А. Прокопенко - Безумная психиатрия

«В Генеральной прокуратуре РФ рассмотрено обращение председателя Комиссии при Президенте РФ по реабилитации жертв политических репрессий А. Яковлева о проведении исследования архива Казанской республиканской психиатрической больницы со строгим наблюдением с целью составления списка лиц, находившихся на принудительном лечении по политическим мотивам, и их дальнейшей реабилитации.

Согласно ст. 9 Закона РФ от 02. 07. 92 «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании» сведения о наличии у гражданина психического расстройства, фактах обращения за психиатрической помощью и лечении в учреждении, оказывающем такую помощь, а также иные сведения о состоянии психического здоровья являются врачебной тайной, охраняемой законом.

Для реализации прав и законных интересов лиц, страдающих психическим расстройством, сведения о состоянии психического здоровья и оказании им психиатрической помощи могут быть представлены лишь по их просьбе либо по просьбе законных представителей.

Контрольные и надзорные функции за оказанием психиатрической помощи Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий при Президенте РФ законом не предоставлены.

Если комиссия преследует цель составления списка лиц, находившихся на принудительном лечении с последующей их реабилитацией, то это возможно только с соблюдением требований ст. 46 Закона РФ от 02. 07. 92 «Об оказании психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании», т. е. с согласия или по просьбе лиц, находившихся на лечении.

Порядок реабилитации граждан, необоснованно по политическим мотивам помещенных в психиатрические учреждения на принудительное лечение по решениям судов и внесудебных органов, предусмотрен Законом РФ от 18.10.91 «О реабилитации жертв политических репрессий», поэтому принятие дополнительных правовых актов в целях восстановления прав этой категории репрессированных, по мнению Генеральной прокуратуры РФ, не требуется».

Очень вовремя подсуетились российские ретрограды от психиатрии, огородив историческое поле карательной советской психиатрии вновь испеченным Законом, в котором они основной упор сделали на неприкосновенность личной драмы людей, заподозренных в расстройстве душевного здоровья. Единственно, чего они сознательно не сделали, — законодательно не объявили о праве общества досконально знать историческую и личностную правду о карательной психиатрии в СССР, и не из лживых уст апологетов политизированной психиатрии, а из документальных источников, которые нынешние официальные правоохранители и здравоохранители, словно церберы, берегут от демократического ока. Для истинно душевнобольного публичное афиширование его состояния — психологическая травма, и документы о его трагедии не должны быть доступны кому угодно. Но нормальные люди, незаслуженно пострадавшие за свои политические идеи и просто за правду, в большинстве своем жаждут публичного признания фактов насилия над ними, и не только ради своего оправдания, но ради того, чтобы подобное не случилось с другими. Они этого хотят в назидание потомкам. Именно об этом так страстно и подробно написали Григоренко, Буковский, Подрабинек и многие другие.

Вызывает сожаление то, что в России, в муках распрямляющейся от большевистского гнета, бал политики все еще правят пропитанные советизмом люди типа Славгородского, Царегородцева и им подобные. Какой колоссальный ущерб они наносят делу восстановления исторической правды о нашем прошлом.

К счастью, архивы устроены таким образом, и люди в них работают столь понимающие, что запретная, с точки зрения руководящих динозавров, информация все равно выходит на волю и становится достоянием общества. Это случилось и с документами о карательной психиатрии.

Правовая и организационная пирамида карательной психиатрии складывалась в СССР на протяжении довольно-таки длительного времени и не всегда в логической последовательности, что давало возможность чекистам допускать в отношении как настоящих, так и мнимых душевнобольных произвол. Лишь спустя шесть с половиной лет после учреждения КТПБ было разработано и введено в действие положение о Казанской тюремной психиатрической больнице НКВД СССР — 13 июля 1945 года. Положение о КТПБ было утверждено заместителем наркома ВД СССР Чернышевым и согласовано с начальником отдела по надзору за местами заключения Прокуратуры СССР Дьяконовым.

