В это время Баймонте, проезжая во главе своего отряда по Мерчерии, сделал остановку под огромным бузиновым деревом, росшим в то время у церкви Сан Джулиано. Неизвестно, зачем он это сделал. Возможно, перед решительным выездом на площадь он ждал, пока подтянется отряд. А скорее всего, один из людей Кверини мог вернуться с площади и предупредить об опасности впереди. Но предупреждение не понадобилось, поскольку тут же переполошились все жители сестьере. Понятно, что местное население вовсе не так радо было повстанцам, как они надеялись. Не было никаких приветствий. Из-за окон запертых домов неслись лишь угрозы да проклятья. Едва Тьеполо собрался выехать на площадь, туда, где теперь башня с часами, как пожилая женщина выбросила из окна тяжелую каменную ступку. Каменная ступка пролетела мимо Тьеполо, но попала в его знаменосца и убила его наповал. Вид поверженного в грязь (наводнение продолжалось, а большая часть улиц не была вымощена) знамени с начертанным словом «Libertas» — «Свобода» — окончательно деморализовал заговорщиков. Промокшие, перепачканные, они бежали через бывший тогда деревянным мост Риальто и разрушили его за собой.
Мятеж, однако, еще не закончился. Хотя Бадоэр с отрядом быстро были окружены, привезены в Венецию и обезглавлены, Баймонте сумел укрепиться в своем квартале, где к нему вскоре присоединились уцелевшие из отряда Кверини. Район надежно защитили баррикадами. Жители дальней стороны Большого канала не любили обитателей площади Сан-Марко, хоть и были лояльны родовой знати case vecchie, поэтому дож Градениго, несмотря на свою победу, не решился нападать, опасаясь вооруженного противостояния внутри. Его условия были мягкими, и Баймонте Тьеполо, вначале надменно-непокорный, сдался и отправился в четырехгодичную ссылку в Далмацию, где, впрочем, не имел ни малейшего намерения задерживаться.
В бесстрастном описании мятеж Баймонте Тьеполо выглядит почти комично. Правда, сам Тьеполо мог бы заявить, что все силы и даже случай ополчились против него. Погода замедлила его продвижение, не позволила союзникам соединиться, что угнетающе подействовало на дух всех участников. Марко Донато предал его. Эта остановка у церкви Сан Джулиано, чем бы она ни была вызвана, отняла бесценные минуты, когда он мог бы выехать на площадь вовремя и спасти Кверини. Но никакие жалобы не отменяли того факта, что он досадно проиграл, и в будущем его ожидал позор, что вовсе не смешно.
В самом деле, в Венеции к такому, как теперь кажется, незначительному происшествию, отнеслись очень серьезно. Не получи Градениго заблаговременного предупреждения, заговор мог увенчаться успехом, даже без участия отряда Бадоэра. Успешный или нет, он оставался возмутительным покушением не просто на персону дожа, но на все законодательство, покушением, в которое были вовлечены три старейших и благороднейших семейства. Успешно погасив пожар на ранней стадии, правительство решило притоптать все угольки, которые еще могли вспыхнуть. Меры, принятые в отношении Баймонте, были мягкими только благодаря силе его влияния. Из него предусмотрительно решили не делать жертву. Когда мятежник оказался в ссылке на безопасном расстоянии, его имя и репутацию начали систематически очернять. Его дом на площади Сан-Аугустино, больше известной на венецианском наречии как «Сан-Стин», был разрушен до основания за пару дней. На его месте воздвигли так называемую Колонну бесчестья с надписью:
Земля Баймонте дана в обладанье,
Но он запятнался изменой кровавой,
Владенье общественным стало по праву,
Навеки позор, а другим — в назиданье.
Дом Кверини ждала почти такая же печальная участь. Но здесь сложность заключалась в том, что Марко и Пьетро владели им совместно с третьим братом, Джованни, который не принимал участия в заговоре. Сначала власти постановили снести две трети строения. Тогда возникли трудности с разделением, и было решено выплатить Джованни компенсацию за его часть, а дом отдать под скотобойню. Далее последовал приказ убрать все гербы и эмблемы обоих обесчещенных семейств, правда, им позволили вместо старого оружия носить новое, без гербов. Исключения не допускались. Сняли даже гербы под портретами двух дожей Тьеполо в зале совета и на гробницах дожей в церкви Санти Джованни э Паоло.
