Устав и печать достаточно выясняют характер «Черной руки». Это было общество карбонарского типа, но не возводившее себя ни к Адаму, ни к Филиппу Македонскому и не ставившее себе мировых задач. Руководили им решительные люди, очевидно, пользовавшиеся черепами и кинжалами для воздействия на романтическую природу молодежи. Задача же общества была чисто национальная: освободить Боснию, незадолго до того насильственно захваченную австрийцами.
К «Черной руке» принадлежал и физический убийца эрцгерцога, 19-летний гимназист Гаврило Принцип. Его участь может служить наглядным примером относительности человеческих оценок и их зависимости от места и времени. После кончины Франца Фердинанда не только австрийские и немецкие, но и английские газеты называли его убийцу злодеем. Теперь в Сараеве мост, на котором Принцип стоял с револьвером в день 28 июня, назван его именем.
Известно нам о нем очень немного. Он был сын зажиточного крестьянина, учился в гимназии, сначала в Сараеве, затем в Белграде, аттестата зрелости получить не успел. Едва ли остались еще в живых люди, бывшие его ближайшими друзьями, — большая часть их погибла. Говорят, что он был умен и отличался смелостью. Об идеях гимназиста, естественно, много говорить не приходится. Гамильтон Армстронг, не указывая источника своих сведений, сообщает, что кружок Принципа увлекался писаниями Бакунина, Кропоткина, Троцкого и Савинкова. Бакуниным в славянских странах увлекались в молодости люди, впоследствии весьма от анархизма далекие (достаточно назвать самого Пашича). Не знаю, были ли известны на Балканах савинковские романы; Троцкого же тогда и вообще весьма мало знали. Что до Кропоткина, то он действительно сыграл некоторую роль в жизни Принципа. Думаю все же, что к анархистам очень трудно причислить убийцу австрийского престолонаследника: в Боснии 1914 года он пошел в «Единение или Смерть», как в другой исторической обстановке пошел бы за Иоанном Лейденским или за Аввакумом.
Самый ценный документ о Принципе — странного происхождения. Этот документ оставил нам австрийский врач Мартин Паппенгейм, психиатр, профессор Венского университета и, по-видимому, человек чрезвычайно любознательный. В пору мировой войны Паппенгейм занимался делом, свидетельствующим о любопытстве особого, художественного рода: он изучал психические аномалии у раненых и контуженых солдат. Каким образом он оказался в 1916 году в крепости Терезиенштадт, почему пробыл там почти год, не знаю. Но вполне понятно, что он мог заинтересоваться душевными особенностями «человека, из-за которого началась мировая война».
Принцип, как несовершеннолетний, не был приговорен австрийским судом к смертной казни. Вынесенный ему приговор был странный и сложный: двадцать лет тюремного заключения, с одним днем полного поста в месяц и с заключением в какой-то особый карцер в каждую годовщину сараевского дела. Судил его гласный суд, на который были допущены журналисты. Пыткам он не подвергался ни на следствии, ни позднее, в заключении. Напротив, обращались с ним, по его собственным словам, хорошо. Все это были «пережитки прошлого» — теперь в разных странах мира поступили бы иначе.
Со всем тем отнюдь не приходится и переоценивать гуманность австрийских властей. «Нельзя себе представить, — пишет Грехэм, — чтобы западное цивилизованное государство могло так обращаться с попавшими в его власть детьми, каково бы ни было их преступление». Это, конечно, преувеличение: в Англии Принцип был бы, надо думать, повешен. Верно, однако, то, что в австрийской крепости он умер очень скоро, — уж слишком скоро.
От природы он не отличался слабым здоровьем. При аресте он был ранен, позднее рана открылась и стала серьезной: пришлось произвести ампутацию руки. Каземат, в котором он сидел до перевода в больницу, был холодный и сырой. У Принципа развилась чахотка, — условия для нее были достаточно благоприятны. В пору войны, особенно в конце ее, все австрийцы, за исключением, быть может, очень богатых и очень ловких людей, находились в состоянии хронического недоедания. Нетрудно себе представить, как кормили в тюрьмах, да еще осужденных по такому делу. Едва ли Принцип умер от голода; он умер от сочетания голода с раной и с тяжкими моральными страданиями.
