– Расстрелян, – холодно говорил он, ничего не слушая.
– Да нет же, я видела его сейчас, – рыдала женщина.
– Ну, будет расстрелян…
Этот же Лацис поместил в «Известиях Совета рабочих депутатов» свою статью «Законы гражданской войны», в которой доказывал, что раненых нужно добивать, ибо «таковы законы не империалистической войны». Сам Сидоров оказался освобожден, поскольку за него хлопотали некоторые его знакомые, в прошлом состоявшие, как и он, в эсеровской партии, и воспользовавшиеся тем, что Лацис был пьян и подписал приказ об освобождении не читая [54] .
Подобных описаний с натуры известно множество. Известен, например, случай, когда сотрудник Особотдела Николай Любецкий, оказавшись во время командировки на морском побережье и будучи мертвецки пьян, зашел в чекистской форме в море, поскользнулся и утонул [55] . Чекисты понимали, что чрезмерное алкогольное возлияние их коллеги было вызвано условиями работы и необходимостью как-то сбросить постоянный стресс, уйдя в загул. Их нравственное разложение стало ахиллесовой пятой и помешало им адекватно оценить ситуацию летом 1936 года, когда Сталин задумал их уничтожить.
История взаимоотношений Сталина и Ягоды довольно извилиста. Человек по своей натуре очень скрытный, Ягода долгое время производил впечатление ограниченного, мелкого и в целом примитивно организованного службиста, чрезмерно увлеченного выпивкой, женщинами и к тому же вороватого. Практически все знавшие Ягоду, чьи сочинения нам доступны, ограничиваются этой характеристикой. Став ключевой фигурою в ГПУ, Ягода добавил к упомянутым качествам барские замашки, высокомерие и грубость по отношению к окружающим. Когда секретарь Сокольнического райкома, которому по партийной линии была подведомственна парторганизация центрального аппарата ГПУ, Теремяшкина впервые вошла в его кабинет и по незнанию произнесла его фамилию с ударением на первом слоге, он презрительно взглянул на нее и молча указал рукою на дверь [56] . С другими он обращался еще хуже, будучи «знатным матерщинником» [57] . Однако карьера этого человека показывает, что он отнюдь не прост и его возвышение объясняется не одним лишь сталинским расположением.
С конца 20-х гг. одновременно набирают силу два параллельных процесса: все возрастающее усиление роли ОГПУ в государственном механизме власти и укрепление в нем позиций Ягоды и его выдвиженцев. С этого времени Ягода начинает делать первые шаги к тому, чтобы выйти из-под контроля партийного аппарата. Еще в середине 20-х гг. эти тенденции заметил секретарь Политбюро Борис Бажанов: «Я очень скоро понял, какую власть забирает ГПУ над беспартийным населением, которое отдано на его полный произвол. Так же ясно было, почему при коммунистическом режиме невозможны никакие личные свободы: все национализировано, все и каждый, чтобы жить и кормиться, обязаны быть на государственной службе. Малейшее свободомыслие, малейшее желание личной свободы – и над человеком угроза лишения возможности работать и, следовательно, жить. Вокруг всего этого гигантская информационная сеть сексотов, обо всех все известно, все в руках у ГПУ. И в то же время, забирая эту власть, начиная строить огромную империю ГУЛага, ГПУ старается как можно меньше информировать верхушку партии о том, что оно делает» [58] .
На рубеже 30-х гг. Ягода и его соратники задумали беспрецедентное по своим масштабам провокационное дело «Весна», начатое массовыми арестами на Украине и продолженное репрессиями в Москве, Ленинграде, Воронеже, Сталинграде, Смоленске, Краснодаре, Новочеркасске, Минске. Инициаторами его явились так называемые герои Гражданской – представители группировок Ворошилова – Буденного и Гамарника – Якира, которые соперничали между собою в борьбе за власть над командованием Красной Армии, но в данном случае объединились в целях уничтожения «военспецов», силами которых в действительности была выиграна Гражданская война. Оказавшись в начале своего существования на краю гибели, Советская республика путем превентивных репрессий и шантажа мобилизовала в Красную Армию тех кадровых военных, до кого была возможность добраться. Вынужденно оказавшись на командных постах Красной Армии, эти люди теперь закономерно опасались мести в случае победы Белой гвардии, вследствие чего частью перебежали на ее сторону [59] те же, у кого такой возможности не было, а таких было большинство (специально для этого к ним были приставлены комиссары), воевали как умели, на победу, и в итоге добились ее, после чего стали новым властям более не нужны и даже опасны. Инициатором принудительного использования в Красной Армии военспецов в свое время выступил Троцкий, так что теперь их удобно было объявить не только скрытыми контрреволюционерами, но еще и троцкистами.
При формировании Красной Армии в 1918 г. численность «военспецов» из бывших офицеров и генералов составляла 80 % ее командного состава [60] . В 1918–1920 гг. 18 из 20 командующих фронтами Красной Армии, все начальники фронтовых штабов, 47 из 76 командующих армиями, 82,8 % начальников армейских штабов были выходцами из «старой» армии. К их числу следует добавить и 14 тысяч пленных белогвардейцев, призванных в Красную Армию в 1920 г. [61] Поэтому, поставив задачу «подмести» всех этих людей, да к тому же еще пользуясь поддержкой и Ворошилова, и Гамарника, и примкнувшего к ним «красного милитариста» Тухачевского (хотя последний сам принадлежал к старому офицерству), которые жаждали присвоить себе лавры победителей Гражданской войны, избавившись от истинных творцов победы, Ягода и его приспешники сразу придали делу грандиозный размах.
