- Итак, никаких бильярдов, никаких карт на три месяца, - сказала эта маленькая женщина твердо, сжимая в руках его большую руку. - Ничего, запомните, друг мой! Я отправляюсь в Хампшир, в деревню, навестить мою кузину, и нам придется расстаться на это время, но я разрешаю вам писать мне. Если после моего возвращения вы сможете заверить меня честью, что бросили свои гадкие привычки... ну, тогда...
- Что тогда?
- Подождем до тех пор, и вы увидите, - лукаво рассмеявшись, отвечала вдова. - Нет, нет, ни секунды я здесь больше не останусь. Что скажут гости? Право же, Тоби, я должна... Нет, в самом деле, я должна...
И она ускользнула, а майор остался один, и ему показалось, что его душа очистилась от всего дурного, что могло загрязнить ее с тех пор, когда он еще юным прапорщиком в последний раз поцеловал на прощание свою мать в Портсмутской гавани, перед тем как сесть на большой транспортный корабль, отплывавший в Индию.
Но все на свете рано или поздно приходит к концу, и бал миссис Скэлли не был исключением из правил. Впрочем, уже занималась заря, когда последние гости закутывались в шали и последний кабриолет отъезжал от крыльца. Майор задержался дольше других, он попрощался с хозяйкой последним, затем присоединился к своему приятелю, который, не имея ключа от двери, вынужден был его дожидаться.
- Послушайте, майор, - сказал немец, когда они поднялись к себе в комнату, - хорошо ли это, прусского офицера к черту посылать? Вы меня крепко обидели. Честное слово, я поражен, что вы могли такое произносить!
- Мой дорогой друг, - сказал старый вояка, пожимая ему руку, - ни за какие сокровища в мире не хотел бы я вас обидеть! Ей-богу, если я только сунусь в комнату в тот момент, когда вы будете там делать предложение даме, можете припечатать меня самым крепким немецким словцом, какое только подвернется вам на язык!
- Так вы ей предложение сделали? - воскликнул добродушный немец, тотчас забывая все свои обиды.
- Да, сделал.
- И она его взяла... приняла его?
- Да.
- Так это же великолепно! - воскликнул фон Баумсер и даже захлопал в ладоши. - Ура, ура, ура, фрау Скэлли, и еще раз ура, фрау Клаттербек! Надо же выпить по этому случаю, непременно надо!
- И мы обязательно выпьем, дружище, но сейчас пора на боковую. Она прекрасная женщина и отлично понтирует. Черт побери, она сегодня так ловко показала козырей - я еще в жизни не видал такой превосходной игры! - И с этой оригинальной эклогой на устах майор повернулся к двери, пожелал приятелю спокойной ночи и удалился к себе.
ГЛАВА XXX
В ТРАКТИРЕ "ПЕТУХ И КУРОСЛЕП"
Работу Тома Димсдейла никак нельзя было назвать легкой. Он не только обязан был проверять все счета клерков и вести дела с оптовыми торговцами, но к тому же еще довольно много времени проводить на пристанях, наблюдая за погрузкой уходивших в море кораблей и проверяя груз судов, прибывавших в гавань. Впрочем, эти последние обязанности пришлись ему больше по душе - он был рад выбраться из душной конторы и глотнуть немного морского воздуха, считая, конечно, что в сутолоке Вулиджа можно было почувствовать свежесть моря. Притом здесь, в устье широкой, мутноватой реки, одной из крупнейших водных артерий страны, всегда царило приятное оживление и суета. Двумя нескончаемыми потоками, приплывая и уплывая, двигались по ней суда всех видов и всех размеров.
Жизнь этого большого водного пути так занимала пытливый ум Тома, что он нередко, покончив с дневными делами, продолжал стоять на старой пристани, задумчиво покуривая трубку. Здесь было потише - жизнь, которая когда-то кипела ключом, отхлынула к другим, более удобным причалам. Повсюду валялись огромные ржавеющие якоря, тяжелые цепи, тут и там уныло торчали брошенные котлы и другие отжившие свой век предметы, которых много накапливается в подобных местах, и людям, чья фантазия достаточно прихотлива, они кажутся скелетами каких-то диковинных чудовищ, выброшенных на берег приливом. Кому принадлежали они когда-то? Кто ими дорожил? Какую и кому сослужили они службу? Тому казалось порой, что все первоначальные владельцы этих предметов и даже их наследники давно сошли в могилу, бросив эти мрачные останки на произвол судьбы, и они ждут теперь, чтобы кто-нибудь из милосердия удостоил их погребения.
