о корыстолюбии и неправедной жизни монахов. Ратуя за иноческое житие «без всякого лихоимственного резоимания и неправды и хищения чюжих имений и трудов», опальный инок не забывал, что его вновь могут осудить как еретика за такие речи. Не по этой ли причине в своих практических рекомендациях Грек был крайне осторожен. Предостерегая царя против соблазна секуляризации — «хищения» чужих богатств, философ советовал ему не слушать «иного некоего суемудрена земнаго советника», не названного им по имени. Нравственно-этическая проповедь Максима Грека, выразившая идеи нестяжательства, вызвала тревогу осифлян. Новгородский архиепископ Феодосий в послании к «боговенчанным царем всея Руси» назвал святотатцами всех, кто попытается отобрать у церкви недвижимость. Митрополит Макарий в 1550 году дословно повторил слова Феодосия в защиту монастырских стяжаний, а затем включил его послание в постановления Стоглава.
Царские вопросы собору отразили тревогу властей по поводу «оскудения» дворянства и чрезмерного обогащения монашествующей братии. Царь и его советники помнили об опыте Ивана III и не прочь были отобрать земли у московских монастырей, чтобы обеспечить поместьями феодальное сословие. Светские землевладельцы — от бояр до уездных детей боярских — с жадностью взирали на земельные богатства духовенства. Пополнение поместного фонда за счет цветущих церковных земель отвечало интересам не только рядовых помещиков, но и знати, получавшей высшие поместные оклады. В период реформ середины XVI века правительство приступило к переустройству всей военно-служилой системы на новых основах. Имея в виду непрекращавшийся рост монастырских богатств, власти с неодобрением отмечали, что монастыри берут вклады от мирян — «вотчинные села и прикупы, а иные вотчины собою покупают в монастыри, а иные угодий… (от царя из казны. — Р.С.) припрашивают и поимали много ко всем монастырям». Описав в таких выражениях беззастенчивое обогащение монахов, авторы вопросов спрашивали: почему монастыри пустеют «от небрежения», «строения в монастырях никоторого не прибыло и старое опустело, где те прибыли и кто тем корыстуется?» С явным осуждением они говорили о том, что «чернцы по селам живут (что нарушало давние советы митрополита Киприана. — Р.С.) да в городе тяжутся о землях, достойно ли это?»
Реформаторы рассчитывали, что Макарий и иерархи осудят «неисправления» монахов и «небрежение» монастырей, что и позволит властям перевести дело на практическую почву. Однако члены собора не стали распространяться о «небрежении монахов» и дали четкий ответ на вопрос, заключенный в речи царя лишь в виде намека. Земель, постановил собор, «никто же их [не] может от церкви божии восхитить или отъяти, или при дати, или отдати». Митрополичья канцелярия поспешила приобщить к постановлениям собора обширнейшую подборку документов, доказывавших неприкосновенность церковных имений. Тут были и подложный «Константинов дар», и послания русских святителей, и многое другое.
Не добившись успеха, «суемудреные» советники Ивана IV постарались заручиться поддержкой заволжских старцев. Далекие северные пустыни, основанные Нилом Сорским, издавна были оплотом нестяжателей. Наибольшей славой среди них пользовался при Иване Грозном старец Артемий Пустынник из Порфирьевой пустыни. В ответ на запрос из Москвы старец написал послание царю «на собор». Уже будучи под судом, Артемий, обвиненный в ереси, пытался очиститься от наветов осифлян. С этой целью он писал царю: «Все ныне съгласно враждуют, будтось аз говорил и писал тобе села отнимати у монастырей… а от того мню, государь, что аз тобе писал на собор, извещая разум свой, а не говаривал есми им о том, ни тобе не советую нужению и властию творити что таково». Артемий не отрицал того, что обсуждал с учениками переустройство монашеской жизни на новых основах, «чтобы нам жити своим рукоделием и у мирских не просити». Однако на соборе, по утверждению старца, он не упоминал о том, чтобы отбирать села у монастырей «нужением» — насильственными мерами.
