Под царские знамена созвали почти все наличные силы: «18 тысяч конных дворян, каждый из которых привел одного-двух боевых холопов, 7 тысяч стрельцов, да 6 тысяч служилых татар — всего больше 50 тысяч человек».[43]
С собой государь приказал взять почти всю наличную артиллерию. Надо сказать, что русская артиллерия в эпоху царя Ивана Грозного по праву может считаться одной из лучших в Европе. Поразительный факт: среди всех высказываний иностранцев XVI века о «московитской» артиллерии невозможно отыскать негативных отзывов. Видевшие на торжественных смотрах или в боевых действиях русские пушки европейцы восхищались и удивлялись их огнестрельной мощи. Так, Марко Фоскарини в середине XVI столетия сообщал, что русская артиллерия «в достаточном количестве снабжена бомбардирами, превосходно устроена, обучена и постоянно упражняется».[44] Иоанн Кобенцль, посол Максимилиана II, в 1576 году доносил своему императору: «У русского царя такая артиллерия, что, кто не видел ее, не поверит описанию». К тому же, по его словам, к бою у русских всегда готовы не менее 2000 орудий.[45] «Полагают, — писал в 1588 году Джильс Флетчер, — что ни один из христианских государей не имеет такого хорошего запаса снарядов, как русский царь, чему отчасти может служить подтверждением Оружейная палата в Москве, где стоят в огромном количестве всякого рода пушки, все литые из меди и весьма красивые».[46] По словам иностранцев, в осаде Полоцка участвовало до 150 орудий, из них 36 метали зажигательные смеси. Самую большую стенобитную пушку тащили будто бы 1040 посошных людей.[47]
Огромное русское войско не вмещалось в узкие дороги. Обозы вязли в снегах, то и дело на многокилометровом марше возникали заторы. Армия ежечасно застревала в лесных теснинах среди болот. Под конец полки утратили всякий порядок; пехота, конница и обозы перемешались между собой, и движение вовсе застопорилось. Все это раздражало спешившего вперед царя Ивана Грозного. Доходило до того, что он не раз самолично бросался «разбирать людишек» в дорожных пробках.
В первых числах февраля, потратив несколько недель на путь от Великих Лук до Полоцка, хотя разделяет их всего 160 километров, русская армия подтянулась, наконец, к стенам крепости.
Полоцкий гарнизон насчитывал около двух тысяч человек при 20 орудиях. В помощь Полоцку литовское правительство спешно направило гетмана Н. Радзивила с 3400 солдатами. Радзивил остановился в 7 милях от города, оказать помощь осажденным не решился.
Расставив мощную артиллерию, воевода В. С. Серебряный, в распоряжении которого находился «весь наряд стенной» (стенобитные орудия) и «верхний» (мортиры), включая Кашпарову пушку, Павлин, Орел и т. д., быстро сокрушили стены полоцкого острога, и оборонявшиеся отступили в последнюю цитадель — Верхний замок.
Ночью 10 февраля полоцкий гарнизон предпринял вылазку и попытался захватить русские батареи. Однако князь Владимир Старицкий и боярин И. В. Большой Шереметев, командующие большим полком, отбив атаку, «втоптали» литовцев в замок. Во время боя был тяжело ранен Шереметев и его место занял боярин князь Ю. И. Кашин.
11 февраля орудия через завалы битого кирпича и камня были втащены внутрь разрушенной крепости. В ночь на 13 февраля князь В. С. Серебряный приказал такому «нарядному воеводе» (начальнику артиллерии) князю М: П. Репнину подвергнуть крепость методическому обстрелу. Д#>е суток тяжелая канонада сотрясала полоцкие окрестности — шел методичный обстрел Верхнего замка. Городские укрепления не смогли выдержать такого жестокого обстрела: московская ле^пись без преувеличения писала, что «… ядра у больших пуша по двадцати пуд, а у иных пушек немного полегче». Цитадель горела во многих местах, рьщари несли большие потери: «из нарМу, во вмногих местех вкруз города стены пробили, и ворота вь^или, и обламки з города позбили и людей из наряду побили, як°же ото многаго пушечнего и пищального стреляния земле дрогати в царевых… полкех».[48]
Разрядные записи сохранили след/ющие сведения о падении Полоцка. На рассвете 15 февраля князь С. Серебряный известил царя, что пушечным огнем удалось перечь крепостную стену у больших ворот и что замок горит во многих местах. В тот же час Серебряный донес, что полоцкие воеводы сдали городское знамя и заявили о капитуляции. Под утро половцы покинули горящий город, сдавшись на милось победителя-[49]
Царь Иван Грозный был рад и первый военный успех так окрылил его и показался таким значительным, что он приказал включить дополнение в свой титул. Теперь царь стал еще именоваться и «великим князем полоцким». Взятие Полоцка было самой крупной победой русской армии в Ливонской войне. Русская армия заняла ключевую крепость на Западной Двине, в устье которой находился крупнейшей ливонский порт Рига.