Украинский историк Ярослав Тинченко, являющийся крупнейшим исследователем дела «Весна», указал, что общая численность арестованных по нему составила не менее 10 тысяч человек и охватывала подавляющее большинство кадровых военных, профессионально подготовленных еще до революции [62] . Но уже в 1931 г. размах репрессий в армии начал производить впечатление, что этим подрывается военная мощь Советского государства. Именно такую трактовку придали делу «Весна» руководители ОГПУ, объединившиеся против Ягоды и решившие разыграть столь выигрышную, как им казалось, карту. Эту группу, известную под названием «пятерки», возглавили преемник Трилиссера Станислав Мессинг и начальник Секретно-оперативного управления Е. Евдокимов. Надо сказать, что эти люди сами были большими специалистами в раздувании абсолютно фальсифицированных политических дел. Они приложили руку к делам «Промпартии», Шахтинскому делу, процессу «Союзного бюро меньшевиков» и ряду других, по которым подводили под расстрел и длительные сроки заключения невиновных людей. Кстати, в самом ОГПУ тот же Евдокимов слыл первым фальсификатором [63] . Но теперь «пятерка» задумала выступить в тоге обличителей «дутых», фальсифицированных дел, борцов с «липачеством» [64] .
Попытка вновь оказалась неудачной. Ягода поспешил заручиться поддержкой Кагановича, а Ворошилов и начальник Главного Политуправления Красной Армии Гамарник поддерживали дело «Весна» с самого начала, поэтому решением Политбюро в конце июля 1931 г. члены «пятерки» оказались выброшены из ОГПУ со следующей формулировкой: «а) эти товарищи вели внутри ОГПУ совершенно нетерпимую борьбу против руководства ОГПУ; б) они распространяли среди работников ОГПУ совершенно несоответствующие действительности разлагающие слухи о том, что дело о вредительстве в военном ведомстве является «дутым» делом; в) они расшатывали тем самым железную дисциплину среди работников ОГПУ» [65] . Я. Тинченко в своей книге «Голгофа русского офицерства в СССР. 1930–1931» описывает трагический конец дела «Весна»: чтобы окончательно зачистить концы, были проведены массовые расстрелы арестованных, спешно осужденных внесудебным порядком. Например, в Ленинграде только в одну ночь со 2 на 3 мая 1931 г. расстреляно свыше трехсот человек.
Однако на сей раз Сталин не упустил случая, чтобы создать Ягоде противовес в ОГПУ. На должность первого зампреда ОГПУ был переведен верный сталинский выдвиженец Иван Акулов (будущий первый прокурор Союза ССР). По замыслу вождя, при абсолютно недееспособном (вследствие болезни) председателе ОГПУ В.Р. Менжинском Акулов станет фактически первым лицом в системе органов госбезопасности. В соответствии со сталинской заповедью «кадры решают все», правой рукой Акулова в предстоящей перестановке руководящих кадров ОГПУ должен был стать новый начальник отдела кадров ОГПУ Д. Булатов – человек Кагановича, перед этим – начальник оргинструкторского отдела ЦК. Но ягодовцы и здесь проявили настойчивость и сплоченность. Они упрямо игнорировали как Менжинского, так и Акулова, все вопросы обсуждая и решая через Ягоду. Булатов и его отдел кадров были ограничены сугубо техническими функциями и никак не влияли на расстановку руководящего состава. Уже в октябре 1932 года Сталин вынужден был отказаться от своего замысла и убрал Акулова из ОГПУ, к чему «немало сил приложил Г.Г. Ягода» [66] . Вскоре за ним последовал и Булатов [67] . Оба они впоследствии были казнены. Изгнание Булатова повлекло затяжной конфликт Ягоды с Кагановичем, который с этого времени в противовес Ягоде начинает поддерживать идею усиления контроля за деятельностью НКВД через другого своего выдвиженца – работника аппарата ЦК Н.И. Ежова. А. Орлов пишет, что Ягода не раз пытался улучшить отношения с Кагановичем, но безрезультатно. «Двухсотпроцентный сталинист», как называл его Молотов [68] , Каганович наблюдал, как Ягода исподволь забирает себе все больше вла сти, как старательно раздувает свой культ личности. При этом, разумеется, Каганович опасался перемены власти, поскольку прочно связал свою политическую судьбу со Сталиным. Он стал наиболее упорным и последовательным врагом Ягоды среди членов Политбюро, постоянно ожидал с его стороны всяческих подвохов и придумал ему прозвище Фуше. Не исключено, впрочем, что Каганович по малограмотности перепутал наполеоновского министра с Николя Фуке – сюринтендантом Франции, который был умен, ловок и не стеснялся быть едва ли не богаче самого короля, считая себя незаменимым на своем месте. При этом он окружил короля своими шпионами, которые сообщали ему обо всем, что делалось при дворе. Среди людей, которых вербовал Фуке, оказались даже фаворитка короля, а также духовный исповедник королевы-матери. Кончилось дело тем, что король поручил другому, более мелкому чиновнику финансов Кольберу, провести ревизию деятельности Фуке, которая открыла колоссальные злоупотребления. Король, однако, не подал виду и даже притворился, будто он недоволен Кольбером и хочет его арестовать, вследствие чего Фуке по поручению короля приказал подготовить одну из тюрем для содержания опасного государственного преступника. В один прекрасный день король приказал знаменитому впоследствии д’Артаньяну арестовать коварного министра сразу же после заседания кабинета, и Фуке водворился в собственные казематы. Если Кагановичу стала известна эта история, то неудивительно, что он предназначил Ягоде участь Фуке. По его ли подсказке или же из своих собственных соображений Сталин, почувствовав, что без ягодинских информаторов и охраны он не может сделать и шагу, стал действовать хитростью.
