Провал Пятого крестового похода привел лишь к тому, что папа решил взяться за подготовку Шестого — во главе с самим императором. Фридрих по-прежнему оставался откровенно безучастным, однако возникли новые серьезные сложности. В 1221 году скончалась императрица Констанция, и вскоре была высказана идея, что Фридрих должен был жениться на двенадцатилетней Иоланде Бриеннской, наследнице Иерусалимского королевства. Этот титул остался ей от матери, внучки короля Амальрика I. В возрасте семнадцати лет последняя вышла замуж за шестидесятилетнего Иоанна Бриеннского, который немедленно принял королевский титул. После ранней смерти жены через год или два его претензии на сей титул, очевидно, стали выглядеть очень спорно, однако он продолжал управлять землями вокруг Акры в качестве регента при своей маленькой дочери Иоланде. Более того, Иоанн, как мы видели, поначалу возглавлял Пятый крестовый поход.
Поначалу Фридриха не слишком увлекал этот план. У Иоланды не было ни гроша, и она едва вышла из детского возраста, а Фридрих был более чем вдвое старше ее. Что касается титула невесты, то он представлял собой пустышку — Иерусалим почти четыре столетия находился в руках сарацин. С другой стороны, права на королевство должны были значительно укрепить — хотя и сугубо номинально — его претензии на город, когда он наконец после многочисленных отсрочек выступит в крестовый поход. Таким образом, после некоторых колебаний он согласился на брак. В ходе дальнейших переговоров с Гонорием император также согласился на то, что крестовый поход начнется в праздник Вознесения — 20 мая 1227 года. Гонорий дал понять, что любая отсрочка повлечет за собою отлучение Фридриха от церкви.
Наконец, в августе 1225 года четырнадцать галер императорского флота прибыли в Акру — последний уцелевший форпост крестоносцев в Отремере[139], чтобы препроводить Иоланду на Сицилию. Еще до отъезда она была выдана замуж за императора по доверенности; по ее прибытии в Тир, поскольку она уже стала совершеннолетней, ее короновали в Тире, и она стала королевой Иерусалимской. Только после этого она взошла на корабль, увозивший ее к новой жизни, в сопровождении свиты, куда входила ее кузина, бывшая несколькими годами старше Иоланды. Фридрих вместе с отцом последней ожидал ее в Бриндизи, где 9 ноября в соборе состоялась вторая свадьба. Увы, то был несчастный брак. На следующий день император покинул город, не предупредив предварительно тестя; когда Иоанн догнал их, его дочь в слезах сообщила ему, что ее муж уже изнасиловал ее кузину. Когда Фридрих и Иоланда достигли Палермо, бедную девушку немедленно отправили в дворцовый гарем. Ее отцу холодно сообщили, что он более не является регентом. Тем меньше у него было отныне каких-либо прав на королевский титул.
Что в первую очередь вызвало ярость Иоанна — грубое обращение императора с его дочерью или утрата королевства, пусть он и владел им лишь формально, — остается неясным; во всяком случае, он тут же отправился в Рим, где папа Гонорий, как и следовало ожидать, принял его сторону и отказался признать законным присвоение Фридрихом королевского титула. Это не могло не усилить напряженность в отношениях между папой и императором, которые и так были хуже некуда из-за того, что Фридрих продолжал медлить с крестовым походом, начало которого он так долго откладывал, а также из-за его отказа признать власть папы над Северной и Центральной Италией. Вражда углубилась еще сильнее, когда Гонорий скончался в 1227 году и ему наследовал кардинал Остийский Уголино Сеньи, принявший имя Григория IX (1227-1241)[140]. В свои уже семьдесят с лишним лет он начал действовать весьма энергично. «Берегись, — писал он Фридриху вскоре после восшествия на папский престол, — ставить свой разум, который роднит тебя с ангелами, ниже чувств своих, которые роднят тебя со скотами и растениями». Для императора, о дебошах которого быстро распространялись легенды, это был удар не в бровь, а в глаз.
Тем временем крестоносцы собирали силы. Через Альпы непрерывно двигались молодые германские рыцари, шедшие нескончаемым потоком по паломническим дорогам в Италию, чтобы присоединиться к императору в Апулии, где армия должна была погрузиться на суда и отправиться в Святую землю. Но затем, когда в Апулии стояли жаркие августовские дни, разразилась эпидемия. Был ли это брюшной тиф или холера, неизвестно, однако болезнь немедленно распространилась в лагере крестоносцев. Заразился и сам Фридрих; то же произошло с ландграфом Тюрингским, который привел с собой несколько сотен всадников. Тем не менее и он, и император погрузились на корабли и в сентябре отплыли из Бриндизи, однако через день или два ландграф скончался, и Фридрих понял, что и сам он из-за болезни не сможет продолжать путь. Он отправил оставшихся в живых крестоносцев вперед, распорядившись, чтобы они сделали всевозможные приготовления; он же последует за ними, когда почувствует себя достаточно здоровым, самое позднее в мае 1228 года. Одновременно были отправлены послы в Рим, чтобы объяснить ситуацию папе.
