Если на сцене женщина, она, скорее всего, переоденется мужчиной, мужчина будет играть женщину, встав на высоченные каблуки, набросив боа с перьями и пристегнув чулки. Или будет сиять обнаженным торсом и помахивать перед публикой прицепленными ангельскими крылышками. Актеры будут то шептать реплики в микрофон, то выкрикивать с надрывом что-нибудь из режиссерской библиотечки: Уайльд, Берджесс, Мисима, малоизвестные итальянские драматурги, то ли найденные, то ли придуманные. Порок. Любовь. Кровь. Секс. Страсть. Все с большой буквы.
Успех Виктюка в начале 1990-х был безоговорочен. Аншлаги в Театре Моссовета, Театре имени Вахтангова и «Сатириконе» — вся Москва стремилась попасть на бунтаря. В глубоко цензурировавшем секс (а тем более однополый секс) советском обществе Виктюк предъявил его как общественную и эстетическую ценность. Для многих это стало разрешением глубоко личных страхов и запретов, а уж всеобщее любопытство было режиссеру обеспечено. И Роман Виктюк не обманул эти ожидания. Кого бы он ни ставил, все равно выходил сплошной Виктюк. О чем бы режиссер ни говорил, он все рано говорил про ЭТО.
Некоторые заговорили о Виктюке как о русском Оскаре Уайльде. Сам он не раз отмечал, что сходится с английским писателем только в отношении к искусству. Страдающий эпикуреец, Уайльд повторял, что ради самосовершенствования художнику положено делать изображаемый им мир зеркалом своих настроений. И чем дальше, тем яснее становилось, что Виктюк, клянясь театральным искусством, просто-напросто любуется собственным неменяющимся отражением.
На вопрос, кто его зрители, режиссер отвечал: «В наш театр не приходит случайная публика».
Театр Виктюка оставался абсолютно авторским: в нем режиссер — царь и бог. Поэтому, видимо, и спектакли Виктюка без преданной любви к режиссеру и веры в него смотреть было невозможно. Постепенно складывался чрезвычайно комфортный симбиоз режиссера, который не может обойтись без обожания своей аудитории, и зрителей, которые привыкли обожать «своего мастера». Этот запас зрительской любви и веры и стал тем, что отделяло театр Романа Виктюка от жизни за его стенами.
Впрочем, подобными замкнутыми на себе системами являются и другие театры. Успех же театра Виктюка у публики и его способность держаться на плаву, скорее, можно объяснить все теми же социальными причинами, а именно глубокой застенчивостью наших людей, способных раскрепоститься лишь по «культурному» поводу. Иными словами, к Виктюку ходили приличные граждане, которые не пойдут в гей-клуб, а в театр — запросто…
«Я практически не общаюсь с людьми из литературных кругов, — говорил Виктор Пелевин в 1997-м. — А мои друзья литературой интересуются мало. Бывает, заедет кто-нибудь в гости на черном SAAB, ты ему покажешь свою книгу на японском, а он тебе скажет: “Когда ж ты, Виктор, делом займешься?” Вообще, мне нравится писать, но не нравится быть писателем. Я писатель только в тот момент, когда что-то пишу».
Пелевин с удовольствием играл со своей «целевой аудиторией» и морочил ей голову. Основная его тема, если определить ее словами из текста, — «способ существования белковых тел в эпоху четвертой власти». Иными словами, жизнь, которая, как утверждает самый прилежный из китайских читателей Пелевина — Чжуан-цзы, всем только снится.
