Теперь несколько слов о тех силах, которыми располагал Девлет-Гирей перед решающим сражением. Русские летописцы старательно подчеркивали грандиозный, прямо-таки апокалиптический, размах татарского нашествия, сообщая о «тьмочисленном» разноплеменном воинстве, выступившем на Москву под начало своего «царя». Так, автор «Московского летописца» писал о том, что в неприятельском войске было «…по смете и по языком с царем и с царевичи и с пашою турских и крымъских, и нагайских, и черкаских людей 150 000 и больши; да вогненново бою было 20 000 янычаней»{347}. Под стать этим цифрам были и намерения хана: «…иде царь крымский гнев Божий над Рускою землею попущением Божиим за грехи наша. И нрииде царь с великими похвалами и с многими силами на Рускую землю, и росписав всю Рускую землю, комуждо что дати, как при Батые…» Как будто эти ханские замыслы подтверждает и современник (и, возможно, участник) тех событий, немецкий авантюрист Г. Штаден. В своих записках он писал, что де крымский «царь» желал не только пленить Ивана Грозного, но и подчинить себе всю Русскую землю, посадив в ней своих наместников («все города и области в Русской земле были уже описаны и поделены между мурзами крымского царя»). В другом же месте немец добавлял, что Девлет-Гирей возжелал «увести с собою в Крым великого князя вместе с его двумя сыновьями, отобрать у него казну…»{348}
Многие историки восприняли эти сведения о намерениях хана за чистую монету{349}. Однако, по нашему мнению, более близок к истине оказался Б.Н. Флоря. Характеризуя сообщения летописей и Штадена о планах крымского хана, он считал, что в них отразились «…лишь слухи, ходившие в русском обществе накануне и во время вторжения орды». Намного более вероятным он считал планы Девлет-Гирея по отторжению от Москвы Казани и Астрахани.
Обосновывая этот свой вывод, историк указывал на то, что крымский «царь» для выполнения тех планов, что приписывали ему летописцы и Штаден, не обладал должными силами и ресурсами, а полагаться на помощь со стороны Османской Турции крымский властелин не мог, ибо Турция, как мы уже писали выше, в это время воевала на Средиземном море с коалицией христианских государств{350}. Тогда вторжения противостояли разрозненные русские княжества, сейчас — хоть и ослабленное, но все же единое Русское государство, ресурсы которого неизмеримо превосходили те, что находились в распоряжении отдельно взятых русских князей XIII века.
Однако каким же все-таки было по численности татарское войско, с которым Девлет-Гирей выступил на Русь? Конечно, не может быть и речи о летописных 150 тыс. всадников, которых привел под Москву Девлет-Гирей, и о 20 тыс. янычар, которые сопровождали его в походе. Также завышенной представляется цифра в 120 тыс. человек, которая встречается в дипломатической переписке того времени. Даже 100 тыс. человек, которые обещал выставить хан в помощь султану в его походе на Персию и о которых сообщал в Москву И.П. Новосильцев, также представляется чрезмерно завышенным. Ряд современных историков полагает, что хан выступил в поход с войском примерно в 40—60 тыс. человек, и эта цифра представляется более или менее приближенной к реальности{351}. По нашему мнению, собственно крымское войско составляло порядка 40 тыс. всадников, а то и менее.
Почему, на основании чего мы сделали такое предположение? Попробуем разобраться. Для начала разберемся с янычарами. У Девлет-Гирея явно никак не могло быть ни 20, ни даже 7 тыс. «турских» янычар (о чем писал в своей «Скифской истории» А. Лызлов) — как мог султан, воюющий с сильным врагом, дать хану больше, чем он имел сам? Ведь согласно данным Р. Мерфи, в 1574 г. в списках корпуса капыкулу числилось всего лишь 13 599 янычар! Да и, собственно говоря, зачем Девлет-Гирею нужны были турецкие янычары, когда у него были свои собственные, общим числом, если верить имперскому послу барону Бусбеку, 800, набранные из числа местных греков и готов, обитавших на южном берегу Крыма, «оплот его войск»?{352}
Теперь о татарской коннице. Увы, подлинных татарских дефтеров со списками воинов, участвовавших в походе 1572 г., не сохранилось. Тем не менее можно ли представить, сколько воинов мог выставить хан в эту кампанию? На наш взгляд, да. Для начала — как обстояло дело с походами, в которых татарским войском командовал сам Девлет-Гирей, в эти же годы? И сразу вспоминаются показания двух достаточно надежных свидетелей, рассказавших историю неудачной Турецко-татарской экспедиции 1569 г. под Астрахань. Итак, оба свидетеля, и московский посол в Стамбуле И.П. Новосильцев, и посол Речи Посполитой в Крыму А. Тарановский (проделавший всю Астраханскую экспедицию турок и татар в обозе Девлет-Гирея) — оба они вместе, не сговариваясь, сообщают, что в этой экспедиции приняла участие 50-тысячная татарская рать. При этом ею начальствовали сам крымский «царь» и три его сына. Один из них, Адыл-Гирей, предводительствовал 30 тыс. ногаев (тех, что издавна кочевали в таврических степях и признавали власть крымских ханов){353}. Учитывая всю важность этого похода для хана (о чем мы уже писали выше), можно не сомневаться в том, что он собрал для этого похода большую часть (если не всю целиком) своего воинства. Потому, на наш взгляд, можно считать, что 50 тыс. — это тот верхний предел, выше которого численность татарского войска при Девлет-Гирее может полагаться чрезмерной и неправдоподобной.