Григорий, однако, отказался их принять. Вместо этого в яростной энциклике он обвинил императора в вопиющем нарушении клятв, которые тот дал относительно своего участия в крестовом походе. Не он ли сам после многочисленных проволочек назначил новую дату своего отъезда? Не он ли признал, что должен подвергнуться отлучению от церкви, если не исполнит своего обета? Разве он не предвидел, что, если тысячи солдат и паломников соберутся вместе жарким летом, эпидемия неизбежна? Разве он не несет по этой причине ответственность за эту эпидемию и смерть тех, кого она поразила, включая смерть ландграфа? И кто поверит, что император действительно заболел? Разве это не всего-навсего еще одна попытка увильнуть от выполнения своих обязательств?[141] 29 сентября он объявил Фридриха отлученным от церкви.
Однако в результате папа создал себе новую проблему. Само собой разумеется, отлученный не мог возглавить крестоносцев, и по мере того, как проходила неделя за неделей, становилось все очевиднее, что Фридрих рассчитывал именно на это. Постепенно выяснился и другой щекотливый факт: папа весьма переоценил свои силы. Фридрих ответил открытым письмом, обращенным ко всем, кто принял знак креста, в котором спокойно и рассудительно объяснил свою позицию, взывая к пониманию и призывая к примирению — короче говоря, он подавал папе пример такого тона, который было бы неплохо усвоить самому Его Святейшеству. Письмо произвело впечатление. Когда в Пасхальное воскресенье 1228 года папа Григорий начал произносить яростную проповедь, направленную против императора, его паства в Риме взбунтовалась; ему пришлось покинуть город и искать убежища в Витербо. Но и оттуда он продолжал вести свою кампанию. Однако если всего несколько месяцев назад он настоятельно призывал Фридриха отправиться в крестовый поход, то теперь он оказался в нелепом положении, столь же настойчиво упрашивая императора не делать этого. Он понимал, что если тому суждено будет вернуться с победой, то престижу папства будет нанесен такой удар, от которого ему не скоро удастся оправиться.
* * *
Наконец в среду, 28 июня 1228 года, император Фридрих II отплыл в Палестину из Бриндизи; его флот насчитывал примерно шестьдесят судов. К тому моменту он полностью поправился, но отношения его с папой Григорием не претерпели таких положительных изменений, как его здоровье. Обнаружив, что император действительно готовится к отплытию, папа 23 марта нанес ему удар, вновь отлучив его от церкви. (Еще одно отлучение последовало 30 августа.) Тем временем Фридрих вновь стал отцом. За два месяца до этого шестнадцатилетняя Иоланда дала жизнь мальчику Конраду, а сама через несколько дней скончалась от родильной горячки.
Проведя несколько месяцев на Кипре, император высадился в Тире в конце 1228 года. Там находились крупные отряды тамплиеров и госпитальеров для того, чтобы встретить его. С ними и без того значительная армия увеличилась еще более. Однако Фридрих не собирался сражаться, коль скоро мог достичь своих целей мирным, дипломатическим путем, поскольку имел основания рассчитывать на успех. За несколько месяцев до этого султан Каира аль-Камиль, рассорившись со своим братом аль-Муадзамом, правителем Дамаска, тайно обратился к Фридриху с предложением: если он изгонит аль-Муадзама из Дамаска, то он, аль-Камиль, окажется в состоянии возвратить Фридриху королевство Иерусалимское.
Между тем аль-Муадзам скончался (в силу естественных причин, что несколько неожиданно), и казалось, что поскольку аль-Камиль мог претендовать на принадлежащее ему по праву рождения, теперь он проявлял куда меньший энтузиазм по отношению к собственному предложению. Однако Фридрих по-прежнему возлагал на него большие надежды. К нему отправилось посольство, члены которого указывали, что император прибыл единственно по приглашению султана. Весь мир теперь знал, что он находится здесь; как же теперь ему уехать с пустыми руками? В результате урон, нанесенный его престижу, может иметь фатальные последствия, и аль-Камиль никогда более не найдет себе другого союзника из числа христиан. Что касается Иерусалима, то теперь этот город практически потерял свое прежнее значение. Он лишился защиты и обезлюдел и даже с религиозной точки зрения куда менее важен для мусульман, нежели для христиан. Неужели его сдача — слишком большая цена за мирные отношения между мусульманами и христианами и, кстати, за немедленный отъезд императора?