С этого удобного наблюдательного пункта Тому далеко была видна река, и он, следя взглядом за проплывавшими по ней судами, бороздил вместе с ними безбрежный океан и уносился мыслями к далеким прекрасным странам, где жарче солнце и синее небеса. Вот трудолюбиво пыхтит крошечный паровой буксир и тянет за собой величественный трехмачтовик, тяжеловесный черный корпус которого с устремленными в небо мачтами вздымается над водой, а стеньги кажутся издали тончайшей паутиной какого-то гигантского паука. Он приплыл из Кантона, из страны крошечных ног и миндалевидных глаз, проплыл с грузом чая, кофе, пряностей и прочих хороших вещей. А вот судно компании "Мессажери" - французский флаг изящно полощется над его кормой, а его пронзительный гудок шлет предостережение неповоротливым лихтерам, ползущим со своим черным грузом к чумазому угольщику, паровой ворот которого свиристит, словно коростель. А вот этот плавучий дворец - корабль из Австралии; его бесчисленные иллюминаторы подобны желтым глазницам, и в сгущающихся сумерках все ярче брызжут из них струи света. А вот медленно приближается роттердамский пакетбот; он рад вернуться в тихие воды после изрядной трепки, выпавшей на его долю в Северном море. А этот каботажный бриг, как видно, испытал трепку похуже: его грот-мачта треснула, и на всех реях копошится крошечная человеческая мошкара - берет рифы, сплеснивает, чинит паруса.
А наш старый знакомец тоже попал в этот шторм и сейчас держит путь к надежному пристанищу - к докам Альберта. Конечно, это не кто иной, как неустрашимый капитан Гамильтон Миггс, чей корабль все еще продолжает упорно держаться на воде к изумлению самого бравого капитана и всех, кому известны мореходные качества этой посудины. Не раз и не два уже готова была она погрузиться на дно; не раз и не два внезапно наступивший штиль или усердное выкачивание воды из трюма всей командой помешало ей выполнить предначертанную ей судьбу. Сам шкипер был так поражен этим неустанным вмешательством провидения, что уверовал в сверхъестественную способность судна не тонуть ни при каких обстоятельствах и с легким сердцем и удвоенной энергией отдался своему старому, излюбленному занятию - снова стал периодически напиваться до белой горячки и периодически протрезвляться снова.
"Черный орел" прибыл с ценным грузом, и капитан Миггс был соответственно в приподнятом настроении. Открытое лицо Тома и его честные глаза пришлись по душе этому старому морскому волку и пропойце, и, когда на следующее утро Том поднялся на борт корабля, Миггс приветствовал его с шумной сердечностью.
- Разрази меня гром, а вы неплохо выглядите! - закричал он. - Сразу видно, что вы не лежали в штиле возле Фернандо-По и не глотали сырой туман в Габоне.
- Вы тоже неплохо выглядите, капитан, - сказал Том.
- Сносно, сносно. Так, познабливает малость по временам.
- Ну что ж, начнете, верно, сейчас разгрузку? Вот накладная - я должен проверить груз. Будем открывать люки?
- Эта работа не для меня, - решительно ответил капитан Гамильтон Миггс. - Вот Сэнди - Сэнди Макферсон станет на разгрузку. Верно, Мак? Тебе надо немножко поразмять свои старые шотландские кости. А с меня хватит того, что я привел сюда из Африки это решето - не хватает еще, чтобы я работал на выгрузке.
Макферсон, помощник капитана, был высоченный рыжебородый детина из Абердина.
- Ладно, я займусь, - сказал он без дальних слов. - Идите на берег или куда вам нужно.
- В трактир "Петух и курослеп" - вот куда, - сказал капитан. Послушайте, вы, мистер Димсдейл, как закончите здесь, приходите туда, разопьем по стаканчику вина. Я простой моряк, но у меня тоже, черт побери, еще кое-что бьется в груди. И ты, Макферсон, валяй туда же - покажешь мистеру Димсдейлу дорогу. Значит, "Петух и курослеп", на углу Секстен-Корт.
Том и Макферсон поблагодарили за приглашение, и капитан загромыхал по сходням, стремясь поскорее стать на твердую землю.
Весь день Том стоял у открытого люка "Черного орла", проверяя груз, поднимавшийся на свет божий из его недр, а Макферсон со своими разнообразными помощниками - матросами, грузчиками и негром-либерийцем из Западной Африки - трудились в трюме. Пыхтела и фыркала машина, с бряцаньем опускалась в трюм тяжелая цепь.
- Ну, живей! - кричал помощник капитана.
- Есть, сэр!
- Все в порядке?
- Все в порядке, сэр.
- Подымай!
И снова гремела и бряцала цепь, и гудела машина, и поднималась в воздух пара бочонков с пальмовым маслом - казалось, кран, словно гигантские щипцы, выдернул из челюсти судна два деревянных зуба. Том стоял с записной книжкой в руке, смотрел вниз, в черную пропасть трюма, и ему чудилось, что корабль привез в своих недрах малярийный воздух тропиков, - такой затхлой сыростью веяло на него оттуда. Огромные жуки ползали по тюкам, а порой из трюма выскакивала и крыса, да еще такой величины, какие бывают лишь на судах, приплывающих из тропиков. Один раз, когда поднимали тюк со слоновой костью, раздались испуганные возгласы, и Том увидел, как длинная желтая змея, притаившаяся в складках тюка, скользнула обратно во мрак. Нередко случалось, что эти смертоносные твари находили себе пристанище в углублениях тюков и лежали там, притаясь, пока холодный воздух Англии не пробуждал их от спячки на беду какого-нибудь незадачливого грузчика.
