ПВЛ сообщает нам очень интересные подробности о крещении неким Добрыней, как мы помним – дядей Владимира, Новгорода. «…и тотчас сокрушил идолов, деревянные сжег, а каменные, изломав, низверг в реку; и была нечестивым великая печаль. Мужи и жены, видев это, с воплем великим и слезами просили за них, будто за настоящих богов. Добрыня же, насмехаясь, им говорил: «Что, безумные, сожалеете о тех, которые себя оборонить не могут, какую пользу вы от них чаять можете». И послал всюду, объявив, чтоб все шли ко крещению. <…> И пришли многие, а не хотящих креститься воины притаскивали и крестили, мужчин выше моста, а женщин ниже моста. <…>». Не знаю, как у кого, но у меня эти строки вызывают большое удивление. Тот же самый Добрыня, который 8 лет назад здесь же воздвигал своих «богомерзких идолов» (вероятно, тоже преодолевая какое-то сопротивление, – иначе зачем об этом сообщалось бы как о чем-то значимом?), теперь сталкивается со странным явлением. За эти 8 лет его «идолов» так полюбили, что «с воплем и слезами великими просили за них, как за настоящих богов». Нет ли здесь какой-то попытки выдать желаемое за действительное?
Вообще-то для языческого менталитета, настоящего языческого менталитета, а не «новодела», созданного в последние годы по аналогии с аврамическими религиями, совершенно не свойственно миссионерство. Вера язычника – это вера в духов пращуров и родовые связи с тотемными существами. Это еще и самоидентификация. Племя, живущее у озера и занимающееся преимущественно рыболовством, имеет в своем пантеоне некий «дух озера», от которого они выводят свою генетическую «самость». Племя, живущее в лесу и занимающееся преимущественно охотой, выводит свой род, допустим, от медведя и этим-то прежде всего и отличается от «рыболовов». Завоевать – да, ты можешь завоевать других язычников и сделать их рабами, но НАВЯЗАТЬ (!!!) своих предков, фактически породниться с бывшим противником, с точки зрения язычника, даже не «кощунство», а просто несусветная глупость. Все равно что «назначить» китайца эскимосом. И сам победитель знает, что это не так, да и побежденный понимает, что он пусть и раб, но никак не эскимос. В этом одновременно и сила, и слабость язычества. Язычество, как правило, очень сильно в обороне. История Руси этому – лучшее подтверждение. Язычник стоит насмерть, не пуская «чужих» в свое священное сакральное место жительства, но как концепция для создания империи – язычество не выдерживает никакой конкуренции. Возможны союзы племен, даже прочные союзы, но только не единое политическое пространство с самодержцем во главе. Не то же ли самое произошло с американскими индейцами? Союзы племен не смогли противостоять молодой, еще не вполне оформленной, но нации, на тот момент вооруженной мощной идеологией – идеи Великой Французской революции + еще молодой протестантизм.
Возвращаясь к Владимиру, осмелюсь предположить, что все дело было ни в какой не в вере, а именно в том самом «единовластии». А в борьбе за власть все средства хороши. Надо было воссесть в Киеве – пригодились варяги, варягов «кинули» и попытались укрепить свою власть с помощью Византии. Вот только «кинуть» византийцев было потруднее. Митрополит Иларион в «Слове о Законе и Благодати» откровенно писал: «И не было ни одного противящегося благочестивому его [Владимира] повелению, а если кто и не с любовью, но со страхом принужден креститься, потому что благоверие его [Владимира] с властью сопряжено». Один из источников, включенных в «Историю» Татищева, так дополнил официальное повествование о крещении в Киеве: «Инии же нуждою последовали, окаменелыя же сердцем, яко аспида, глухо затыкаюсче уши своя, уходили в пустыни и леса, да погибнут в зловерии их». ПВЛ сообщает закономерное следствие: «Сильно умножились разбои». Христианские епископы потребовали от князя принятия самых жестких мер: «Почему не казнишь разбойников»? (Логично предположить, что именно христианские священнослужители особенно страдали от вновь появившихся разбойников.) «Боюсь греха», – откликнулся князь с явной иронией. Следует учесть, что на языческой Руси смертной казни не было, существовали кровная месть и штраф (вира), требование епископов опиралось именно на христианское, византийское законодательство. Столь буквальное толкование «Не убий» епископов не устроило: «Ты поставлен Богом для наказания злым, а не добрым на милость. Следует тебе казнить разбойников». Через некоторое время епископы разобрались в ситуации: вира оказалась одним из главнейших источников княжеских доходов, десятая часть которых шла духовенству. Вира была восстановлена, и еще в XII веке церковники сами собирали ее в принадлежащих им селах (Грамота князя Мстислава Владимировича Юрьеву монастырю, 1130). Корону на голове «восточных монархов» удержать удалось, но уже не так и далек был день, когда она зашаталась всерьез.
