Сергей Цветков - Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо

Действительно, каждая половецкая орда представляла собой обособленный родоплеменной коллектив, возглавляемый старейшинами — беками и ханами. По словам рабби Петахьи Регенсбургского (XII в.), «куманы не имеют общих владетелей, а только князей и благородные фамилии». В случае нужды они могли создавать временные военные союзы, но без единого руководства.

Быт половцев был скуден и неприхотлив. Жилищем им служили войлочные юрты и крытые повозки; обыкновенный их рацион состоял из сыра, молока и сырого мяса, размягченного и согретого под седлом лошади. Хлеба они не знали вовсе, а из зерновых культур употребляли в пищу только рис и просо, добываемые посредством торговли.

Недостаток съестных припасов, изделий ремесленного производства и предметов роскоши половцы восполняли путем набегов на окрестные земли. Одной из важнейших статей добычи были рабы, которых сбывали на невольничьих рынках Крыма и Средней Азии.

Тактика грабительских налетов («облав») была доведена половцами до совершенства. Основной упор делался на стремительность и внезапность нападения. Участник Четвертого крестового похода, французский хронист Робер де Клари, поражался тому, что половцы «передвигаются столь быстро, что за одну ночь и за один день покрывают путь в шесть, или семь, или восемь дней [обычного] перехода… Когда они поворачивают обратно, вот тогда и захватывают добычу, угоняют людей в плен и вообще берут все, что могут добыть». Евстафий Солунский дает половцам сходную характеристику: «Это летучие люди, и поэтому их нельзя поймать»; народ этот «в одно и то же время… близок и уже далеко отступил. Его еще не успели увидеть, а он уже скрылся из глаз». Даже такие полноводные реки, как Днепр, Днестр и Дунай, не являлись для половцев непреодолимой преградой. Для переправы кибиток они использовали своеобразные плоты, изготовленные из десятка растянутых лошадиных шкур, крепко связанных одна с другой и обшитых по краям одним ремнем. Воины переправлялись сидя верхом на кожаных мешках, набитых соломой и так плотно зашитых, что ни капли воды не могло просочиться внутрь. Те и другие «плавсредства» привязывали к хвостам лошадей, которые доставляли их на тот берег.

Основной тактической единицей половецкого войска было родовое ополчение численностью от нескольких десятков до 300—400 всадников, со своим предводителем — беком и знаменем (бунчуком). В целом каждая половецкая орда могла выставить примерно от четырех до семи тысяч взрослых мужчин-воинов. Из-за слабости своего вооружения (главными видами их оружия были луки[48] и копья, доспехами — плотные кожаные и войлочные куртки) половцы старались не вступать в лобовое столкновение с противником, предпочитая засады, притворные отступления и обходные маневры. Города и крепости, даже плохо укрепленные, почти всегда оставались для них неприступными. Не имея никаких осадных устройств, половцы крайне редко решались брать город «на копье», если только не рассчитывали застать его защитников врасплох. Обычно они стремились измором вынудить осажденных к сдаче, однако не были способны на ведение длительных осад, поскольку необходимость строго соблюдать режим сезонных перекочевок не позволяла им слишком долго задерживаться под городскими стенами.

На войне половцы придерживались степного кодекса чести: свято соблюдали законы гостеприимства по отношению к вражеским послам, в бою стремились не убивать знатных противников, а захватывать их в плен с тем, чтобы затем получить за них выкуп. В качестве союзников или наемников они, как правило, проявляли исключительную верность. Но соседи из них были плохие. Договоры, ручательства, клятвы не значили в их глазах ничего, а вероломство рассматривалось как похвальная хитрость. Византийская писательница Анна Комнин (ум. ок. 1153), дочь императора Алексея I Комнина, жаловалась на «податливость», «изменчивость» образа мыслей и «непостоянство» половцев. Такими же ненадежными и беспокойными соседями они стали и для Русской земли.

