О предполагающейся войне против Советского Союза было также заявлено начальнику генштаба финской армии — генералу Хейнрихсу, причем это было сделано в крайне осторожной форме. Генерал Хейнрихс ответил, что он положительно относится к намерениям Германии и доложит маршалу Маннергейму об этих намерениях и о своей положительной оценке.
С Италией никаких военных переговоров до начала войны не велось. Я не исключаю возможность извещения Италии дипломатическим путем во время переговоров Риббентропа с Муссолини. Следует указать, что военно-политические переговоры Германии с Италией не носили характера требований, а, наоборот, — сам Муссолини как в 1941, так и в 1942 году предлагал свои войска для посылки на Восточный фронт (сначала — горно-стрелковый корпус, затем 8-ю армию).
Военных переговоров с Японией не велось. Правда, мы постоянно получали от японского генштаба информацию о состоянии русской Дальневосточной армии.
— Когда вам, как начальнику генштаба, стало ясно, что война для Германии проиграна?
— Оценивая обстановку самым грубым образом, я могу сказать, что этот факт стал для меня ясным к лету 1944 года. Однако понимание этого факта не сразу пришло, а через ряд фаз, соответственно развитию положения на фронтах. Кроме того, я должен оговориться, что для меня лично это понимание выражалось в формуле, что Германия не может выиграть войну военным путем. Вы понимаете, что начальник генштаба страны, которая продолжает вести войну, не может придерживаться мнения, что война будет проиграна. Он может предполагать, что война не может быть проиграна. С лета 1944 года я понял, что военные уже сказали свое слово и не могут оказать решающего воздействия — дело оставалось за политиками.
Необходимо учитывать, что даже в 1944–1945 годах военно-экономическое положение Германии и положение с людскими ресурсами не было катастрофическим. Производство вооружения, танков, самолетов сохранялось на достаточном уровне, который позволял поддерживать армию в нормальном состоянии. Воздушные бомбардировки выводили отдельные предприятия из строя, однако их удавалось быстро восстанавливать.
Можно сказать, что военно-экономическое положение Германии стало безнадежно только к концу 1944 года, а положение с людскими ресурсами — к концу января 1945 года.
Относительно внешнеполитического положения Германии, я почти ничего не могу сказать, так как в последнее время не участвовал в дипломатических переговорах.
Начиная с лета 1944 года, Германия вела войну за выигрыш времени в ожидании тех событий, которые должны были случиться, но которые не случились. Большие надежды возлагались также на наступление в Арденнах, которое должно было возвратить Германии линию Зигфрида и обеспечить стабилизацию Западного фронта.
— На какие реальные военные и политические факторы рассчитывала Германия, ведя войну за выигрыш времени?
— На этот вопрос ответить очень трудно, точнее, почти невозможно. В войне, в которой с обеих сторон участвовало много государств, различные армии, различные флоты и различные полководцы, в любое время могло возникнуть совершенно неожиданное изменение обстановки в результате комбинаций этих различных сил. Эти неожиданные события нельзя предсказать, но они могут оказать решающее влияние на всю военную обстановку. О политических расчетах фюрера я не могу ничего сказать, ибо он последнее время очень резко отделял все военное от политического.
— В чем же заключался смысл сопротивления, которое продолжала оказывать Германия?
— Как я уже сказал, это была затяжка в ожидании политических событий и частично в ожидании улучшения в военной обстановке. Я уверен, что если бы со стороны союзников в свое время были предложены другие условия, чем требование безоговорочной капитуляции, то Германия прекратила бы сопротивление гораздо раньше. Однако других предложений не поступило, и нам оставалось, как честным солдатам, только биться до последней возможности. Я не считаю то положение, в котором очутилась сейчас Германия, хуже того, если бы она капитулировала раньше. Я спрашивал у фюрера, имеются ли возможности ведения дипломатических переговоров с союзниками и завязаны ли какие-либо политические связи. Гитлер либо давал резкий отрицательный ответ, либо вообще не отвечал на подобные вопросы.
— Правильно ли будет считать, что вы от начала до конца были согласны с военно-политической линией Гитлера и поддерживали ее до момента капитуляции?
