на реке По) папа Урбан II собрал уже общий синод епископов Италии, Бургундии, Франции и юга Германии (на котором он впервые обратился к Европе с призывом к Первому крестовому ходу). На нём присутствовало 4 тысячи духовных лиц и около 30 тысяч мирян.
«На этом синоде королева Пракседа, уже давно разлучившаяся с Генрихом, выступила перед господином папой и священным синодом с жалобами против своего мужа, от которого подверглась неслыханным грязным блудодеяниям. Её жалобу господин папа и священный синод приняли весьма милостиво, ибо доподлинно узнали, что эти блудодеяния она не столько совершила, сколько претерпела поневоле. Поэтому она была милосердно освобождена от епитимьи, налагаемой за подобные непотребства, тем более что она нашла в себе смелость по собственной воле и публично исповедать свои грехи».
Снисходительность судей понятна: процесс вокруг Евпраксии Bсеволодовны, по образному выражению автора «Жития Матильды», стал тем «колом», которым израильтянка Иаиль насмерть поразила спящего Сисару (Генриха IV).
Политический авторитет императора был сильно подорван. И хотя он сумел продержаться на престоле ещё почти 10 лет, конец его был предрешён. В 1105 году его второй сын Генрих V изменой заманил отца в крепость Бекельхайм и 31 декабря принудил его к отречению. После вынужденного отречения Генрих бежал в Льеж, где вскоре умер в возрасте 55 лет, всеми забытый.
Что же касается Евпраксии, то, получив полное отпущение своих невольных грехов, она уехала обратно на Русь, где постриглась в монахини.
Эхо всеевропейского скандала, спровоцированного выступлениями Евпраксии, в конце концов достигло и Руси. Поступок Евпраксии, решившейся вынести подробности семейной жизни на всеобщее обсуждение, вызвал, как ни странно, осуждение у русского духовенства. В русских былинах и легендах, где к имени Евпраксии (простонародное Апракса) прочно прикрепился эпитет «волочайка» (потаскуха). Историческая справедливость не вяжется с «очернением» Евпраксии. Она требует охарактеризовать её как независимую личность, отстаивавшую собственную линию поведения.
Евпраксия Всеволодовна скончалась 9 или 10 июля 1109 года. Она была погребена в киевском Печерском монастыре, причём над местом её захоронения была поставлена «божонка» — надо полагать, часовня.
Первый атеист на Святой Руси
Галицкий князь Владимирко Володаревич был известен на Руси своей беспринципностью и «многоглаголивостью» — умением прикрыть красивыми словами самую постыдную политическую комбинацию или интригу.
В 1152 году, во время очередной русской междоусобицы, Владимирко выступил на стороне ростово-суздальского князя Юрия Долгорукого против его противника — киевского князя Изяслава Мстиславича. Последний, дабы обезопасить свой тыл, заключил договор с венгерским королём Гезой II. Венгерские войска вторглись в Галицию, победили Владимирка и принудили его к миру. Геза обязал галицкого князя отдать Изяславу некоторые пограничные города и не «отлучатися» от него «доколе же еси жив», но всегда «на всих местех с ним быти», то есть сопутствовать Мстиславичу во всех его походах (конечно, прежде всего имелось в виду: против Юрия). Сам Изяслав ни в грош не ставил обещания Владимирка и согласился на примирение с ним только после длительных препирательств с Гезой и его воеводами. Король особенно уповал на то, что Владимирку предстояло клясться на кресте святого Стефана, крестителя Венгрии, — эта бесценная реликвия, с которой Геза никогда не разлучался, должна была служить, по его мнению, залогом верности галицкого князя своему слову.
Владимирко поцеловал крест на предложенных ему условиях. Но как только венгерские войска удалились, он тут же напал на владения Изяслава и забрал себе ряд волостей.
Однако не клятвонарушение само по себе примечательно в свете заголовка этого поста. Мало ли князей поступало таким же образом?! Слушайте дальше.
Зимой 1152/1153 года Изяслав послал в Галич своего боярина Петра Бориславича, который был одним из свидетелей клятвы Владимирка на кресте святого Стефана. Мстиславич предлагал Владимирку добром отдать удерживаемые им города, обещая за это «не поминать» прошлого. В противном же случае он угрожал войной.
Ответ галицкого князя не оставлял ни малейшей надежды на примирение: «Скажи брату моему, Изяславу, что он улучил время воевать со мной и короля на меня возвёл. Доколе буду жив, то либо свою голову сложу, либо отомщу за себя!».
Пётр напомнил ему: «Княже, крест к брату своему к Изяславу и к королю целовал, чтобы вместе с ними быти, а теперь преступаешь крестное целование!»
И тут «многоглаголивый» Владимирко не удержался от кощунства. «Что мне сей крестец малый?!», — с усмешкой сказал он, обнаружив своё неверие. (Некогда христиане приводили язычникам тот же довод: «Что ваши боги — древо», т. е. бессильные истуканы.)
Возмущённый боярин возразил: «Княже, пускай крест и мал, но сила его велика есть на небе и на земле… А нарушишь крестное целование, то не будешь жив!».
Владимирко вспылил и выпроводил Изяславова посла без чести, да ещё и посмеялся над ним вослед.
Вечером того же дня случилась назидательная история. Отстояв службу в церкви, князь возвращался в свои палаты, как вдруг на том самом месте, где он насмехался над Петром, ноги его подкосились. «Как будто некто меня ударил за плечом», — только и охнул Владимирко. Это был острый сердечный приступ, после которого князь прожил всего несколько часов и умер ещё до наступления ночи.
P. S.
Владимирку ещё приписывают слова; «В наше время чудес не бывает». Я встречал упоминание о них в литературе, но не припомню, есть ли они в летописях.
Берестяная библиотека древней Руси
Археология ХХ века привела к открытию уникального исторического источника — берестяных грамот.
Правда, следует оговориться, что первую коллекцию берестяных грамот собрал ещё в конце XIX века новгородский коллекционер Василий Степанович Передольский (1833–1907). Именно он, проведя самостоятельные раскопки, выяснил, что в Новгороде есть прекрасно сохранившийся культурный слой. Найденные или выкупленные у крестьян берестяные грамоты Передольский выставил в первом в городе частном музее, построенном на собственные деньги, Берестяные грамоты, по его словам, были «письменами предков наших». Однако разобрать что-либо на старых обрывках бересты было невозможно, поэтому историки говорили о мистификации или считали «письмена предков» каракулями безграмотных крестьян. Словом, разыскания «русского Шлимана» относили к разряду чудачеств.
В 1920-х годах музей Передольского был национализирован, а потом закрыт. Директор государственного Новгородского музея Николай Григорьевич Порфиридов выдал заключение
