С возражением Г. Н. Моисеевой выступила Н. А. Казакова. Отсутствие сведений о выступлении Нила Сорского в сочинениях Вассиана и соборном решении она объясняет тем, что эти источники «совершенно не освещают хода собора и происходившей на нем борьбы». Автор «Письма о нелюбках», наоборот, ничего не говорит ни об обстоятельствах созыва собора (что делает Вассиан), ни о его итогах (что делает соборное определение). «Письмо», по ее мнению, как бы дополняет два ранних свидетельства о соборе. В Житии Иосифа, написанном Львом Филологом, есть рассказ и о созыве собора по «царскому велению», и о споре между иосифлянами и нестяжателями. Вряд ли автор Жития Серапиона, составленного в нестяжательских кругах, стал бы повторять сведения Жития Иосифа о выступлении заволжских старцев, если б его не существовало на самом деле и оно выдумано было иосифлянами. Основной вывод Казаковой сводится к тому, что выступление Нила на соборе, созванном по инициативе Ивана III, «было согласовано с великим князем и, возможно, инспирировано им».[609]
Я. С. Лурье признал вывод Н. А. Казаковой недостаточно убедительным. Ведь в «Письме о нелюбках» сказано, что заволжские старцы «молили самодержца», а это могло быть «только в том случае, если он сам не собирался «отъымати» церковные села». «Письмо», следовательно, противоречит известию Вассиана. Нет данных и о связях Нила с великим князем. В своих сочинениях Нил нигде прямо не говорил о монастырском землевладении. И наряду с этим Лурье пишет, что «само участие Нила Сорского и особенно Иосифа Волоцкого в спорах на соборе 1503 г. или вокруг этого собора представляется достаточно вероятным». В «Письме» аргументы Иосифа и Нила «представляют собой не запись их официальных выступлений на соборе, а выражение тех мнений, которые высказывались обеими сторонами вне собора, кулуарно».[610]
Исключительный интерес представляет обнаруженное Ю. К. Бегуновым «Слово иное» — публицистический памятник начала XVI в., посвященный собору 1503 г. и троицкому игумену (позднее новгородскому архиепископу) Серапиону.[611] «Слово» начинается сообщением о созыве собора самим Иваном III, который «восхоте… у митрополита, и у всех владык, и у всех манастырей села поимати и вся к своим соедините». Владыки и монастыри должны были быть «изоброчены» из великокняжеской казны деньгами и хлебом. Подтверждается, следовательно, известие об инициативе государя в постановке вопроса о секуляризации. Автор сообщает, что «вси ему повинушаяся», кроме игумена Серапиона. Это или обычное автобиографическое преувеличение, или предание о первом этапе соборных заседаний. Далее, в «Слове» рассказывается:
«Приходит же к великому князю и Нил, чернец з Белаозера, высоким житием словый сый, и Денис, чернец Каменский, и глаголют великому князю: «Не достоить чернецем сел имети». К сим же приста и Василий Борисов, Тферския земли боярин, та же и дети великаго князя: и князь великий Василий, князь Дмитрей Углецкий присташа к совету отца своего. И дияки введеныя по великом князе глаголаху: «Не достоить чернецем сел имети». Князь же Георгий всесветлое ничтоже о сих не глаголах».[612]
Итак, на соборе действительно выступал Нил Сорский. Зато об участии Иосифа Волоцкого в соборных прениях «Слово» не упоминает. Дениса Каменского Ю. К. Бегунов отождествляет с Дионисием Звенигородским, о котором сообщало «Письмо о нелюбках». Таким образом, подтверждаются два наших наблюдения: речь Иосифа Волоцкого на соборе 1503 г. измышлена составителем «Письма о нелюбках»; Дионисий Звенигородский не был правоверным иосифлянином.
Старец Дионисий (Данила Васильевич Лупа) принадлежал к известной княжеской фамилии Звенигородских. Двоюродный брат его отца кн. И. И. Звенец — один из соратников Ряполовского и Патрикеевых. В 1475 и 1477 гг. вместе с И. Ю. Патрикеевым и С. И. Ряполовским он участвовал в новгородских походах Ивана III, в 1495 г. в качестве окольничего наряду с С. И. Ряполовским и В. И. Патрикеевым снова сопровождал великого князя в Новгород. В сентябре 1497 г. послан был с миссией к Менгли-Гирею в Крым, где и умер.[613]
Не менее интересна фигура Василия Борисова. Василий и Иван Борисовы-Бороздины — видные деятели конца XV в. Они участвовали в казанском походе 1496 г. В августе 1501 г., во время одного из походов, Иван Борисович был убит. Среди тверских воевод кн. Василия Ивановича в 1492/3 г. числился Петр Борисович, а в 1501 г. — Василий Борисович.[614] Двое Борисовых входили в середине XVI в. в еретический кружок Матвея Башкина.
