Рассмотрим с этой точки зрения положение в сообществе носителей румейского языка. Как видно из главы 4, румейский является одним из маркеров этнической самоидентификации сообщества: русский язык русских, татарский идиом урумов и, в меньшей степени, чистый эллинский греков из Греции отделяются от греческого, эллинского, «нашего греческого» румеев.
Сообщество декларирует значимость владения румейским языком для принадлежности к этнической группе. «„Какой же ты грек, если не говоришь по-гречески“, — говорят они» [Перехвальская, 2002, с. 180]. Достаточно часто можно услышать высказывания, манифестирующие необходимость хотя бы минимального, пассивного владения титульным языком для греческой идентичности.
В то же время подобные заявления не подразумевают необходимости владения родным языком. Даже на уровне деклараций, риторики такие высказывания, как правило, непоследовательны и сочетаются с другими утверждениями. На вопрос о том, являются ли греками дети информанта, не владеющие родным языком, носители в большинстве случаев отвечают утвердительно. Наоборот, овладевших идиомом русских могут назвать греками только в шутку. Главным этническим маркером признается греческое происхождение.
Принципы действительного признания своими в сообществе и мнения носителей, озвученные в интервью, могут не совпадать. В интервью информанты подчеркивали, в первую очередь, языковые различия между своей и соседними группами, однако необязательно подразумевается, что быть румеем означает использовать румейский. Член сообщества может не владеть языком, не переставая быть румеем.
Собиратель. А вот если бы ваша внучка не понимала по-гречески, была бы она гречанка?
Информант. По крови ж идет. Если у нее в метрике написано: отец — грек, мать — гречанка…
(Сведения об информанте: БАБ, румейка, 1925, Касьяновка.)
Теоретически идиом, символизирующий греческую идентичность, может незаметно измениться, однако сообщество в собственных глазах не только останется греками, но сохранит чувство прямой преемственности. Информанты настаивают на тождестве греческого (румейского) и греческого (новогреческого), приписывая последнему функции родного языка.
Очерченные выше представления о румейском языке косвенно отражаются в стратегиях сохранения и использования идиома в сообществе. Как уже отмечалось, подобные связи взаимообратимы, и языковое поведение сообщества, в свою очередь, формирует стереотипные представления о языке.
Сформировавшаяся под воздействием контактов с другими группами языковая лояльность косвенно влияет на стратегии сообщества в области сохранения или отказа от идиома. Негативные оценки идиома, принятые при сравнении с другими языковыми вариантами, могут служить причиной выбора языка. Не берусь, однако, определить причины и следствия в ситуации, когда информант не говорит с детьми на родном языке и утверждает, что не хочет учить их румейскому, потому что это бесполезный, некультурный язык. Отказ от идиома и языковой сдвиг усугубляют негативное отношение к румейскому, а на фоне взаимодействия с другими вариантами отчетливо проявляются отрицательные оценки идиома.
Знание румейского не считается в сообществе достоинством, символическим капиталом группы. Даже если не рассматривать крайние ситуации (упоминавшиеся, например, в одном из интервью телесные наказания детей за использование родного языка, что является все же исключением из правил), следует признать невысокий престиж румейского языка, который сообщество считает бесполезным. При наиболее благоприятной ситуации для сохранения идиома, как в Малом Янисоле [94], румеи воспринимают владение румейским как естественное свойство тех, кто родился и остался жить в румейском поселке. Информанты противопоставляют «родной язык» идиому, овладение которым требует специальных усилий и (или) институциональной поддержки.
Информант. Мне вот отец запрещал по-гречески говорить. И мне, и сестрам.
Собиратель. Почему?
Информант. Чтоб учился на русском нормально разговаривать, а греческий всегда выучишь. Это ж родной, кровный язык.
(Сведения об инфоманте: СФБ, румей, год рождения неизвестен, Касьяновка.)