Но если эти два семейства (Бадоэры по некоторым причинам не были таким образом наказаны) расплатились за измену, то другие получили награду за службу. Марко Донато,[129] чей донос позволил дожу Градениго узнать о заговоре, был удостоен членства в Большом совете для себя и своих потомков. Но если это всего лишь знак отличия того, кто, как считается, спас государство, то тем приятнее читать о других благодеяниях. Камни от дома Баймонте заложили в основу церкви Сан Вио, поскольку восстание случилось в канун дня святого Витта. Она украшена рельефными изображениями с этого разрушенного здания.[130] Было объявлено, что каждый год в день святого Витта дож будет посещать эту церковь во главе торжественной процессии, стоять благодарственную службу, а затем давать официальный пир. В то же время считалось, что площадь Сан-Лука, где были рассеяны остатки отряда Кверини, обладает чудесной силой к вящей славе скуолы Санта Мария Карита и гильдии художников.[131]
Ну вот мы добрались и до последнего пункта, подлинной и, пожалуй, единственной героини драмы — Джустине (или ее звали Лючия, теперь точно не сказать) Росси, пожилой женщине, уронившей ступку на знаменосца Баймонте. Когда ее спросили, как республика может выразить ей благодарность, у нее оказалось лишь две просьбы. Во-первых, чтобы она и те, кто будет жить в этом доме после нее, могли на все главные праздники вывешивать из этого славного окна флаг Венеции. Во-вторых, чтобы землевладельцы, прокураторы Сан Марко, никогда не повышали бы арендную плату. Обе просьбы были приняты. И хоть в наши дни тщетно 15 июня искать взглядом флаг в ее окне и хотя арендная плата в одном из крупнейших торговых городов мира давно превышает 15 дукатов в год, глядя на верхнюю часть стены, понимаешь, что история не забыта.[132]
Но самым глубоким следом, оставшимся в Венеции от событий дня святого Витта 1310 года, было не знамя, не пир, даже не Колонна бесчестья, но организация, прожившая столько, сколько сама республика, с названием, вызывающим благоговейный трепет, — Совет десяти. Он был основан в июле 1310 года указом Большого совета всего лишь как временная мера, наподобие комитета общественной безопасности на период неспокойной обстановки, и обладал большими полномочиями. Сам факт его учреждения и указы, которые он издал за первые три недели своего существования, говорят о том, насколько напряженной была обстановка в период после восстания. 12 июля членам Большого совета было разрешено присутствовать на заседаниях с оружием. 19 июля решили, что двери зала Большого совета во время заседания должны оставаться открытыми. Сотню вооруженных людей отрядили, чтобы они в лодках патрулировали лагуну и каналы. Особый отряд из двухсот человек, отобранных главами сестьере, должен был охранять пьяццу Сан-Марко, еще тридцать охраняли Дворец дожей и еще по десяти размещалось в каждой контраде, следя, чтобы ни один человек не ходил между ними после наступления темноты. Пока требовалось охранять каждый сестьере, единовременно дежурили 1500 человек. Большой колокол с колокольни Сан Марко мог подать сигнал, по которому половина состава патрулей должна была сразу же мчаться на Пьяццу, а остальные продолжали оставаться на местах.
Когда утвердили Совет десяти, предполагали, что он просуществует два с половиной месяца, до Михайлова дня, который выпадал на 29 сентября. Потом его жизнь продлили еще на два месяца, но обновленная власть стояла за увеличение сроков его действия, и в 1334 году он стал постоянным. Хотя власть его была огромна, венецианцы, привыкшие все взвешивать и проверять, приняли меры, чтобы никто не мог воспользоваться ею в личных интересах. Участников выбирал Большой совет из списков, составленных им же и синьорией. Выбирали только на год, избираться повторно запрещалось в течение года, а за это время тщательно проверялось, не было ли каких-нибудь злоупотреблений. В Совете десяти не могли одновременно присутствовать двое из одной семьи. Более того, он управлялся не единолично, его возглавляли всегда трое — capi dei dieci. На этом посту они находились в течение месяца, и на этот месяц им запрещалось выходить в свет, чтобы их не смущали слухи и сплетни. И наконец, самое важное, о чем почему-то чаще всего забывают. Члены Совета десяти сами по себе не обладали властью, они могли действовать только вместе с дожем и его шестью советниками, таким образом, число участников совета фактически доходило до семнадцати. Вдобавок всегда присутствовал один из троих «адвокатов Коммуны» (avvogadori di comun) — государственный прокурор, не имевший права голоса, но охотно вносивший предложения и дававший совету разъяснения по вопросам, связанным с законами. Совет собирался каждый будний день и. казалось, был перегружен работой. Однако эта работа не оплачивалась, а взятки и подкуп карались смертью.