Известие о поддержке Василием и Дмитрием Ивановичами секуляризационных проектов Ивана III в других источниках не встречается.[615] Позиция молчаливого сопротивления Ивану III характерна для князя Юрия Ивановича — ведь последний был покровителем Иосифа Волоцкого[616] и противником княжича Василия.
Дальнейшие события, по «Слову», развивались так. Серапион обратился к митрополиту Симону: «Аз убо сел пречистыя церкви не отдаю». Геннадий сначала говорил: «…глаголете убо вы, аз бо ограблен уже прежде сего». Но потом и он «нача глаголати противу великому князю о церковных землях. Князь же великий многим лаянием уста ему загради, веды его страсть сребролюбную». Возможно, инициативная роль Серапиона в споре с Иваном III в «Слове» преувеличена в духе агиографических традиций.[617] Многозначительно отсутствие в нем всяких упоминаний о выступлении (и даже присутствии на соборе) Иосифа Волоцкого. Это вполне согласуется с предположением о позднейшем происхождении «речи» Иосифа, приведенной в «Письме о нелюбках».
Далее, в «Слове» рассказывается, что крестьяне Троицкой волости Илемна пожаловались великому князю: «Конан-чернец переорал земленую межу и твою орет землю»; государь «повеле черньца представити судищу своему». В итоге разбирательства повелели Конона «кнутием бити», а с Серапиона взять 30 руб. штрафа. Это интереснейшее сведение о том, что Иван III поддерживал черносошных крестьян в их борьбе с монастырскими вотчинниками, подтверждается анализом многочисленных судебных грамот.[618] Эпизод относится ко времени после собора 1503 г. («последи же сих»).[619] В «Слове» говорится, что у Ивана III за посягательство на земли Троицкого монастыря «отняло… руку, и ногу, и глаз». По летописи, великий князь заболел («начат изнемогати») 28 июля 1503 г., т. е. еще до церковного собора. Очевидно, «Слово» говорит о дальнейшем развитии болезни Ивана III.
Однако Ю. К. Бегунов полагает, что «донос илемнских людей весной 1503 г. послужил последней каплей, переполнившей чашу терпения самодержца, после чего созыв собора и постановка на нем… решения о секуляризации была неминуема».[620] С этим трудно согласиться. На соборе великий князь просто укорял Серапиона в сребролюбии — об Илемне он ни словом не обмолвился.[621]
Иосифлянскому большинству удалось провалить секуляризационную программу Ивана III. Отставка главы воинствующих церковников — Геннадия и поземельные споры с Серапионом были лишь вспышками бессильного гнева великого князя на виновников постигшей его неудачи.[622]
В заключение несколько слов о месте церковного собора 1503 г. в складывании сословно-представительной монархии и земских соборов как центрального органа сословного представительства. В исторической науке повысился интерес к одному из достопримечательнейших явлений XVI в. — земским соборам.[623] Для изучения самого существа структуры сословно-представительной монархии исследование ее центрального органа (земских соборов) имеет первостепенное значение.
Достаточно хорошо изучены все сохранившиеся сведения о соборах XVI в., начиная с так называемого Собора примирения 1549 г. Однако предыстория земских соборов не была предметом специального исследования. А это приводило порой к путанице между земскими соборами и другими формами «соборного представительства», в частности церковного.[624]
Сложение земских соборов имеет длительную историю. Корни этого учреждения уходят в церковные соборы начала XVI в., когда светская власть начинает борьбу с церковным авторитаризмом, стремится взять в свои руки важнейший институт церковного управления. Зарождение земских, а точнее, церковно-земских соборов относится к началу XVI в. и связано с процессом складывания единого Русского государства. Сама форма этого учреждения была заимствована из практики церковного управления.
Соборы первой половины XVI в. — это пока еще церковные соборы с участием великого князя, Боярской думы, дьяков. Таким был состав не только собора 1503 г. На церковный собор 1490 г., осудивший новгородских еретиков, Иван III послал «бояр своих» кн. И. Ю. Патрикеева, Юрия Захарьича, Б. В. Кутузова и дьяка Андрея Майко. На соборе 1525 г., приговорившем Максима Грека к заточению, присутствовали кроме Василия III его братья Юрий и Андрей, многие бояре, князья, вельможи, дьяки, а может быть, и «воинство», т. е. верхи московского дворянства. На соборе 1531 г., расправившемся с Вассианом Патрикеевым, кроме церковников заседали боярин М. Ю. Захарьин и великокняжеские дьяки.[625] Это еще не были земские соборы: из четырех курий в них участвовали всего две — Освященный собор и Боярская дума. Только на «Соборе примирения» 1549 г. (первом земском соборе) впервые присутствовали представители дворянства, а на соборе 1566 г. — купечество. Пути сложения центральных сословно-представительных учреждений сходны с судьбами сословного представительства на местах. Элементы участия земских лиц «по выбору» мы находим в местных ведомствах первой половины XVI в., а губные учреждения появились около 1538 г.
