Эдуард Хлысталов - Правда о священнике Гапоне

— Среди нас был молотобоец Павел (ввиду желания Степана я употребляю вымышленные имена, но он называл мне их подлинные имена и фамилии. — Л.Д.) — высокий, жилистый парень. Он лично знал Гапона. „А вот ты каков!“ — воскликнул он и бросился на Гапона.

Тот стал на колени, начал просить: „Товарищи, братцы, не верьте тому, что слышали. Я по-прежнему за вас, у меня своя идея и пр.“, — всего не припомню, что он нам говорил и мы ему говорили.

„Такое было состояние, что невозможно передать: скверная вещь убивать, хотя бы изменника. Не хочется вспоминать. Никогда никому не рассказываю этого дела. Вот только вам пришлось“, — сказал Степан.

Голос и выражение его лица вполне подтверждали, что ему действительно неприятно вспоминать последовавшую затем ужасную сцену, которую, после небольшой паузы, он все же, хотя и лаконично, передал.

Павел, повалив Гапона, стал душить его своими железными руками. Но Гапон извернулся и, в свою очередь, подмял под себя Павла; на помощь ему бросился Сергей, — Гапон и его повалил: он обнаружил неимоверную ловкость и силу — прямо атлет. Тогда я схватил веревку, которую, видимо, оставил дворник, когда принес дрова, и закинул петлю на шею Гапона. После этого мы потянули в переднюю, где повесили на вбитый над вешалкой крюк».

Здесь самое время прекратить цитировать Дейча. Или он для отвода глаз придумал обстоятельства убийства бывшего священника, либо товарищ «Степан» поднаврал. Это описание убийства Гапона не соответствует документам осмотра места преступления. Тело повешенного Гапона было на втором этаже и никакой там передней не существовало! Они забыли про разбитый о голову Гапона граненый стакан и бутылку, которой убийцы ударили его по голове.

Далее Л. Дейч пишет:

«На мой вопрос: „Стоило ли, по его мнению, убивать Гапона?“, т. Степан после паузы сказал, что, в сущности, не стоило и что он потом жалел, зачем принял участие, он был молод, ему не было еще 20 лет, к тому же раз „пятерка“ решила,[1] нельзя было отказываться.

Расправившись с несчастным Гапоном, рабочие обыскали его, затем забрали все бывшее в его карманах и ушли, закрыв дачу, а ключ от входной двери бросили в прорубь. Ни на кого из них не пало подозрение и имена их как участников этого убийства остались неизвестными».

Читаешь эти строки и невольно думаешь: сколько лет каждому школьнику внушалась нашими политологами истина, что убить человека ради высокой идеи является героическим поступком! Как юрист, ответственно заявляю, что Рутенберг и его молодые сообщники совершили одно из самых тягчайших преступлений — умышленное убийство с отягчающими обстоятельствами. В любом цивилизованном государстве такое преступление карается смертной казнью. Однако в советский период подобные убийства расценивались как героический поступок революционера и серийные убийцы назывались «старыми большевиками». Были времена, когда политические убийцы с гордостью рассказывали, как расстреливали малолетних великих княгинь, бросали живыми в шахты членов царской семьи, как травили отравляющими газами крестьян, мучили в застенках ВЧК всякую контру, а то и оставляли для потомков свои мемуары. Этим большевикам пионеры повязывали красные галстуки, им устанавливали персональные пенсии, предоставляли дачи, квартиры, бесплатные путевки, навешивали ордена. Почему же убийцы Гапона не называли свои имена? Один из расстрельщиков царской семьи — Ермаков, в знак особого вклада в дело революции, всегда возглавлял колонны демонстрантов с огромным красным знаменем в руках. Почему Рутенберг не возглавлял людское шествие на Красной площади? Почему даже спустя 12 лет «товарищ Степан» скрывал свою фамилию, а товарищ Л. Дейч не указал его подлинное имя в своей книге? Почему скрывались «товарищи Сергей и Павел»?

Или их не было в природе, или им бы пришлось отвечать на неприятные вопросы: «Зачем они украли у Гапона ключ от несгораемого сейфа?»

В альманахе Владимира Бурцева «Былое» были опубликованы воспоминания Рутенберга об обстоятельствах убийства. В них он продолжал настаивать, что Гапон был убит по приказу одного из руководителей партии эсеров — Евно Азефа все за те же 25 000 рублей, которые он предлагал Рутенбергу.[2] Ни публикатор записок Рутенберга — В.Л. Бурцев, ни Л. Дейч не спросили участников убийства Гапона: «Если все было так, как вы утверждаете, то с какой целью вы его пытали, ведь эксперты обнаружили на трупе следы пыток?»

