Средневековье дало нам примеры самых разнообразных заклятий и заговоров, записанных рунами, в том числе и на латыни.
К таким необычным амулетам относится свинцовая пластина из Оденсе (Дания, XI век), на которой рунами вырезан следующий заговор на выздоровление:
+unguensine prinsipe sal kotolon
anakristi anapisti
kardiar nardiar ipodiar.
Христос побеждает,
Христос правит,
Христос спасает.
Христос освобождает меня, Оса,
От всего недоброго.
Христа крест будет всегда со мной, Оса,
И со всем миром.
+khorda+inkhorda+Khordai+ agla
+Хоиста коовь меня спасет+
На бронзовом амулете из Роскильде (Швеция, XI век) на одной стороне ясно читается lufr, а на другой стороне — siuarth, далее идет довольно темный текст, который профессор Ивар Линдквист расшифровывает следующим образом:
Что переводится как «Лучшее лекарство это г. Я победил (пересилил) две битвы».
На бронзовом амулете, найденном на кладбище в Хейстене (Швеция, XI век), читаем следующее заклятие:
Я заклинаю мертвых
Не приходить к живым
Ни пешком, ни верхом,
Не по морю плыть,
Не по воздуху летать,
Не на крыши коньке скакать.
И как только покажешься
Ты живому,
так сразу рассыплешься в прах.
А на ноже из Ледесе (Швеция, XI век) рунами вырезано знакомое всем с детства «Люби меня, как я тебя»:
Думай обо мне,
А я буду думать о тебе.
Люби меня,
Как я тебя.
Встречаются на рунических камнях и «плачи», специальные песни, которые исполнялись женщинами, которые оплакивали родичей и призывали живых отомстить за павших.
Известный шведский ученый Ларе Лённрут пишет:
«На месте древнего тинга в Бельстеде, в районе Валлентуны, в провинции Уппланд, стоят два камня с длинной рунической надписью, которая может истолковываться как подобный женский плач. Камни воздвигнуты в честь хёвдинга Ульва из Скольхамры, могущественного в тех местах примерно в 1000 году. Поэтическая надпись гласит:
Ни одно надгробие
не сравнится с тем,
что воздвигли
сыновья Ульва,
отважные дети —
своему отцу.
Поставили они камни,
врыли высокий столб,
в знак памяти.
Также и Гюрид
Любила супруга.
Она в своем плаче
чтит его память.
гуннар высек руны на камне.
Последовательность действий всех родичей павшего Ульва представляется следующей. Его сыновья воздвигли два камня, а также ныне пропавший деревянный столб в честь отца. Их мать, Порид, сочинила плач в память мужа. А затем надпись была высечена на обоих камнях профессиональным резчиком, Гуннаром.
Если это истолкование правильно, то камни из Бэль-сты — наш самый древний известный пример женской литературы».[104]
Иногда на камнях встречаются записи на латыни, выполненные рунами, как на камне из Экерё: «ingeborg filia ermundi iacet hic». И переводится это как «Ингеборг, дочь Эрмунда, покоится здесь».
На кресте XIV века вырезано просто «Maria».
В Средние века многие церковные колокола были снабжены руническими надписями. Так, на колоколе из Салебю, отлитом в XIII веке, читаем:
+tha:iak:uar:gor: thaiuar:
thushundrath:tuhundra:tiuhu:uintr:
ok:atta:fra:byrth:gus:
+a+g+l+a+
anelp:aicarg:airam:eua:
dionisius:sith:benediktus+
Надпись рунами означает:
Меня отлили в год тысяча двести двадцать восьмой от Рождества Христова.
+a+g+l+a+ Ave Maria gracia plena.
Дионисий да славится.
Формула +a+g+l+a+ считается магической и означает: «Да славится имя Твое, Господи, в веках!»
Иногда мастера вырезали свое имя на церковном «инвентаре», как на купели из Норума и церковной двери из Вэрсоса.
Руны не выходили из употребления — как это ни невероятно — вплоть до 1900 года, когда была зафиксирована последняя руническая надпись, выполненная Анной Андерсдоттер (дочерью Андерса) на стене одной из построек хутора в Эльвдалене. Она была, как считается, последней из поколения, которым руны использовались на практике в качестве букв.
