В марте 1949 года национальный состав 112 882 находившихся в наличии спецпоселенцев «власовцев» (без арестованных и бежавших) выглядел так: русские — 54 256, украинцы — 20 899, белорусы — 5432, грузины — 3705, армяне — 3678, узбеки — 3457, азербайджанцы — 2932, казахи — 2903, немцы — 2836, татары — 2470, чуваши — 807, кабардинцы — 640, молдаване — 637, мордва — 635, осетины — 595, таджики — 545, киргизы — 466, башкиры — 449, туркмены — 389, поляки— 381, калмыки— 335, адыгейцы— 201, черкесы— 192, лезгины — 177, евреи — 171, караимы — 170, удмурты — 157, латыши— 150, марийцы — 137, каракалпаки — 123, аварцы — 109, кумыки — 103, греки — 102, болгары — 99, эстонцы — 87, румыны — 62, ногайцы — 59, абхазцы — 58, коми — 49, даргинцы — 48, финны — 46, литовцы — 41 и другие — 2095 человек[341].
В приведенном национальном составе бросается в глаза одна странность— крайне незначительное количество латышей, эстонцев и литовцев (менее 300 человек), а их, по идее, должны были бы быть десятки тысяч. Но ничего странного в этом нет, так как с прибалтами случилась особая история. По постановлению Совмина СССР от 13 апреля 1946 года «О возвращении на родину репатриантов— латышей, эстонцев и литовцев» лица этих национальностей — постоянные жители прибалтийских республик, служившие по мобилизации в немецкой армии, легионах и полиции в качестве рядовых и младшего командного состава, освобождались от перевода на 6-летнее спецпоселение и из ПФЛ и ИТЛ подлежали направлению в Прибалтику[342]. По состоянию на 10 мая 1946 года, в составе спецконтингента, содержавшегося в ПФЛ и ИТЛ, насчитывалось 38 512 прибалтов (в ПФЛ — 20106, в ИТЛ — 18406), из них 29 705 латышей, 4815 литовцев и 3992 эстонца. Лиц непризывных возрастов, подлежавших направлению к месту жительства их семей, было 24 659, а лиц призывных возрастов, подлежавших направлению на стройки и в промышленность прибалтийских республик, — 13 853[343]. В общей сложности к 20 января 1947 года в Прибалтику из ПФЛ, ИТЛ, спецпоселения и рабочих батальонов было возвращено 40 416 латышей, литовцев и эстонцев[344].
К концу 1952 года большинство спецпоселенцев «власовцев» было снято с учета спецпоселений по истечении 6-летнего срока. С них брались расписки о том, что им нельзя проживать в Москве, Ленинграде, Киеве, запретных зонах пограничной полосы и других режимных местностях, а также в Литовской, Латвийской, Эстонской, Молдавской ССР, западных областях Украинской и Белорусской ССР[345]. Лица немецкой, калмыцкой, чеченской, ингушской, балкарской, карачаевской, греческой и крымско-татарской национальностей, выявленные среди «власовцев», были переведены на спецпоселение навечно (в 1954 году это решение было отменено). Часть «власовцев» русской, украинской и других национальностей, занятых на незавершенных строительных объектах, была временно оставлена на учете спецпоселений. В течение 1953–1955 годов они освобождались из спецпоселения по мере завершения того или иного строительства. Окончательно этот контингент спецпоселенцев перестал существовать осенью 1955 года, когда еще остававшиеся на спецпоселении «власовцы» были освобождены по Указу Президиума Верховного Совета СССР от 17 сентября 1955 года. «Об амнистии советских граждан, сотрудничавших с оккупантами в период Великой Отечественной войны 1941–1945 годов».
Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 9479. Оп. 1.Д. 89. Л. 205.
Спецпереселенцы — жертвы «сплошной коллективизации»: Из документов «особой папки» Политбюро ЦК ВКП(б). 1930–1932 гг. / Сост. Г. М. Адибеков II Исторический архив. 1994. № 4. С. 149.
Зеленин И. Е. Рецензия на сборники документов «Спецпереселенцы в Западной Сибири» // Отечественная история. 1996. № 5. С. 197; Красильников С. А. Серп и Молох. С. 23–24.
Данилов В. П. Необычный эпизод во взаимоотношениях ОГПУ и Политбюро (1931 г.) // Вопросы истории. 2003. № 10. С. 127.
Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ. М., 1989. Т. 1. С. 34.
ГАРФ. Ф. 9479. Оп. 1. Д. 89. Л. 209–216
Там же. Д. 22. Л. 42.
Там же. Л. 43.
Там же. Д. 19. Л. 4.
Там же. Л. 1.
Там же. Д. 3. Л. 14.
Там же. Д. 19. Л. 8.
Там же. Л. 7.
Там же. Д. 89. Л. 207.
Там же. Д. 7. Л. 9.
Шашков В. Я. Спецпереселенцы на Мурмане. С. 124.
ГАРФ. Ф. 9479. Оп. 1. Д. 22. Л. 43.
Там же. Д. 1. Л. 1.
Спецпереселенцы в Западной Сибири. 1930— весна 1931 г. Новосибирск, 1992. С. 89–90.
Неизвестная Россия. XX век. Кн. 1 и 2. М., 1992.
ЦА ФСБ России. Ф. 2. Оп. 8. Коллекция.
Там же.
Население Кольского Севера. Мурманск, 1968. С. 22; Шашков В. Я. Спецпереселенцы на Мурмане. С. 35.
ЦА ФСБ России. Ф.2. Оп. 8. Д. 653. Л. 379.
ГАРФ. Ф. 9479. Оп. 1. Д. 89. Л. 207.
ЦА ФСБ России. Ф.2. Оп. 8. Д. 653. Л. 332.
Там же. Д. 655. Л. 835–836.
ГАРФ. Ф. 9479. Оп. 1. Д. 30. Л. 11.
Дугин А.Н. Неизвестный ГУЛАГ: Документы и факты. М., 1999. С. 77.
ГАРФ. Ф. 9479. Оп. 1. Д. 30. Л. 18.
Славко Т. И. Кулацкая ссылка на Урале. С. 126; ГУЛАГ: его строители, обитатели и герои. Франкфурт-на-Майне; М., 1999. С. 150–151.
ГАРФ. Ф. 9479. Оп. 1. Д. 69. Л. 204.
Там же. Д. 16. Л. 15.
Там же. Д. 9. Л. 47.
ЦА ФСБ России. Ф.2. Оп. 8. Д. 653. Л. 379.
Гущин Н.Я., Ильиных В. А. Классовая борьба в сибирской деревне. 1920-е — середина 1930-х гг. Новосибирск, 1987. С. 272.
Там же.
ГАРФ. Ф. 9479. Оп. 1. Д. 56. Л. 63.
Там же. Д. 9. Л. 1.
Там же. Д. 48. Л. 3–5,16а.
Там же. Л. 16,17,19, 22, 24.
Там же. Л. 21.
Там же. Д. 43. Л. 5.
Там же. Д. 48. Л. 22.
Там же. Д. 54. Л. 10.
Там же. Д. 48. Л. 12.
Там же. Д. 54. Л. 9-10.
Там же. Л. 8–9.
Там же. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 3103. Л. 27.
Там же. Л. 6–7.
Шашков В. Я. Спецпереселенцы на Мурмане. С. 60.
Голубев А. А. Указ. статья. С. 28.
ГАРФ. Ф. 9479. Оп. 1. Д. 26. Л. 24.
Там же. Ф. 5446. Оп. 29. Д. 1178. Л. 4.
Там же. Л. 5.
Там же. Ф. 9479. Оп. 1. Д. 6. Л. 18; Д. 21. Л. 22.
Там же. Д. 21. Л. 22.
Там же. Д. 16. Л. 14.
Там же. Д. 27. Л. 64.
Там же. Д. 48. Л. 23.
Там же. Л. 1, 9-13; Д. 10. Л. 2.
Там же. Д. 41. Л. 7.
Там же. Д. 9. Л. 17–18.
Там же. Д. 11. Л. 39.
Там же. Д. 39. Л. 4.
Там же. Д. 48. Л. 16.
Там же. Д. 33. Л. 10.
Там же.
Там же. Д. 56. Л. 2.
Там же. Д. 89. Л. 211.
Там же. Д. 54. Л. 10.
Там же. Д. 89. Л. 208–210, 212–213.
Там же. Д. 11. Л. 79.
Шашков В. Я. Спецпереселенцы на Мурмане. С. 58–59.
