не видевшие ничего кроме казенной водки и самогона, братишки быстро сумели оценить прекрасное…
Возможно, именно тогда родился этот старый-престарый анекдот:
– Смольный?! Пиво или водка есть?
– Нет.
– А где есть?
– В Зимнем.
– На штурм! Ура-а-а-!!!
Выход из непростого положения нашел бывший член Центробалта унтер-офицер Г.П. Галкин, предложивший объявить, что вино из царских подвалов в ознаменование победы революции передается матросам и солдатам и будет ежедневно отпускаться представителям частей из расчета две бутылки на человека в день. Но если с вином из погребов Зимнего дворца, хоть таким образом, но удалось навести относительный порядок, то с множество других винных складов в столице проблема осталась.
Что касается матросов, то, после взятия Зимнего дворца, наводя «свой» порядок в центре города, они много внимания уделяли пьяным. Однако число пьяных при этом не только не уменьшалось, а, наоборот, увеличивалось. При этом пьяницы вовсе не избегали матросов, а, наоборот, начали сбегаться со всего города к стоящим на Неве кораблям. Вскоре у каждого из кораблей шли массовые попойки. Причиной этого был теплый прием нередко оказываемый матросами братскому питерскому люмпену. Кроме этого матросы не брезговали и торговать излишками.
При этом, свергнув Временное правительство, революционные матросы совсем не торопились возвращаться в Кронштадт и Гельсингфорс. Еще бы, ведь в Петрограде перед ними раскрывались такие перспективы, от возможности прильнуть к нескончаемым винным запасам до вседозволенности в экспроприации ценностей у буржуев!
В те дни в столице распевали частушки:
Ходят волны по реке
Белыми барашками.
Переполнен Петроград
Матросскими рубашками…
Из воспоминаний анархиста Ф.П. Другова: «…Вспомнили, что помимо царского вина есть еще вино в других подвалах города. На помощь солдатам пришли доброхоты из народа, которые разведывали, где находятся частные погреба и наводили солдат на мысль о разгроме этих погребов. Для ВРК (Военно-революционный комитет – В.Ш.) наступил самый критический период за все время переворота. По улицам бродили пьяные банды, терроризируя население стрельбой. Разгорелась вражда между солдатами и большевиками, иногда противодействовавшим погромам. В силах революции намечался раскол. В ВРК царило смятение. Телефоны заливались пронзительным треском: «Громят, громят!» Дежурный член комитета снимал трубку и автоматически уже спрашивал только: «Где?», записывал адрес и тут же вешал рубку. Вопли и подробности его уже не волновали… Все свободные от караула солдаты латышских полков, состоявшие почти сплошь из большевиков с анархическим уклоном, были высланы на грузовиках для ликвидации погромов. Но это было непросто, солдаты громили винные погреба при полном вооружении, а иногда даже под прикрытием пулеметов. На улицы, где кутили солдаты, нельзя было высунуть носа, кругом носились пули, это солдаты отпугивали штатских от вина. Случайно подвернувшихся солдат из других частей силой затаскивали в погреб и накачивали вином. При такой обстановке, естественно, всякое появление большевиков вызывало форменное сражение, рабочие стали отказываться от участия в ликвидации погромов. Матросы тоже отказывались выступать против солдат. Погромная волна продолжалась несколько месяцев и кончилась только после того, как все винные склады были уничтожены».
Разумеется, что винные погромы стали, прежде всего, результатом послереволюционной анархии и вседозволенности. При этом следует принять во внимание и тот фактор, что народ просто изголодался по выпивке (тем более по дармовой), т. к. в России с начала войны действовал сухой закон. Поэтому определенная часть матросов видела в пьяных погромах именно проявление демократического протеста против «сухого закона», как пережитка старой власти. Послеоктябрьскую погромно-запойную вакханалию в столице поэт А. Блок увековечил в четверостишье:
Запирайте етажи,
Нынче будут грабежи!
Отмыкайте погреба
Гуляет нынче голытьба!
Кроме повального пьянства, в матросской среде именно в первые послереволюционные дни началось и массовое употребление наркотиков. Это, прежде всего, был морфий, который доставался в основном на медицинских складах, которые были взяты под опеку матросами. Кроме этого в ходу был кокаин, контрабанда которого во время мировой войны шла из Германии, как через прифронтовую полосу, так и, в виду слабой охраны границ, через Финляндию и Кронштадт. Как отмечает академик А.И. Фурсов, революционные матросы нередко ходили обкокаиненными. Матросы вообще составляли львиную долю потребителей кокаина. Достаточно часто, находясь под кайфом, они и осуществляли свои «революционные мероприятия», что вызывало вполне понятный ужас у обывателей. На одном из кораблей был раскрыт даже массовый «клуб морфинистов», членами которого состояли вполне, казалось бы, идейно надежные матросы. Торговля марафетом… и иными «средствами самозабвения» почти целиком находилась в руках кронштадтских проституток. В 1917 году их вывезли на «большую землю», но «жрицы любви», почти сразу же вернулись обратно.
Вообще кокаин в то время был весьма распространен по всей России. Однако и здесь матросская братва отличилась. Считается, что матросы, стали, если не изобретателями, то уж наиболее страстными поклонниками т. н. «балтийского чая» – адской смеси спирта и кокаина. Спирт матросы именовали кипяточком, а кокаин – сахаром. Отсюда и название. После употребления «балтийского чая» человек мог сутками не спать, при этом полностью терял не только чувство боли и страха, но и чувство жалости. Употребивший «балтийский чай» становился, по существу, настоящим зверем. Разумеется, употребление такого наркотика не могло долго выдержать никакое сердце, но это никого не останавливало. В то время действовал простой закон: пусть я умру завтра, но ты умрешь сегодня!
Вскоре наиболее сознательные и серьезные матросы осознали опасность пропить революцию. Они считали, что положение матросов, как авангарда революции, обязывает проявлять революционную сознательность. Именно поэтому лучшая часть матросов начала решительную борьбу с погромами. Свою положительную роль сыграл и проходивший в это время 2-й общефлотский съезд, а также печальный опыт – поражение из-за массового пьянства участников матросского восстания в Кронштадте в 1905 году. Разумеется, что матросская борьба с пьянством сопровождалась левым экстремизмом. Отряды матросов, во главе с будущим мятежником М.А. Муравьевым, осуществляли налеты на пьяные толпы, уничтожая при этом без всякой жалости не только винные запасы, но и самих перепившихся. Отметим, что навыки матросов в разгоне пьяниц, в определенной мере, способствовали их моральной подготовке к будущему разгону демонстрантов в защиту Учредительного собрания…
Демонстрация в Санкт-Петербурге 1917 год
В целом же, пьяные погромы оставили глубокий след в революционном сознании, как большевиков, так и матросов. Они повлияли на стремление большевистских руководителей полагаться отныне не на своевольных матросов, а на применение собственного насилия сверху. Что же касается матросов, то именно в это время