Глава тринадцатая
СКАЛЬДЫ, ПРОРОЧИЦЫ И РУНЫ
Скальдическая поэзия, столь похожая на вязь скандинавской резьбы, очень трудна для восприятия современным человеком. Для того чтобы объяснить, чем именно, приведем сразу подстрочный перевод одной из вис (строф):
Готова тому, кто был добр в сердце, Золотая рака моему Славлю я святого конунга Он посетил богов господина.
Читатель XXI века вряд ли догадается, что для викингов она звучала приблизительно так же, как для нас звучит следующая строфа:
Готова златая рака Доброму сердцем Моему господину святому, Любимцу богов, Которого я прославляю.
В приведенной висе обращает на себя внимание крайняя запутанность, с современной точки зрения, текста. Именно в изощренной форме и заключался смысл скальдической поэзии, ибо форма должна была не обнаруживать смысл, то есть актуальное настоящее, и так хорошо известное аудитории скальда, а, наоборот, с помощью особых, строго регламентированных, приемов скрывать его, ибо только особая вычурность формы и возможность ее варьирования заново в каждой новой висе могли сделать простой факт настоящего предметом поэзии.
Многочисленные кеннинги с эпитетами почти не оставляют места в строке для сообщения каких-либо фактов, ибо объемы строки были строго ограничены законами скальдического творчества.
Кеннинг — это замена существительного обычной речи двумя существительными, из которых второе определяет первое, например, «дракон моря» — корабль. Приведем наиболее распространенные кеннинги: «буря копий» (битва), «море меча» (кровь), «огонь битвы» (меч). Могли быть и многоступенчатые кеннинги.
Например, известный скандинавист М. И. Стеблин-Каменский приводит следующий кеннинг: «метатель огня вьюги ведьмы луны коня корабельных сараев», где «конь корабельных сараев» — корабль, «луна корабля» — щит, «ведьма щита» — секира, «вьюга секиры» — битва, «огонь битвы» — меч, а «метатель меча» — воин, то есть просто «он»!
По сути дела, виса — это не текст в современном смысле этого слова, ибо она практически ничего не сообщает о конкретном событии. И если для слушателей скальда герои висы были легко узнаваемыми людьми, а о событии не было необходимости сообщать всю информацию, но лишь часть ее, для воспроизведения картины целого, то для современного слушателя висы нуждаются в комментарии.
Именно поэтому при записи саг в XIII веке возникла необходимость в объяснении, когда и в связи с каким событием была сочинена та или иная виса. В противном случае создавалась опасность неправильного толкования.
Скальды всегда сочиняли висы о том, что видели сами или, по крайней мере, слышали от очевидцев. «Вы должны, — говорил конунг Олав Харальдссон скальдам перед своей последней битвой, — быть здесь и видеть то, что произойдет. У вас тогда будут не одни только рассказы других. Ведь вы должны после рассказывать и сочинять стихи обо всем этом».
Скальдические стихи сочинялись по свежим следам событий, их содержание было заранее предопределено фактами действительности.
Основная заслуга скальдов состоит в том, что они впервые избрали предметом поэзии не эпическое прошлое, а единичный факт настоящего, часто самый прозаический.
Невозможность высказать в глаза заведомую ложь, следовавшая как из актуальности (современности) самих вис (ибо описываемые события всегда были известны слушателям, а многие принимали в них непосредственное участие), так и из веры древних скандинавов в магическую силу слова[105] (лживое слово — посягательство на благополучие того, кому льстят), была на протяжении многих веков доказательством верности скальдических стихов, многие из которых использовались в качестве исторических источников.
Скальдическую поэзию можно назвать хитросплетением речи, полной условностей и завуалированных намеков, ориентированных на догадливость и определенный фонд знаний слушателей.
Она качественно отличается от эпической поэзии — песен «Старшей Эдды», в которых собраны все известные нам сказания о богах и героях древнего Севера. Ибо сказители, передававшие из поколения в поколение песни «Эдды», считали, что лишь воспроизводят древние строки и легенды, и ничего не могли добавить от себя. Они не осознавали себя авторами строф — в отличие от скальдов, которые первыми в истории литературы стали считать себя непосредственными авторами, хотя их авторство и было направлено лишь на форму, но не на содержание.
