Николай обладал безграничной энергией и развитым чувством долга. Он принял на себя значительную долю реальных дел по управлению страной. В отличие от своих предшественников, он назначал русских на главные административные должности и окружил себя весьма способными и одаренными советниками. Министром юстиции был назначен Дмитрий Дашков — человек «неподкупный, несмотря на искушения, и сочетающий в себе редкую эрудицию и истинную страсть к делу». Графу Е. Ф. Канкрину государь поручил осуществление грандиозной работы по кодификации законов империи; результатом этого труда явился свод законов в сорока пяти томах. Граф Александр Бенкендорф получил в свое ведение печально известное Третье отделение канцелярии его величества, которое было призвано, говоря словами самого Бенкендорфа, «покровительствовать утесненным и наблюдать за злоумышлениями и людьми, к ним склонным». Столь продуманной системы управления Россия еще не знала. Восхищение императора точностью и порядком, царящими в прусской армии, чувствовалось в постановке дела во всех государственных департаментах. Доклады, комиссии, бумаги, бумаги, бумаги… Вскоре возникла необходимость учредить государственную комиссию «по изысканию путей уменьшения необязательной корреспонденции».
Не прошло и пяти лет правления Николая, как события в Западной Европе открыли новую страницу в российской истории. В 1830 году был свергнут Карл X, а Луи-Филипп стал не королем Франции, а королем французов. Отец Луи, Филипп Эгалите[10], ранее голосовал за казнь Людовика XVI, состоявшего с ним в родстве. Новый режим принял форму конституционной монархии с либеральным буржуазным правительством. До появления на политической сцене Филиппа правление европейскими странами осуществлялось сильными монархическими режимами, при которых власть монархов была почти абсолютной. Теперь во Франции установился конституционный порядок, в значительной степени ограничивший полномочия короля, а вскоре стремление масс к аналогичным реформам стало ощущаться в Италии, Бельгии и, наконец, в Польше.
Двадцать восьмого ноября 1830 года польские националисты ворвались во дворец Бельведер в Варшаве и убили русского генерала, которого приняли за великого князя Константина. На следующий день горстке поляков удалось получить контроль над варшавским гарнизоном. Впрочем, в течение недели восстание было подавлено и порядок восстановлен. События декабрьского мятежа 1825 года оставили неизгладимый след в памяти императора, и теперь волнения в Варшаве подтвердили худшие подозрения Николая, утвердив его во мнении, что либерализм и конституционные эксперименты таят угрозу и являются совершенно нетерпимыми. Одновременно с жестокими репрессиями в Польше развернулась программа интенсивной русификации.
Пока в Европе после 1830 года набирали силу революционные движения, русский император все в большей степени становился олицетворением автократии и консерватизма. «Его система правления подчинялась жесткой логике, его убеждения были непоколебимы, — писал о Николае барон Жомини[11], швейцарец на русской службе, советник царя. — Государь получил свои полномочия не в результате выборов, а от Бога. Порядок или революция — вот две крайности, компромисса между которыми он не допускал». Моральную и материальную опору в критические моменты видела в русском царе Австрия. Канцлер Меттерних и Николай нередко выказывали взаимное восхищение.
Внутри страны Николай продолжал реформы, в результате которых крестьяне, составлявшие огромное большинство населения, получили определенные выгоды, чего нельзя сказать о меньшинстве — интеллектуалах и нарождающемся среднем классе, поскольку царь издал немало законов, успешно подавляющих творческую мысль. Был введен запрет на поездки за границу, цензура внедрялась все шире и становилась строже. Из учебников по греческой истории изымалось слово «демос», об убийстве Юлия Цезаря упоминать не следовало — он якобы просто умер. Усердный цензор вычеркнул из научного труда выражение «силы природы». Газеты сообщали тщательно отобранные новости практически без собственных комментариев. Из текстов по анатомии исключалось все, что могло «оскорбить чувство приличия». Писателям буквально зажали рот, и многие из них оказались в Сибири, включая таких знаменитостей, как, например, Достоевский. «Русскую литературу можно было сравнить с растением, которое пытается пустить побеги, находясь на краю вулканического кратера», — писал один историк. Индивидуальная мысль была задушена, инициатива пресекалась. В то время как в Европе во всю силу разгорался революционный огонь, до России доходил разве легкий запах дыма.