Доктор Паппенгейм стал посещать его в крепости. Врач был единственный культурный человек, с которым мог тогда разговаривать убийца эрцгерцога. Убедившись, что это не шпион, Принцип действительно с ним заговорил. Впрочем, «разговорами» это назвать можно лишь условно. Больной, медленно умиравший человек что-то сообщал на ломаном немецком языке, Паппенгейм записывал телеграфным стилем его отдельные, часто почти бессвязные фразы. В печати записи врача появились лишь через 11 лет{4}, он не все уже мог разобрать и сам в своих давних записях. Привожу несколько отрывков:
«Очень тяжело одиночное заключение. Без книг. Решительно нечего читать. Не с кем говорить. Всегда читал, больше всего страдает, что нечего читать. Спит, обыкновенно, четыре часа в сутки. Часто сновидения. Прекрасные сновидения. О жизни, о любви. Думает обо всем, а особенно о положении своей страны. Кое-что слышал о войне. Слышал страшные вещи. Жизнь стала очень тяжела, когда больше нет Сербии. Плохо с моим народом. Война все равно произошла бы и без этого. Как человек идеала, хотел отомстить за свой народ. Причины: месть и любовь...»
Любовь к своему народу? Или другая? Принцип сказал Паппенгейму, что был влюблен. «До пятого класса учился отлично. Потом влюбился... Любовь к этой девочке не прошла. Но он никогда ей не писал. Говорит, что познакомился с ней в четвертом классе. Идеальная любовь. Ни разу не поцеловал. Больше об этом не хочет ничего сказать...»
«Считает социальную революцию возможной во всей Европе. Больше не хочет говорить в присутствии сторожа. Обращаются с ним не худо. Все ведут себя с ним хорошо... Он всегда нервен. Голоден. Недостаточно пищи. Одиночество. Ни воздуха, ни солнца... Больше ни на что в жизни не надеется. Жизнь пропала. Прежде, когда учился, имел идеалы. Теперь все это разрушено. Мой сербский народ. Надеется, что может стать лучше, но плохо верит. Их идеал был: объединение сербов, хорватов и словенов, но не под австрийским владычеством. Какое-нибудь государство, республика или что-либо в этом роде. Если Австрия попадет в трудное положение, то произойдет революция. Ничего не происходило. Убийство могло подготовить к этому души. Всегда ведь были покушения на убийство. Террористы становились народными героями. Он не хотел быть героем. Он просто хотел умереть за идею. Перед убийством читал статью Кропоткина...»
«Два месяца ничего не слышал о событиях. Все ему безразлично, из-за его болезни и из-за несчастий его народа. Пожертвовал жизнью за свой народ. Не может поверить, что мировая воина возникла из-за его акта...»
Думаю, что незачем комментировать этот документ, столь странный во всех отношениях, особенно странный по тому, как он создавался: ученый профессор, очевидно, сидел у койки заключенного с карманным пером в руке. Скажу лишь одно. В возрасте Принципа было бы особенно естественно все приписывать себе: я погибаю — но война, мировая война, возникла из-за меня! Его эта мысль, напротив, явно преследует: он возвращается к ней беспрестанно: нет, не из-за меня, не из-за меня! О войне, кстати сказать, доходили до него печальные вести (частью от того же доктора Паппенгейма, — может быть, он ставил мысленный опыт: «как примет? как отнесется?»). Известие об отступлении русских войск в 1915 году произвело на Принципа впечатление ужасающее. Еще сильнее его потрясло занятие неприятелем Сербии. Нет, анархист он был сомнительный. С мыслью о том, что все пропало, Принцип и умер в апреле 1918 года, в пору высших — последних — успехов германского оружия, за три месяца до начала наступления маршала Фоша.
Умер в полном одиночестве, совершенно незаметно — в камере никого не было. На утро часовой заметил, что уж очень неподвижно лежит на своей койке этот столь нашумевший в мире заключенный. Позвали коменданта, врача, все как полагается. «Человек, из-за которого возникла мировая война», был мертв.
Похоронили его ночью, где-то в поле. Присутствовавший на этих ночных похоронах австрийский солдат, славянин по происхождению, записал, как мог, где именно в поле погребен убийца наследника австрийского престола. По заметке солдата впоследствии отыскали тело. Останки Принципа были перевезены на родину. Его вторые похороны были совершенно иными.
Не вполне ясно, почему решено было убить именно эрцгерцога Франца Фердинанда. Точно так же могло бы быть совершено покушение на императора или на какое-либо видное должностное лицо, на военного губернатора{5}, на одного из министров. Думаю, что в доброй половине всех вообще совершающихся в мире политических убийств выбор жертвы производится отчасти случайно, отчасти по соображениям практического удобства. Члены «Черной руки», собственно, не имели оснований ненавидеть наследника престола больше, чем какого-либо иного из принцев габсбургской семьи.