Новгород оказался крепким орешком и так просто Владимиру подчиняться отказался. Летопись описывает события так: «6499 (991). В Новгороде люди, увидев, что Добрыня идет крестить их, учинили вече и заклялись все не пустить их в город и не дать опровергнуть идолов. И когда он пришел, они, разметав мост великий, вышли с оружием, и какими бы угрозами или ласковыми словами их Добрыня ни увещевал, они и слышать не хотели, и вывели два самострела больших со множеством камней, и поставили их на мосту, как на настоящих своих врагов (выделено мной. – М. С.). Высший же над славянскими жрецами Богомил, который из-за своего красноречия был наречен Соловьем, запрещал людям покоряться. Мы же (вероятно, христианские проповедники, от имени которых ведется повествование. – М. С.) стояли на торговой стороне, ходили по торжищам и улицам и учили людей, как могли. (Заметим, что сами проповедники могли вполне пользоваться плодами «либерализма и демократии» новгородцев. – М. С.) Но гибнущим в нечестии слово крестное, которое апостол сказал, явилось безумием и обманом. И так мы пребывали два дня и крестили несколько сот людей. Тоща тысяцкий новгородский Угоняй ездил повсюду и кричал: «Лучше нам помереть, нежели богов наших дать на поругание». Народ же оной страны, рассвирепев, дом Добрыни разорил, имение разграбил, жену и родных его избил. (Значит, в Новгороде находилась фактически резиденция Добрыни. – М. С.) Тысяцкий же Владимиров Путята, муж смышленый и храбрый, приготовив ладью и избрав от ростовцев 500 человек, ночью переправился выше города на ту сторону и вошел в город, и никто не остерегся, так как все видевшие их думали, что видят своих воинов. Он же, дойдя до двора Угоняя, его и других первых мужей тотчас послал к Добрыне за реку. Люди же той страны, услышав про это, собрались до 5000, обступили Путяту, и была между ними злая сеча. Некоторые пошли и церковь Преображения Господня разметали и дома христиан стали грабить. (Оп-па! Значит, в Новгороде уже была мощная христианская колония со своим духовным центром? – М. С.) А на рассвете подоспел Добрыня с бывшими с ним воинами, и повелел он у берега некоторые дома поджечь, чем люди были весьма устрашены, и побежали они тушить огонь; и тотчас перестали сечь, и тоща первые мужи, придя к Добрыне, стали просить мира». «Владимиров Путята» может быть прочтено как «слуга Владимиров, Путята» (как Путята Владимирович прочтение сомнительное, поскольку предполагает иной порядок слов (Путята Владимиров), а в источнике однозначно читается как «Владимиров тысяцкий». Но по логике повествования, он скорее не киевлянин, а владимирец. И 500 ростовцев для владимирца как раз вполне законное воинское формирование. То есть имела место, вероятно, согласованная «интервенция» против Новгорода. И далее: «И так крестя, Путята шел к Киеву. (Опять? Интересно, по скольку раз были крещены русичи? – М. С.) Потому люди и поносят новгородцев, мол, их Путята крестил мечом, а Добрыня огнем».
Опыт Владимира и Киева, несмотря на очевидные огрехи, был расценен в основном положительно. И через несколько десятилетий волна насильственной христианизации (если верить летописям) прокатилась по всей Руси Залесской (Ростов, Суздаль, Владимир). В «Житии» ростовского епископа Исайи описывается, как Исайя из Ростова «обходит прочие города и места в Ростовской и Суздальской областях» и, где «находит идолов, всех предает огню». Насколько было это эффективно с точки зрения борьбы за умы и души русичей, можно судить хотя бы по тому, что до XVII века переписывались церковные поучения против язычества, до XVIII века в церковных требниках стояли вопросы к исповедующимся – не ходил ли к волхвам, не исполнял ли их указаний. В 40-х годах XVIII века (!!!) архиерей Дмитрий Сеченов доносил о нападении на него русских язычников. Хотя тут тоже нужно «делить на десять». Неизвестно, кого архиерей посчитал «язычниками». Судя по тому, как легко это клеймо ставится сегодня, вполне возможно предположить, что это были кто угодно, включая обычных разбойников или просто людей, не понравившихся г-ну Сеченову лично. Вспоминается одна история, озвученная писателем-сатириком Михаилом Задорновым, о том, как двое выпивох решили просто так, шутки ради «дать в рыло» священнику. Правда, итог был немного иной. Задорновский священник в миру оказался то ли боксером, то ли дзюдоистом. Ну вот, скажете, этого шута горохового нам еще как не хватало! Тот еще литературный авторитет! Не торопитесь…