Что же представляла собой Россия, управляемая императором Николаем? Как и сейчас, это была крупнейшая в мире страна, территория которой составляла в то время одну седьмую часть обитаемой суши. В течение четырех с лишним веков она росла со средней скоростью почти 180 квадратных километров в день. В 1852 году население России равнялось примерно 67 миллионам человек и было представлено 160 национальностями и народностями, говорящими на 110 языках и наречиях и исповедующими 35 религий. Самую крупную этническую группу составляли славяне, доля которых достигала трех четвертей общего населения. Большинство представителей именно этой группы были преданы идее абсолютной власти. «Царь яко Бог, — писал историк XVIII века Иван Посошков, — еже восхощет во области своей может всё сотворить». Император был альфой и омегой благополучия нации.
Примерно за тридцать лет до визита Николая в Англию красные мундиры гвардейцев-казаков, выступавших в строю по пятнадцать всадников в ряд, появились у Пантенских ворот Парижа. За ними на черной арабской кобыле (по иронии судьбы — даре Наполеона[12]) ехал царь Александр I. По правую руку царя держался представитель австрийского императора князь Шварценберг, по левую — прусский король Фридрих-Вильгельм III. Великая армия Наполеона была окончательно разгромлена союзниками под Лейпцигом, а сам французский император бежал. Ясным солнечным утром 31 марта 1814 года войска победителей прошли по Елисейским полям, и радостные парижане имели возможность полюбоваться мощью и величием России. Это грандиозное зрелище на Западе не забыли. В самом деле, что могло помешать России когда-нибудь в будущем «освободить» Европу еще раз? В 1820 году Наполеон предостерегал из своей ссылки на острове Святой Елены: «Северные варвары уже сейчас слишком сильны, и со временем, может статься, они захватят всю Европу». Русский царь, встреченный с таким энтузиазмом в Лондоне в 1844 году, был правителем страны с безграничной территорией и устрашающей мощью. «Император Николай — хозяин Европы» — такой фразой излил свои чувства принц Альберт.
Во вторник в Виндзорском парке состоялся грандиозный смотр войскам. Император, саксонский король, принц Альберт и почти все мужчины были верхом. Николай облачился в великолепную форму Преображенского полка — темно-зеленый мундир, белые брюки и черный шлем с белым плюмажем. Бриллиантовая звезда ордена Подвязки сверкала на солнце. Герцог Аргайл писал:
Ни до, ни после этого дня мне не приходилось испытывать столь сильное ощущение от присутствия рядом с истинно царским величием. Весь его облик поражал мужской красотой, доведенной до совершенства: высота почти два метра, плечи откинуты назад, безупречная военная осанка, гордая посадка головы, мужественное и властное лицо. Его черты близки античному греческому идеалу: лоб и нос образуют непрерывную линию… Воля, энергия, мощь — все это читалось на лице императора. И удивительные глаза — настороженные, бдительные, но при этом без тени тревоги.
На принце Альберте был мундир фельдмаршала с русским орденом Святого Андрея Первозванного, на короле Саксонии — синий с золотом мундир и ордена Подвязки и Золотого руна. Королева Виктория и дамы прибыли в открытых экипажах.
В смотре участвовали войска, представляющие девять кавалерийских и артиллерийских полков, командовал ими виконт Кобермир. При появлении высоких особ оркестр грянул российский гимн. Император ехал впереди и со всем вниманием оценивал выправку стоящих в строю. Закончился смотр торжественным парадом. Очевидец церемонии отмечал радостные возгласы, встретившие старого герцога Веллингтона, когда тот поравнялся с экипажем королевы, и красивый жест принца Альберта, который ехал перед своими гвардейцами и отсалютовал шпагой ее величеству, сопроводив это воинское приветствие неподражаемой улыбкой. «Столько изъявлений дружеских чувств за одну минуту я никогда не видел», — добавил он. После парада Виктория удалилась, провожаемая громкими аплодисментами и восклицаниями: «Боже, храни королеву!» Затем в течение часа войска демонстрировали строевую подготовку, упражнения с оружием и замысловатые перестроения. Вернувшись в замок, император выразил королеве свое восхищение выучкой ее армии. Особенно высоко оценил Николай скорость и точность работы артиллеристов.