В КТПБ содержались две категории заключенных: «душевнобольные, совершившие государственные преступления, содержавшиеся под стражей и направленные на принудительное лечение в соединении с изоляцией по определению суда или по постановлению Особого совещания при НКВД СССР» и «душевнобольные заключенные, осужденные за совершение государственных преступлений, душевное заболевание которых началось в тюрьме в период отбывания срока наказания по приговору суда или постановлению Особого совещания при НКВД СССР».

Основанием для помещения душевнобольного заключенного в больницу служили или копия определения суда о направлении на принудительное лечение в соединении с изоляцией, или выписка из протокола Особого совещания при НКВД СССР о направлении на принудительное лечение в соединении с изоляцией. К ним прилагалась заверенная копия акта психиатрической экспертизы, установившей наличие душевной болезни.

Предусматривалось, что душевнобольной через каждые шесть месяцев должен был подвергаться переосвидетельствованию Центральной врачебной экспертной комиссией тюремного управления НКВД СССР «для определения возможности прекращения принудительного лечения в соединении с изоляцией вследствие выздоровления или неизлечимости заболевания».

Окончательный вердикт о прекращении принудительного лечения выносился определением суда или постановлением Особого совещания при НКВД СССР, направивших душевнобольных на лечение. Начальник больницы получал от них указание о направлении освобожденного от принудительного лечения или в распоряжение следственного органа, если уголовное преследование в отношении его не было прекращено, или в психиатрическую больницу органов здравоохранения в случае признания заключенного неизлечимо больным.

Если заключенный умирал, труп родственникам не выдавался и они получали только извещение о смерти в соответствующем отделе актов гражданского состояния по месту жительства заключенного до ареста.

Душевнобольные заключенные не имели права безнадзорного выхода в коридоры, другие комнаты и помещения больницы; ограничивалось их право на переписку с родственниками.

Заключенным не возбранялось подавать заявления и жалобы в высокие советские и партийные органы, но только тем, кто был признан выздоровевшим. Заявитель мог их вручить лично инспектирующему больницу лицу, если заявление адресовалось ему, а все прочие письма подавались начальнику больницы или его заместителю при обходе палат.

Правом проверки КТПБ во всех отношениях обладали только министр ВД СССР, его заместители, начальник тюремного отдела МВД СССР, министр ВД ТАССР, его заместители, а также лица, ими уполномоченные.

Право опроса душевнобольных заключенных, проверки так называемой законности и условий их содержания имел очень узкий круг руководства Прокуратуры СССР и ТАССР.

Инструкция о КТПБ — яркий пример ведомственного произвола по отношению к душевнобольным, к которым относились как к преступникам, пренебрежения теми статьями УК РСФСР, в соответствии с которыми душевнобольные, признанные в установленном законом порядке невменяемыми, освобождались от уголовного наказания.

Как подтвердили найденные мною в Центре хранения современной документации (бывший Архив Общего отдела ЦК КПСС) материалы комиссии Комитета партийного контроля при ЦК КПСС о проверке деятельности КТПБ, граждане направлялись на принудительное лечение с изоляцией главным образом во внесудебном порядке, по определению Особого совещания при НКВД СССР. Эта сверхнезаконная практика изжила себя где-то на излете 50-х годов.

Устанавливался чрезвычайно длительный срок повторного медицинского переосвидетельствования душевнобольных (6 месяцев), хотя психиатрам хорошо было известно, что лица, пережившие состояние реактивных психозов, обретали душевное равновесие значительно раньше названного срока и, по существу будучи психически здоровыми, вынуждены были томиться в ужасающе дискомфортных условиях тюремной психиатрической больницы.

Дальнейшая судьба находившихся на принудительном лечении лиц решалась исключительно следственными органами, которые и близко не подпускали к этому делу адвокатов.