Остается узнать, чье именно главенство — ведь союз норманнов, объединившихся в Чивитате перед лицом общей угрозы, сохранялся недолго. Поэтому Роберт Гвискард навязал свой закон силой[47]. В Апулии один за другим поднимали восстания беспокойные бароны, пользующиеся поддержкой басилевса. Среди них был и племянник Гвискарда Абелард, сын Онфруа, у которого Роберт прежде отнял его наследство. Победив и простив Абеларда, победитель расширил границы завоевания в ущерб грекам. В 1071 году, после двадцатимесячной наземной и морской осады, он благодаря своему флоту, превосходившему византийский, захватил ранее считавшийся неприступным город Бари. В Бари Гвискард опять великодушно пощадил побежденных, запретив грабить город. Через несколько месяцев Роберту пришлось спешно покинуть Сицилию, где он вместе с Рожером вел боевые действия: Абелард опять поднял восстание в союзе с Ричардом, графом Аверсы. Роберт обуздал этот мятеж весной 1073 года, подчинив себе заговорщиков и еще раз «простив» их… Ни один текст не позволяет узнать, участвовал ли в этих многочисленных столкновениях повзрослевший Боэмунд[48].
В Бари, где заболевший Гвискард дал себе передышку, его здоровье сильно ухудшилось. Все были уверены в том, что он вот-вот умрет. Сигельгаита, не теряя времени, вела подготовку к передаче наследования. Собрав норманнских рыцарей, она добилась (от всех, кроме Абеларда), чтобы они принесли клятву верности ее сыну Рожеру Борсе — подростку, которому не исполнилось еще пятнадцати лет. Боэмунд, уже оцененный рыцарями по заслугам, был для него опасным соперником. Не обратилась ли Сигельгаита за поддержкой и к папе римскому? Во всяком случае, слухи о смерти Гвискарда дошли до Рима в тот момент, когда Александр II скончался, что произошло 21 апреля 1073 года. В своей хронике Амат из Монте-Кассино передает содержание «соболезнующего послания», которое его преемник, Григорий VII, отправил Сигельгаите. В нем новый понтифик оплакивал смерть «дражайшего сына Священной Римской Церкви», успокаивая вдову словами: «Но чтобы твое величие знало о благосклонности сеньора папы, любовь и преданность, проявленные в отношении твоего супруга, достанутся его сыну; с благословения Святой Церкви он примет из ее рук все, что отец его получал от наших предшественников понтификов»[49].
Этот документ не фигурирует в сборнике посланий Григория VII, прекрасно изданном Эрихом Каспаром. Удивляться здесь нечему: Аматус не без лукавства добавляет, что понтифика за его послание поблагодарил сам «покойный» (Роберт Гвискард тем временем поправился), пообещав и впредь нести верную службу папскому престолу. Такой промах папы вряд ли мог быть обнародован, поскольку он неизбежно вызвал бы насмешки — наверняка Римская курия изъяла этот документ из осторожности. Но Рожер Борса все же, в ущерб Боэмунду, был назван наследником, и папа принял это к сведению.
С того времени отношения между Гвискардом и Григорием VII ухудшились. Папа римский вступил в переговоры с противниками герцога Апулии — Ландульфом Беневентским, Ричардом, графом Аверсы, Иорданом Капуанским, басилевсом и другими. На самом деле понтифик желал освобождения Церкви от засилья светской власти еще сильнее, чем Николай II. Он хотел даже изменить порядок подчинения, предусматривая своего рода папский dominium над королями и князьями. Позднее, в 1075 году, он изложил свою программу в «Диктате папы»[50], утверждавшем верховную власть римского папы над императорами и королями, которых понтифик мог «короновать и низлагать» по своему усмотрению, если решал, что они неверны ему. После громкой победы турок над войсками византийского императора Романа IV Диогена, в битве при Манцикерте (1071 г.), Григорий VII показал себя поборником всего христианства, оказавшегося перед лицом мусульманской угрозы. В письме, отправленном Вильгельму, графу Верхней Бургундии, 2 февраля 1074 года, он попросил всех князей, называющих себя «верными слугами святого Петра», прислать ему воинов, ибо он хочет, собрав армию, отправиться за пределы Константинополя, оттеснить мусульман и заставить их покориться правосудию. Правда, сначала ему необходимо «усмирить» норманнов в Италии, но папа полагал, что для этого у него достаточно рыцарей (milites)[51].