Пока торки были главными противниками половцев, последние придерживались заключенного со Всеволодом Ярославичем мирного договора. Но после ухода в 1060 г. основной части торческой орды в Подунавье половцы сразу забыли о дружеских обещаниях, данных ханом Блушем Всеволоду пять лет назад. Уже зимой 1061 г. орда хана Искала вторглась во владения переяславского князя. Всеволод, только что разгромивший торков, вероятно, недооценил грозившую ему новую опасность или просто не успел как следует «исполчиться». Во всяком случае, он выступил против половцев с небольшой дружиной без привлечения «воев», то есть городского ополчения. В сражении, состоявшемся 2 февраля, русское войско было разбито. Повоевав Переяславскую землю, половцы ушли назад в степь. «Се бысть первое зло от поганых и безбожных враг», — отметил летописец.

Как известно, беда не приходит одна.

Поражение Всеволода от половцев стало предвестием череды внутренних смут и раздоров, которые привели в конце концов к полному крушению политического режима соправления трех братьев.

Мир в княжеском семействе нарушил владимиро-волынский князь Ростислав Владимирович. Причины его возмущения против дядей неизвестны. Летопись сообщает только, что в 1064 г. «бежа Ростислав Тмутороканю»[49]. Поступок этот во всяком случае показывает, что Ростислав был недоволен посажением его на владимиро-волынское княжение и, видимо, рассчитывал на что-то другое[50]. Вместе с Ростиславом бежали двое родовитых людей, должно быть его сверстники и хорошие знакомцы, — некто Порей и сын новгородского посадника Остромира Вышата. Кроме того, владимиро-волынского князя сопровождала дружина удальцов, причем достаточно многочисленная[51], ибо летописец говорит, что Ростислав силой «выгна» из Тмуторокани сидевшего там Глеба, сына Святослава Ярославича, «а сам седе в него место».

Святослав тотчас вступился за сына. В 1065 г. он привел под Тмуторокань черниговскую рать. Ростислав оставил город без боя не потому, что «убоявся» Святослава, замечает летописец, «но не хотя противу стрыеви [дяди (по отцу)] своему оружья взяти»[52]. Посадив Глеба в Тмуторокани, Святослав возвратился в Чернигов, где спустя недолгое время опять увидел сына, вторично изгнанного Ростиславом с тмутороканского стола.

На этот раз немедленного ответа со стороны Святослава не последовало, так как Ярославичи были встревожены нападением на Псков полоцкого князя Всеслава (см. с. 35 данного издания). Ростислав утвердился в Тмуторокани в качестве законного правителя, который «емлюще дань у касог и у инех стран». По-видимому, он захватил также часть побережья Восточного Крыма вместе с Керчью{26}. Это вызвало немедленную реакцию со стороны византийских властей Крыма. В 1066 г. херсонский катепан[53] под предлогом переговоров явился к Ростиславу и на пиру поднес ему заздравную чашу с медленно действующим ядом. Ростислав умер на седьмой день, когда его отравитель уже благополучно вернулся в Херсон, поведав горожанам о результатах своего посольства. Коварный поступок катепана возмутил жителей Херсона, которые побили его камнями, желая, по всей видимости, предотвратить карательную акцию против своего города со стороны тмутороканской Руси. Однако мстить за князя-изгоя никто не собирался[54]. Вернувшийся в Тмуторокань Глеб занялся совершенно другими делами, в частности измерением ширины Керченского пролива — от Тмуторокани до новых русских владений в Керчи[55].

Почти одновременно с Ростиславом на другом краю Руси меч против Ярославичей обнажил полоцкий изгой, князь Всеслав Брячиславич. Сущность острейшего конфликта, возникшего в середине 60-х гг. XI в. между ним и тремя братьями-соправителями, осталась нераскрытой в древнерусском летописании, в связи с чем опираться здесь приходится на косвенные данные.

Полоцкая земля — племенная территория западной группировки кривичей, осевших в верховьях Западной Двины и Березины, — позже других восточнославянских земель признала власть киевской династии{27} и первой вышла из-под ее контроля. Не позднее конца 80-х гг. X в. здесь образовался особый удел Изяслава, сына князя Владимира Святославича и полоцкой княжны Рогнеды{28}. Во время усобицы 1015—1019 гг. между сыновьями Владимира Полоцкая земля окончательно обособилась от Киева, превратившись в наследственное владение отдельной ветви княжеского рода — Рогволожичей{29}. Это не означало, что полоцкие князя исключили себя из сферы общерусских интересов. Полоцк по-прежнему оставался причастен ко всем политическим, экономическим и культурным процессам, происходившим в Русской земле.