Предполагается, что, уехав в город, человек прекращает использовать румейский и забывает его, тогда как молодые люди, оставшиеся в поселке, выучат идиом в общении со старшими коллегами в колхозе или на машинно-тракторной станции [95]. В интервью отмечается, что работающие в колхозе приезжие также овладевают румейским, так как это чрезвычайно простой язык.
Описание румейского языка как совокупности различающихся между собой локальных вариантов, не имеющих единой письменной и литературной нормы, служит для сообщества аргументом для отказа от диалекта в пользу русского и, в меньшей степени, новогреческого языков.
Румеи не вполне согласны с высказываемым греческими обществами положением о необходимости массового изучения новогреческого, который, возможно, станет родным языком румеев или, по крайней мере, языком общения с греками из Греции и румеев и урумов между собой. Распространение новогреческого в сообществе затрагивает лишь незначительную часть румеев. Большинство информантов не считают, что новогреческий должен выполнять высшие коммуникативные функции, однако не видят в этой функции и румейский. Языком образования, культуры для них остается русский.
Массовое румейско-русское двуязычие, постепенно переходящее (по крайней мере, для части сообщества) в одноязычие на русском языке, поддерживается высоким статусом и практической необходимостью русского. Реальным языком-объектом, на который переходит сообщество, выступает, безусловно, русский язык, однако части информантов новогреческий может заменить румейский в функции символа греческой идентичности группы, поскольку при сопоставлении с новогреческим титульный идиом группы оказывается ненастоящим или не чистым греческим (устойчивость этих определений в устах отдельных информантов превращает их в способ номинации идиома). В иерархии греческости румейский оказывается ниже чисто греческого языка греков из Греции. Сама неопределенность отношений между новогреческим и румейским языками, отраженная в лингвонимах, позволяет носителям гибко подходить к вопросам трансляции языка и его роли в процессе этнической самоидентификации.
Представления об урумском языке
В отличие от оценок румейского языка самими румеями высказывания урумов о своем идиоме не столь однозначны. С одной стороны, урумы, как и румеи, высоко ценят русский язык, с которым связывают возможности получения образования и социального продвижения («Самый лучший язык — это русский»; ФКК, урумка, ок. 1930, Старый Крым), однако высокая оценка русского не предполагает для урумов обязательного негативного отношения к своему идиому.
Некоторые атрибуты, часто упоминавшиеся румеями, сравнительно редко встречались в интервью с урумами, например польза идиома или ее отсутствие. Информанты порой старались не использовать эту оппозицию даже и тогда, когда ее эксплицитно предлагал собиратель, но, тем не менее, указывали на возможные выгоды, связанные с владением урумским.
Собиратель. А как вы думаете, ваш язык полезный или ненужный?
Информант. Ну, сейчас много на нашем языке разговаривают.
(Сведения об информанте: ЛПК, урумка, 1923, Старый Крым.)
Бедный или богатый язык
Часть сообщества оценивает урумский как бедный язык: «Ну что вам сказать? Язык у нас, насколько я понимаю, очень бедный — одним словом, можно несколько действий изобразить» (АГГ, урум, 1922, Гранитное). Однако другие информанты подчеркивают прямо противоположные свойства идиома: «Вот мы уйдем… наши дети уже ничего не знают. И все, язык этот пропадет. А это ж такое богатство! Он такой богатый! Одно слово — пять значений, одно слово имеет пять значений. Чуть интонацию поменял — уже другое. Очень богатый язык» (ЛОД, урумка, 1938, Старый Крым).
«Бедный» или «богатый» как атрибуты идиома встречаются в интервью обычно при комментировании перевода, однако не фактический контекст определяет оценку: достаточно часто информанты обнаруживают неполное совпадение русского и греческого вариантов текста, означающее лишь различие этих идиомов. Румеи, столкнувшись с невозможностью дословного перевода с русского на румейский, всегда оценивают это как проявление скудости выразительных средств румейского языка. Информант ЛОД, между тем, восторженно описывает полисемию, свойственную многим урумским словам (которая, естественно, сама по себе не является признаком ни богатства, ни бедности выразительных средств языка).