Как ни странно, но именно в это время обострились взаимоотношения между царем Иваном Грозным и князем Владимиром Старицким. Оказывается в дни Полоцкого похода 1562 года произошли события, усилившие недоверие властей к старицкому удельному князю. На сторону литовцев перешел знатный боярин Б. Н. Хлызнев-Колычев. Изменник «побеже ис полков воеводских з дороги в Полтесг и сказа полочаном царев и великого князя в Полтеску с великим воинством и многим народом».[50]Побеги стали обычным явлением того времени, так как многие из беглецов были жертвами преследований и сикали за рубежом спасения. Перебежчик выдал важные сведения о планах русского командования, которые немедленно же были переданы полоцкими воеводами литовскому правительству.
Семья Хлызневых-Колычевых издавна служила при дворе старицких князей, вот почему измена Б. Н. Колычева бросила тень на князя Владимира Андреевича, и царь, по-видимому, решил учредить за семьей двоюродного брата надзор. Сразу после падения Полоцка в Старицу к Ефросинье, матери князя Владимира, выехал с «речами» Ф. А. Басманов-Плещеев, новый фаворит царя, пользовавшийся его исключительным доверием. Когда 3 марта 1563 года князь Владимир Андреевич выехал в свою удельную столицу, его сопровождал царский пристав И. И. Очин, родня Басмановых.[51] Внешне еще не омрачало отношений между царем Грозным и его двоюродным братом Владимиром. В марте 1563 года царь по пути в Москву остановился в Старице и «жаловал» удельного князя, «у них пировал».[52]
Вскоре власти получили донос, положивший начало розыску об измене царского брата. Доносчик Савлук Иванов служил дьяком у Старицких и за какие-то провинности был посажен ими в тюрьму.[53]
Оттуда Савлук «ухитрился» переслать царю «память», в которой писал, что «княгини Ефросиния и сын ее князь Володимер и многие неправды ко царю и великому князю чинять и того для держать его окована в тюрме».[54]Здесь можно сделать острожный вывод о том, что князь Владимир Андреевич умышленно запрятал в тюрьму дьяка, так как тот, видимо, «чего-то знал» и открыто хотел донести царю Ивану Грозному об этом. Остается лишь гадать, как старицкий князь мог оставить в живых такого свидетеля, и каким образом «память» дошла до царя из тюрьмы.
Получив донос, царь тут же распорядился: «Княгине Офросиние и князю Володимеру Савлука к себе прислати».[55] Через некоторое время государь Иван Грозный получил от старицкого дьяка обширную информацию относительно замыслов удельного князя и его сообщников. «По его слову, — сообщает летопись, — многие о том сыски были и те неисправления сысканы».[56] К сожалению, и на этот раз официальная летопись ни одним словом не объясняет, в чем состояли «многие неисправления и неправды» старицкого князя перед царем Иваном Васильевичем Грозным.
Начался розыск об измене Старицких, который тянулся все лето. С начала июня до 17 июля государь Иван IV безвыездно находился в Александровской слободе. Чтобы подвергнуть наказанию двоюродного брата, царю надо было представить его главой давнего заговора, в котором участвовала Дума и Государев двор. Затребованные из архива судные документы заключали в себе весь необходимый для этого материал.
Интересно, что Боярская Дума участвовала в рассмотрении дела Старицких, но не в его решении. Царь Иван Грозный не желал делать бояр судьями в своем споре с двоюродным братом. Участь удельной семьи предстояло решить духовенству.[57] Митрополит Макарий, архиепископы, епископы и прочие члены священного собора собрались в Кремле, где власти ознакомили их итогами розыска. «И перед отцем своим и богомолцом Макарием митрополитом и перед владыками и перед освещенным собором», — значится в летописи, — «царь и великий князь княгине Ефросиние и ко князю Володимеру неисправление их и неправды им известил и для своего Макария Митрополита и архиепископов и епископов гнев свой им отдал».[58] Официальная летопись представляла дело не вполне точно. Духовенство действительно просило царя за опальных, но государь внял совету митрополита не сразу. Княгиня Ефросинья и ее сын князь Владимир Андреевич подверглись опале.