В марте 1074 года Григорий VII, отлучив Роберта Гвискарда от церкви, возглавил образованную против него коалицию, но она оказалась непрочной. Тем не менее понтифик не отказался от идеи крестового похода, намереваясь довести его до конца, вплоть до Гроба Господня[52]. Правда, спустя два месяца (в январе 1075 г.) он с горечью признал, что его покинули все, оставив среди множества врагов. Противников он перечислил: это итальянцы, римляне, норманны и лангобарды, от которых бед больше, чем от иудеев и язычников! К врагам Григорий причислил и греков, поскольку его план объединения восточных церквей под эгидой Рима провалился[53]. Григорий VII понял, что должен начать переговоры с Гвискардом: если норманна нельзя победить, то его нужно сделать союзником, чтобы противостоять другим противникам, начиная с германского короля Генриха IV, которого не сломило «унижение в Каноссе» (1077 г.), и он готовился взять реванш.
Роберт, со своей стороны, продолжал «умиротворять» Апулию и Калабрию. В 1078 и 1079 годах ему пришлось столкнуться с крупным мятежом баронов Апулии, в котором вновь оказался замешан его племянник Абелард. На сей раз Боэмунд принял участие в военных действиях своего отца; он командовал частью войск в Тройе. Впрочем, без особого успеха: Абелард разгромил его, обратив в бегство, и на некоторое время занял город (позднее его снова отбил Гвискард)[54]. Расправа норманнского герцога над мятежниками была крайне жестокой: лишив изменников имущества, одних он казнил, других отправил в заключение, навязав «норманнский мир» своей железной дланью.
Григорий VII учел это обстоятельство. Отныне Гвискард был для него единственным союзником, способным противостоять императору Генриху IV. Верный своей доктрине, понтифик отлучил от церкви императора и низложил его, назначив «антикороля», Рудольфа Рейнфельденского, и призвав германскую знать поддержать его. Генрих, со своей стороны, дал ему отпор на соборе в Бриксене (25 июня 1080 г.): он заявил, что не признает власти «лже-монаха и лже-папы Гильдебранда», и провозгласил «антипапой» Гвиберта, архиепископа Равеннского, которого намеревался посадить на трон в Риме — после изгнания оттуда Григория VII. Единственным средством спастись от такой угрозы были норманны Гвискарда. Через посредничество аббата Дезидерия из монастыря Монте-Кассино понтифик вновь вступил с ними в запутанные отношения. Шестого июня в Чепрано, во имя святого Петра, Григорий VII торжественно «пожаловал» Гвискарду земли, которыми тот владел в Южной Италии. Двадцать девятого июня Роберт Гвискард, «герцог Апулии, Калабрии и Сицилии», признал себя «верным слугой» своего господина Григория, обязавшись защищать его от врагов[55].
Роберт выиграл. Он сломил сопротивление восставших, его власть была признана всеми, включая Римскую церковь, которой он в течение долгого времени покровительствовал, обеспечивая победу латинскому духовенству. Новые историки с полным на то правом сбросили с весов мнимую «симпатию» норманнов к византийской вере. В действительности греческие монастыри постепенно были заменены латинскими, при этом многие из них — например, монастырь Святой Троицы в Венозе, освященный папой в 1059 году, или монастырь Святой Эуфимии, заложенный Робертом в 1062 году, — были основаны норманнами[56].
Намерения Гвискарда в отношении Византийской империи отчетливо прослеживаются в его политике. Он не стал уничтожать следы греческого правления на завоеванных землях, но обратил их себе на пользу, выступив как преемник басилевса. Несомненно, у него давно были замыслы насчет империи, но какие? Не вдохновлялся ли он авантюрой Русселя де Байоля? Этот норманнский рыцарь под руководством Рожера принимал участие в завоевании Сицилии; басилевс, нанявший его на службу, в 1073 году поставил его во главе большого отряда, чтобы сразиться с турками за Цезарею. Вместо этого Руссель примкнул к туркам и, воспользовавшись ситуацией, выкроил себе княжество в Малой Азии. Будущий император Алексей Комнин лишь с огромным трудом заставил Русселя подчиниться[57].
Не было ли у Роберта более смелых амбиций (по крайней мере, ради своих потомков), не рассматривал ли он возможность матримониальных союзов с высокопоставленными персонами? Греческие императоры, сознающие военную силу норманнов, стремились заручиться их услугами наемников, несмотря на заключавшийся в этом риск, или вступить в союз с ними. Так, между Робертом и императорами завязались дипломатические переговоры, начало которым положил Роман IV Диоген, предложивший брачный союз одного из своих сыновей с дочерью Гвискарда. План этот провалился, поскольку Романа вскоре сместил Михаил VII Дука, однако последний взял на вооружение ту же политику: дважды, в промежуток между 1071 и 1073 годами, он предлагал выдать за своего брата Константина дочь Роберта Гвискарда[58].