Позже «Коммерсанту» удалось вытащить из крайне редко дававшего интервью писателя некоторое количество соображений о литературе вообще и о Пелевине-литераторе в частности. Мысли были, например, такие: «При рыночном регулировании культуры весь плюрализм быстро сводится к трем-четырем полкам супермаркета с бирками “детектив”, “триллер”, “эротика” и “для детей”. Писатели перестают производить что-то другое, потому что все остальное требует значительного труда, который никак не вознаграждается…
С другой стороны, если организовать культуру на каком-нибудь другом принципе, кроме рыночного, из подвалов сразу полезет такая мразь, начнется такое, такое… По мне, лучше уж безличная пошлость рынка, чем личная пошлость множества конкретных людей из дотируемого культурного истеблишмента, т. е. мафии. Все равно хорошие книги будут появляться, потому что в этом мире действует много других законов, кроме спроса-предложения. Раньше хорошие книги появлялись вопреки развитому социализму, теперь они будут появляться вопреки рынку, вот и все…
Писатель — это человек, который отвечает перед текстом, который он пишет, а не перед читателями или критиками. Поэтому это очень одинокое занятие. Кроме того, я никого никуда не веду, а просто пишу для других те книги, которые развлекли бы меня самого. Собственно, они меня и развлекают, потому что я их первый читатель. Я далек от того, чтобы относиться к себе серьезно. А в никуда нельзя ни завести, ни вывести оттуда. Это наш общий дом с самого начала, понимаем мы это или нет. Иван Сусанин был большим шарлатаном…»
9. Добрым словом и пистолетом. Силовики, террористы и миротворцы
В современной России приход в политику силовиков начался отнюдь не с Владимира Путина. Он, можно сказать, шел по проторенной дорожке. А проторил ее Александр Коржаков, падение которого было не менее фантастично, чем его одиннадцатилетнее парение — и все время по восходящей — сначала за спиной президента, а потом и рядом с ним. Ничем не примечательный и в 1985 году «прикрепленный» из «девятки», он в 1996 году ставился экспертами на второе место — после Бориса Ельцина — по влиятельности в стране. Ельцин лишь посмеивался, убежденный, что достаточно сказать лишь слово и стопроцентно преданный ему шеф СБП снова уйдет в тень. Коржаков тоже посмеивался, считая, что многолетние заслуги — впервые на первые полосы газет он попал, пожалуй, забравшись вместе с Ельциным на танк перед Белым домом в августе 1991 года — позволяют многое, если не все.
Одним же из самых громких публичных «выступлений» Коржакова в бытность его главой Службы Безопасности президента (СБП) была операция по захвату охраны Владимира Гусинского перед зданием московской мэрии. Приказ о проведении акции отдавал он. В истории она останется под кодовым названием «Мордой в снег», принадлежащим его ближайшему соратнику Валерию Стрелецкому.
В пятницу 2 декабря 1994 года в конце рабочего дня москвичи имели возможность наблюдать, как крепкие ребята в пятнистой униформе и черных масках, вооруженные по последнему слову военной техники, блокировали подходы к мэрии, уложив лицом в снег каких-то людей. Последние получали удары по ребрам и между ног. Мизансцена напоминала телевизионные кадры о захвате террористами заложников или, наоборот, учения антитеррористического подразделения. Акция перед мэрией продолжалась более трех часов: с пяти до девяти вечера. В ней участвовали 24 автоматчика.
Позже Коржаков в одном из интервью объяснил причину наезда на «Мост» просто: «Надо было показать ребятам, что к чему». Стрелецкий в своем интервью был еще конкретнее: «В результате Гусинский на полгода уехал из России. А как еще можно было остановить его вхождение в политику?»
С момента создания СБП Коржаков и его подчиненные жили по закрытому и для себя написанному положению о собственной службе. Под ним стояла подпись президента. Положение, как резиновое, натягивалось на любую ситуацию, в которой они были задействованы. Служба начиналась с письменной гарантии собственной неуязвимости перед законом.
Вполне закономерное вмешательство в вооруженный инцидент в центре города сотрудников московского ФСК стоило места Евгению Савостьянову, одновременно бывшему и зампредом на Большой Лубянке. Нецензурная брань Коржакова и Барсукова в его адрес по телефону через пару часов сменилась указом президента об отстранении его от должности. С такой скоростью такого уровня руководителя мог снять только человек, сам написавший этот указ и зашедший по-свойски к президенту за подписью. И пользующийся абсолютным доверием президента. Итог действа известен и объясняет причины. Гусинский действительно на полгода уехал из Москвы в Лондон и, говорят, был немало напуган. Кроме того, в ходе инцидента были засвечены и, по крайней мере временно, отрезаны его связи в различных структурах и высоких сферах, куда он обращался за помощью.
А сообразительный Лужков через некоторое время отреагировал на «сигнал» Коржакова, публично объявив, что никаких президентских амбиций у него нет и его вполне устраивает должность мэра. Финансовые отношения между мэрией и группой «Мост» натянулись, что в большой степени било по Гусинскому-бизнесмену.
Это был чекистский раунд борьбы Коржакова, и как профессионал он его выиграл. Закон и защита оказались на стороне сильного. Никакие интересы государства и безопасности не имели к этой истории ни малейшего отношения, о чем косвенно свидетельствует и тот факт, что во время выборов президента Коржаков оказался в одной компании с собственными друзьями и недругами. И вот тут уж его обставили, придав политическую интерпретацию очередному порыву службистского рвения.