Анализ мемуарной литературы дает мне право утверждать, что Рутенберг намеревался убить Гапона вместе с Рачковским. Последний принимал секретные доносы Е. Азефа и мог выдать его провокаторскую деятельность революционерам.

Последние месяцы жизни Гапона и последовавшие за его смертью события полны тайн, которые не раскрыты до сих пор. У Гапона были какие-то весьма важные документы, которым он сам придавал исключительное значение.

«Когда они будут опубликованы, многим не поздоровится, а в особенности… (он называл одно громкое имя, с которым тесно связана история появления манифеста 17 октября). Им всем хочется поднимать и опускать рабочую массу по своему усмотрению; об этом мечтал еще Плеве,[3] но они ошиблись в расчетах», — писал В.М. Грибовский о высказываниях Гапона.[4] Что содержалось в этих документах, нам остается только предполагать. Гапон прятал их у доверенных лиц, но в конце концов вручил своему адвокату Марголину. После убийства Гапона Марголин исчез за границу, пропали бесследно и документы.

Незадолго до трагической гибели Гапон при встрече с Грибовским сказал: «А всех документов я все таки Марголину не отдал, как он предполагал». Провокаторы всех мастей, прикидываясь доброжелателями, вытягивали из Гапона деньги, документы…

12 марта 1906 года Гапон передал для печати свое письмо, которое следует считать обвинительным актом всем российским политическим авантюристам и обращением к русскому народу:

«Тысячи литературных куликов, — писал он, — узнав о моих сношениях с гр. Витте,[5] жалобно запели песни об „оконченном“ Гапоне. Какая жалкая, болезненная подозрительность политических дегенератов и неврастеников. О, Феликсы из „Биржевых ведомостей“, Иуды из других газет и всякие мигающие совы на литературном болоте! Карлики и кроты! Вы видите только ближайшее — вид золота вас тревожит и смущает, и вы, как продажная женщина, не в состоянии понять гордое сердце, чувствующее себя выше всяких искушений… И тогда вы увидите, что Георгий Гапон, расстриженный поп, низвергнутый из сана, любит свое отечество до последней капли крови и умирает верным стражем русского освободительного движения в рабочих массах на своем старом посту, подле рабочих организаций».

Хоронили, Георгия Гапона 30 апреля на Успенском городском кладбище. Присутствовало более трехсот, представителей от рабочих. Выступали близкие ему рабочие-активисты. Они говорили, что Гапон пал жертвой зловещей руки, и требовали отмщения. Могилу уложили венками и красными лентами. На могиле поставили большой деревянный крест с надписью: «Герой 9 января 1905 года Георгий Гапон».

Несомненно, Пинхус Рутенберг за убийство Гапона получил крупную сумму денег. Получил он внушительные гонорары за публикацию статей и книг об его убийстве. Это обстоятельство подтверждается тем, что когда Рутенберг приехала Палестину строить еврейское государство, он уже был миллионером. Оттуда он писал платному убийце Карповичу:[6] «Я прочно обосновался здесь в новой жизни, когда я уверенно знаю, что умру не от случайной пули, а спокойно, в собственной постели, как положено умирать почтенным людям, занятыми серьезными делами, а не болтовней». Рутенберг сменил фамилию, в 1927 году советские журналы опубликовали фотографии пышных похорон и скромную надпись: «Похороны Рутенберга». И больше ни слова! Были ли это похороны Пинхуса Рутенберга или его однофамильца, не указали. Кому надо, тот знает.

Могилу Гапона вскоре сровняли с землей, и теперь никто не знает, где он предан земле. Но самое страшное, имя его и дела ошельмованы.

Боевики эсеров с целью конспирации делились на «пятерки» и знали только своего вожака. — Э.Х.

Сам Евно Азеф одновременно 16 лет был тайным агентом охранки, организовывал убийства министров, великого князя Сергея Александровича и потом выдавал исполнителей террактов, за что получал жалование губернатора. Сергей Александрович, великий князь (1857–1905). Сын императора Александра II. Московский генерал-губернатор (с 1891 г.), командующий войсками Московского военного округа (с 1896 г.). Убит эсером Н. П. Каляевым в Московском Кремле.