Однако и 50 тыс. выглядят преувеличением — выше мы уже писали о том, что, по сообщению Ивана Грозного, в 1571 г. «царь» подступил к Москве с 40 тыс. всадников. И тут вспоминается письмо польского аббата С. Грабовецкого римскому императору Максимилиану II. Эту выдержку привел в своем сочинении историк А.В. Стороженко, датировав письмо сентябрем 1576 г. В этом послании аббат писал, что «…татары, ходившие походом на Москву, вернулись…Они шли в числе 40 000…». Казалось бы, какое отношение имеют эти сведения к событиям 1572 г.? Однако ряд деталей письма позволяет говорить о том, что речь шла именно о походе Девлет-Гирея на Москву, закончившемся разгромом Орды под Молодями. Прежде всего, в 1576 г. крупных набегов крымских татар на русскую «украйну» не было, не говоря уже о походе на Москву — в этом году хан вышел из Крыма и встал на Молочных Водах, однако, получив известие, что Иван IV уже ждет его на Оке, вернулся обратно в Крым. Таким образом, до «прямого дела», о котором говорится в письме Грабовецкого, не дошло. Ближайший по времени крупный набег был в сентябре 1573 г., когда «приходили крымские царевичи на резанские места, и з берегу за ними ходили бояре и воеводы князь Семен Данилович Пронской с товарищи. А ходили до Ведери реки за Михайловым городом и тотар не дошли и пошли опять по своим местом. А было дело наперед тово украинным воеводам князю Данилу Ондреевичю Нохтеву Суздальскому с иными украинными воеводами…». Однако в этом случае татары не дошли до Оки (о чем говорится в письме Грабовецкого), и если и было с ними «прямое дело», то в Поле{354}. Значит, и этот случай не подходит. Остается только один подходящий год — 1572 г., когда действительно татары ходили на Москву и были разбиты, а многие перетонули в Оке во время отступления.
В пользу того, что татар было около 40 тыс., говорит также и ряд других соображений. Прежде всего, сомнительно, чтобы хан отправил в поход всех своих людей, кто мог сидеть в седле — кто-то же должен был остаться и для защиты Крыма от тех же днепровских казаков, немало ему досаждавших. Численность их в 1576 г. хан определял в 3 тыс. человек{355}. А, как мы уже видели, 2 — 3 тыс. решительных и смелых бойцов было более чем достаточно, чтобы ввести хана и его землю в печаль. Об относительной немногочисленности крымского войска говорят и быстрые действия татар в ходе боев на Оке и под Москвой — трудно представить, чтобы пара десятков тысяч всадников с заводными лошадями смогла переправиться через Оку в течение короткой июльской ночи по одному только броду.
На это можно возразить — а как же быть с участием Больших и Малых ногаев и черкесских князей в этом походе на стороне хана? Но черкесов по определению не могло быть много, ибо в поход выступили лишь отдельные князья со своими дружинами. Во всяком случае, сообщение Штадена о том, что вместе с ханом в поход 1571 г. выступил «свойственник великого князя Темрюк (т.е. отец опричного воеводы и брата 2-й жены Ивана Грозного князя М.Т. Черкасского. — П.В.) из Черкасской земли», ряд историков трактуют именно как сообщение об участии кабардинца в походе 1572 г. в отместку за казнь его сына Иваном{356}.
Остаются ногаи. Их число оценивается по-разному. Русские источники того времени сообщают о 20 тыс. ногаев. Однако в этом случае речь шла, скорее всего, о крымских ногаях — тех, кто откочевал в Крым еще в 1-й половине XVI в. Названный их предводителем мурза Тягриберди, по мнению В.В. Трепавлова, был главой кипчакского эля Ногайского улуса Крымского ханства. Остается решить вопрос с Большими и Малыми ногаями, участие которых в походе не вызывает сомнения. По мнению В.В. Трепавлова, в походе приняли участие 30 тыс. ногаев Большой Ногайской Орды —15 тыс. из улуса нурадина Уруса и 15 тыс. из улуса Ураз-Мухаммеда и других ногайских мурз. Но 30 тыс. ногаев — слишком уж большое для них войско. Нет, конечно, в переписке с Москвой и Бахчисараем ногайские мурзы могли похваляться тем, что могут выставить против своих ворогов тьмочисленную рать. Так, сын хана Большой Ногайской Орды Дин-Ахмеда Ураз-Мухаммед ставил себе в заслугу, что в 1569 г., «как приходил турской паша да крымской царь под Асторахань», он де был готов выступить на помощь русскому гарнизону крепости с 10-тысячным войском. Хан-мурза похвалялся тогда же, что де у него 20 тыс. воинских людей, однако же при этом просил у Ивана 10 тыс. ратников с пищалями «Сибирь воевати». Но на деле собрать столь значительное войско ногаям было не под силу. Выше мы уже писали о том, сколько ногаев посылал Исмаил-бий в набеги против крымских татар во 2-й половине 1550-х гг., и понятно, что эти отряды были составлены из «дружин» мурз, принявших участие в этих набегах, и волонтеров-«казаков», возжелавших поправить свое материальное положение за счет грабежа крымских улусов. А «дворы» даже самых могущественных и влиятельных ногайских мурз насчитывали всего лишь несколько сотен всадников{357}.