— Я не всегда и не по всем вопросам соглашался с фюрером, но он почти никогда не учитывал моего мнения при принятии решения по основным вопросам. Внутренне я также часто не соглашался с ним, но я — солдат, и мое дело выполнять, что мне приказывают. Мы имели право высказывать свое мнение, но никогда не оказывали влияния на решения. Я должен указать, что с момента, когда Браухич был смещен с поста главнокомандующего сухопутной армией и передал эту должность Гитлеру, фюрер дал мне понять, что я не должен становиться между ним и армией. С этого времени я был почти исключен из сферы вопросов Восточного фронта и занимался остальными театрами военных действий, а также вопросами координации действий армии, ВВС и флота. Основным советчиком фюрера по вопросам Восточного фронта стал начальник генштаба сухопутной армии. С этих пор и начало возникать разделение функций между Верховным командованием вооруженных сил (СКВ) и генштабом сухопутной армии (ОКН). Первое занималось Западным фронтом, Италией, Норвегией; второй — только Восточным фронтом. Поэтому мне было трудно оказывать какое-либо влияние на решения, принимаемые на советско-германском фронте. С 1941 года я также не принимал участия в руководстве военной промышленностью, ибо для этого было создано специальное министерство вооружения и военной промышленности.
В отношении внешней политики — чем тяжелее и угрожающе становилось положение, тем более замкнутым становился фюрер в своих высказываниях.
По вопросу внешней политики он совещался только с Риббентропом.
— Чем вы объясняете, что Гитлер постепенно отстранял вас от руководства важнейшими областями государственного управления?
— Я объясняю это следующими причинами:
а) тем, что фюрер взял на себя лично непосредственное командование сухопутной армией. Он вообще не терпел противоречий себе, тем более он не мог перенести, чтобы я противопоставлял ему свой авторитет.
Мне было официально указано, что мое несогласие с фюрером я могу высказывать только ему с глазу на глаз, но ни в коем случае не в присутствии других лиц;
б) у меня сложилось впечатление, что фюрер не доверял мне и моим взглядам. Я не могу этого обосновать. Я чувствовал это интуитивно.
В последнее время он очень приблизил к себе оперативный штаб ставки Верховного Главнокомандования под руководством генерал-полковника Йодля, исключив меня из круга своих ближайших советников. Возможно, я не оправдал надежд фюрера как стратег и полководец. Это понятно, ибо полководцами не становятся, а рождаются. Я себя не считаю полководцем, так как мне не пришлось провести самостоятельно ни одной битвы и ни одной операции. Я оставался начальником штаба, выполняющим волю полководца.
— Как вы оцениваете военные способности Гитлера?
— Он умел находить правильные решения в оперативно-стратегических вопросах. Совершенно интуитивно он ориентировался в самой запутанной обстановке, находя правильный выход из нее. Несмотря на это, ему не хватало практических знаний в вопросах непосредственного осуществления операций. Прямым следствием явилось то, что он, как правило, слишком поздно принимал все решения, ибо никогда не мог правильно оценить время, разделяющее принятие оперативного решения и его воплощение в жизнь.
— Считаете ли вы себя ответственным за то положение, в котором очутилась сейчас Германия?
— Я не могу отрицать факта, что Германия и германский народ очутились в катастрофическом положении. Если о всякой политике судят по ее результатам, то можно сказать, что военная политика Гитлера оказалась неправильной, однако я не считаю себя ответственным за катастрофу Германии, ибо я ни в коей мере не принимал решений ни военного, ни политического характера — я только выполнял приказы фюрера, который сознательно взял на себя не только государственную, но и военную ответственность перед народом.
— До какого времени вы находились с Гитлером?
— 23 апреля 1945 года ночью я выехал из Берлина на фронт, в штаб 12-й армии генерала Венка, имея задачу осуществить соединение 12-й и 9-й армий. 24 апреля я попытался вернуться в город, но не мог осуществить посадку и был вынужден остаться вне Берлина.
22 апреля фюрер принял решение остаться в Берлине. Он заявил нам, что ни за какую цену не покинет города и будет ожидать исхода судьбы, непосредственно руководя войсками.
