заключения мирных договоров и прекращения наследственной вражды была сквозным мотивом европейской истории от Нантского эдикта (1598) по XIX век включительно. К сожалению, эта традиция не спасла от развязывания все более кровопролитных и широкомасштабных войн.
Начало европейского миротворческого проекта было положено после Первой мировой войны договорами, подписанными в Локарно в 1925 году. Эти договоры закрепили границу между Германией и Францией, а также покончили с послевоенной изоляцией Германии ее приемом в Лигу Наций. Годом позднее Аристид Бриан и Густав Штреземан [18] были удостоены за это Нобелевской премии мира. Однако мир оказался недолгим, его оборвал мировой экономический кризис и подъем национал-социализма. Но каким образом сумела Европа после 17 миллионов погибших в Первой мировой и 55 миллионов во Второй мировой войне, после беспрецедентных преступлений против человечества, полностью разрушенных городов и объектов культурного наследия приступить к новому строительству мира?
Необходимость сохранения мира после Второй мировой войны стала отправной точкой европейского проекта. Он начался с создания альянса, призванного устранить угрозу со стороны Германии, а впоследствии полностью интегрировать Германию в этот альянс. Для самих немцев в этом втором миротворческом проекте отказ от ненависти к союзникам и вообще от возмездия был неожиданным. Действительно, уже в 1946 году Уинстон Черчилль выступил за то, чтобы Германию и другие страны, сотрудничавшие с державами «оси», перестали винить за прошлое. После того как главных преступников осудил Нюрнбергский трибунал, Черчилль призвал отказаться от «взаимных счетов» и предать их совместному забвению [19]. Своим призывом к забвению, о котором подробнее будет сказано ниже (см. с. 46–50), Черчилль надеялся ради устойчивого мира обуздать чувство ненависти и желание мести.
Консенсусом для победивших держав стал отказ от мести, решительно поддержанный даже людьми, пережившими Холокост, как, например, Роберт Антельм [20], чье мнение в данном случае было бесценно. Иным было отношение Эли Визеля, бывшего узника концентрационных лагерей Аушвиц и Бухенвальд, который написал свою первую книгу воспоминаний на идише. Эта рукопись объемом в восемьсот страниц была по совету французского писателя Франсуа Мориака значительно сокращена и опубликована в скорректированной французской версии в 1958 году под названием «Ночь», где вспышки ненависти и желание мести смягчены.
Мир в Европе времен холодной войны был далек от идеала, поскольку представлял собой тоже часть политической стратегии, которая основывалась на новом после 1945 года образе врага. Вместо общих соседей теперь появились Советский Союз, коммунизм и Восточный блок, против которых объединился Запад. Таким образом, консолидированная Западная Европа возникла из конфронтации, сегрегации и поляризации. Рубеж, проходивший в центре Европы, все более углублялся, раскалывая ее на Восток и Запад. Это вело к дальнейшему внутреннему сплочению обоих политических блоков, в результате чего концепт «Запад» стал синонимом приверженности базовым культурно-политическим ценностям, конец которых мы ныне наблюдаем [21].
После крушения Берлинской стены состав Европейского союза изменился, ибо в него вошли бывшие страны-противники. С этой неожиданной переменой изменилась и миротворческая миссия ЕС. Против кого образовалось содружество расширенного ЕС? Может ли ЕС вообще обойтись без образа общего врага? Здесь вновь особую роль сыграли жертвы истории, на сей раз не Холокоста, а ГУЛАГа, которые – подобно Вацлаву Гавелу или Александру Солженицыну – выступили за ментальную открытость и новые связи между Востоком и Западом. Правда, новые Национальные музеи в странах прежнего Восточного блока говорят на ином языке. Там коммунизм, Красная армия, советская оккупация в период холодной войны задают образ врага и мрачный фон, на котором собственная национальная история представлена как нарратив жертвы. Тем не менее снова именно деятели искусства, такие, как Гюнтер Грасс или Чеслав Милош, исходя из своего опыта памяти, воспротивились принудительной политической и этнической гомогенизации, выступили посредниками новых отношений между Востоком и Западом [22].
Если европейскую историю формируют мирные договоры, то европейскую политику – ритуалы примирения. Политику мира и примирения в послевоенные годы начали Шарль де Голль и Конрад Аденауэр. Они вместе принимали военные парады, а в 1962 году отслужили торжественную мессу в Реймсском соборе. Этим они сигнализировали поверх национальных границ примирение и прощение равно в военном и христианском отношении. Выбранное историческое место было символично: именно в Реймсе на севере Франции 7 мая 1945 года немцы подписали акт капитуляции, здесь генерал Эйзенхауэр разместил свою штаб-квартиру. Религиозный ритуал очищения приобрел политическое значение, он свидетельствовал о стремлении ускорить и углубить интеграцию Западной Германии в сообщество западных стран.
Эту традицию продолжили государственные лидеры Гельмут Коль и Франсуа Миттеран встречей в 1984 году на солдатском кладбище в Дуомоне, где они почтили память погибших в сражении под Верденом и неожиданно обменялись рукопожатием перед мемориальной гробницей. Сама дата играла при этом важную роль. Спустя семьдесят лет после начала Первой мировой войны можно было убедиться, что застарелую вражду удалось преодолеть. Здесь встретились, чтобы исполнить ритуал примирения, француз и немец, представители следующего поколения: Миттеран воевал во время Второй мировой войны, а Коль потерял на ней своего брата. Аналогичное рукопожатие в память о Второй мировой войне тогда еще было табу. Лишь 6 июня 2004 года Герхарда Шредера, преемника Коля, пригласили на торжества по случаю шестидесятилетия дня «D», высадки союзников в Нормандии.
Коленопреклонение Вилли Брандта перед памятником бойцам еврейского гетто в Варшаве 7 декабря 1970 года само по себе стало историческим событием, о котором напоминает мемориальная доска, установленная на этом месте. Спонтанный жест покаяния и смирения, сломавший дипломатический протокол, оставил глубокое и неизгладимое впечатление в коллективной памяти. Это событие вписано в контекст новой политики примирения, которую проводили немецкие социал-демократы и либералы; она началась в 1965 году с «Восточного меморандума» Евангелической церкви Германии [23], а также диалога между польскими и немецкими католическими епископами, закрепленного рядом договоров и соглашений 1970–1972 годов.
В 1971 году Брандт был удостоен Нобелевской премии мира. Его коленопреклонению в Варшаве, первому зримому акту покаяния высокопоставленного немецкого политика перед жертвами Холокоста, даже посвящена опера [24]. Этот акт полностью выпадает из истории миротворческой символики как уникальный, автономный и аутентичный жест, превосходящий любое политическое послание. Встав на колени, Вилли Брандт вместе с тем прочно закрепил в национальной памяти немцев восстание в еврейском гетто, поднятое в 1943 году. Однако это же обстоятельство (что было очень чутко воспринято в Польше) надолго вытеснило из немецкой памяти другое событие, а именно Варшавское восстание 1944 года, когда действовавшая в подполье польская Армия Крайова вступила в героическую, но безнадежную и повлекшую за собой множество жертв схватку с немецкими оккупантами.
В отличие от коленопреклонения Вилли Брандта, поступка спонтанного, без всякого сценария и
