двор сотников и пятидесятников города, а также некоторых бояр и купцов и сказал им тут, что они ясно видят, как всей Москве угрожает великая опасность от царя и от иноземцев (уж слишком много впущено их), и то, чего он уже давно боялся, теперь стало явным, а ведь когда он хотел воспротивиться этому, то едва не лишился головы, а московиты молчали при этом и никак за него не вступились.
Теперь-то они, конечно, хорошо понимают, чего следует ожидать и что произойдет, а именно, что все русские должны будут исчезнуть и стать подданными Польши, ибо это не истинный Димитрий, а поляк, а то, что они приняли его в страну царем, произошло потому, что они хотели свергнуть Бориса, чего нельзя было добиться никакой другой хитростью, а они питали надежду, что этот юный герой будет держаться их бога, их веры и их, самих московитов. Вышло, однако, все наоборот: иноземцев он жалует больше, чем своих русских, пренебрегает их богами, даже оскверняет их церкви, позволяет нечистым полякам входить в них со своими собаками, и в церковь Николы и в церковь Пречистой. У священников он отнимает дома и отдает их латышам (den Lattuschen) (они подразумевали под этим немцев, обычно же латышами именуют не немцев); он женится на поганой польке и, конечно, совершит вскоре какое-нибудь злодейство, если русские вовремя не предотвратят этого. Во имя православной веры он, Шуйский, готов еще раз отважиться на кое-что, если они преданно помогут ему и делом поддержат его. Пусть каждый сотник и пятидесятник тайно сообщит своим подначальным, что этот Димитрий не истинный наследный государь, а кроме того, что он и поляки злоумышляют против русских, а потому им следует быть начеку, и соседям следует посовещаться друг с другом, как вовремя предупредить это зло, ведь московское население доходит уже до 100000, а у Димитрия и его поляков только 5000 человек, и к тому же они живут не в одном месте, а рассеяны по разным местам, так что если положение станет угрожающим, то нужно будет назначить день и рано утром захватить их во сне прежде, чем они смогут оказать сопротивление, и царя вместе с его поляками прикончить и уничтожить. Господин Omnis участвует в предательстве Шуйского. Пусть все собравшиеся доверительно и втайне известят его, Шуйского, каково будет их решение, и если “господин Omnis” склонен к этому делу, то нужно не мешкая выполнить его.
Чернь, которая и без того легко склоняется к возмущению, сразу согласилась и объявила, что для того, чтобы очистить православный город Москву и московский Кремль от неверных, они поддержат Шуйского и его приверженцев в день, когда им будет угодно совершить это дело. Пароль. Был придуман и сообщен им условный знак, по которому, услышав утром набат, все должны были бежать из своего дома в Кремль с криком: “Поляки хотят убить нашего царя Димитрия”, проникнуть к царю под видом того, что они хотят помочь ему и спасти его от поляков, и в возникшей суматохе самим схватить его, убить и прикончить, а после того, как это будет сделано, спешно покинуть Кремль и перебить поляков в их домах, на воротах которых будет стоять сделанная ночью помета русскими буквами, чтобы московиты действовали сообразно с этим. Местных немцев должно было пока щадить, ибо они всегда были верны государству.
Так пробил час Димитрия и поляков (и он, и они жили в полной беспечности), и хотя Димитрию многие сообщали об этом, он не обращал на это никакого внимания, полагая, что у него достаточно сил, чтобы справиться с русскими, и те ни на что не осмелятся. Не подумал он о том, как далеко от Кремля и друг от друга рассеяны в разных местах поляки. Потом-то, когда мятеж уже вспыхнул, он хорошо все понял, погибая столь плачевно, да ничего уже тогда изменить не мог.
Брак царя. 8 мая состоялось бракосочетание царя Димитрия и польской панны Марины Юрьевны, и сразу после этого на нее был возложен венец царицы всея Руси. Споры об одежде. На этой свадьбе и коронации произошел немалый спор между царем и московитскими вельможами из-за одежды. Царь и польские вельможи хотели, чтобы невеста, когда ее поведут в церковь, была в польской одежде, к которой она привыкла с юности, тогда как в чужой она не умела держаться. Московиты требовали, чтобы при венчании она была, согласно обычаям страны, одета, так же как и царь, по-русски. После долгого спора царь сказал: “Хорошо, я не стану отменять обычай моей страны, уступлю моим боярам (Senatorn), чтобы они не имели повода жаловаться, будто я хочу ввести много изменений и новшеств. Дело идет об одном дне”, — и попросил свою невесту, чтобы она надела русскую одежду, на что та, в конце концов, и согласилась. Тогда на невесту надели очень дорогие царские одежды, в которых ее отвели в церковь св. Марии и обвенчали с Димитрием. На следующий день, 9 мая, Димитрий приказал принести своей царице новые польские платья с просьбой, чтобы она надела и носила их из уважения к нему, поскольку вчера был день русских вельмож, и он хотел угодить всей стране, а сегодняшний и последующие дни теперь будут принадлежать ему. Он будет царствовать и поступать, как ему будет угодно, а не так, как хотят его московиты. С того дня царица одевалась по-польски.
Эти свадебные дни были проведены в роскоши и веселье, в пирах и трапезах с пением и плясками. Тут были не только всякие музыкальные инструменты, какие только можно придумать, но также и самый прекрасный хор из 32 голосов, какого только может пожелать властитель. Димитрий выписал его из Польши. Поляки на радостях так перепились, что при разъезде, направляясь на свои квартиры, сильно бесчинствовали. Они порубили и поранили саблями московитов, встретившихся им на улице. Жен знатных князей и бояр они повытаскивали насильно из карет и вдоволь поиздевались над ними, что русские молча запоминали, думая свою думу.
В субботу 10 мая, на третий день свадьбы, царь приказал приготовить в кухне все по-польски и среди других кушаний — вареную и жареную телятину. Когда русские повара увидели это и рассказали всем, в царе стали сильно сомневаться, и русские стали говорить, что он, верно, поляк, а не московит, ибо телятина считается у них нечистой и ее не едят. Они это молча стерпели, выжидая удобного случая.
10 мая того же года в московском Кремле с дозволения царя Димитрия
