Одиссей привез с собой и новые веяния, легенды и мечты, о которых можно рассказывать веками. Что это за наркотический напиток, nepenthes, успокаивающий боль, которым Елена поила гостей? Рецепт она выведала от некоей женщины в Египте, «где каждый — врачеватель». Сказитель возбуждает любопытство, подстегивает воображение, желание искать и добывать знания. Среди прочих наук, коими микенцы обязаны путешествиям в дальние страны, — бухгалтерия, управление дворцовым хозяйством, торговая переписка. За 600 лет до VIII века, когда греки заимствовали финикийский алфавит, Кадм, чье имя на семитских языках означает «Восточный», по-видимому, распространил в беотийских Фивах «кадмейские буквы». Раскопки, проведенные в 1963 году в микенском дворце акрополя Кадмеи в Фивах, познакомили нас с тридцатью двумя восточными цилиндрическими печатями, причем на двух клинописью начертаны вавилонские имена и пожелания. Большинство датируется началом XIV века до Рождества Христова, и никто не знает, каким образом эти печати туда попали.
Наконец, моряки привозили с собой новые религиозные культы. Не только мифы вроде сказаний о сиренах, Протее, Сцилле. К пантеону присоединялись не известные ранее божества: Афродита пришла с Кипра, Аполлон — из Патары и Ликии, Артемида, вероятно, — из Лидии, а вместе с ними в Грецию хлынул целый мир обрядов, символов, моральных принципов и воцарился там на добрые пятнадцать сотен лет. Более того, моряки притащили с собой по волнам «колебателя суши» Посейдона, а тот, став супругом Амфитриты и, в свою очередь, морским владыкой, спасал последних микенцев, бежавших от родных пепелищ.
Пожар, охвативший Трою около 1250 года до н. э., знаменует великий момент в формировании и истории греческого народа, ибо свидетельствует о его бесспорных военных успехах, богатстве и славе. Греки под именем ахейцев, данайцев и эллинов впервые осознали свои единство и мощь. Кажется, в те годы сама Европа мерялась силами с Азией. Хеттский царь, чьей власти покорствовала большая часть Анатолии, признал царя «акхиявов» братом. Греческий империализм родился и пышно зацвел на берегах Малой Азии и до самой Сицилии. Эпические поэты, хронографы, составители каталогов отнюдь не заблуждались на сей счет. Для них Греция завершила бронзовый век и вошла в век героев — полубогов, дерзавших штурмовать Дарданеллы или горы Ликии, сражаться с Химерами и амазонками, героев, чьи имена — Персей, Беллерофонт, Геракл, Тесей, Ахилл. И действительно, современный историк отмечает, что теократические монархии середины II тысячелетия, более или менее вдохновлявшиеся египетской моделью государственного устройства, в Греции уступили место оригинальной политической системе, своего рода двуединой монархии — полувоенной-полусудебной, централизованной и бюрократизированной, как в азиатских царствах, но в то же время позволявшей развиться честолюбивым стремлениям и индивидуальным особенностям личности. Чуть позже приход к власти землевладельцев-аристократов ознаменовал вхождение Греции в куда более худший век — железный.
Благодаря «греческому морю» современники легендарного царя царей Агамемнона явно пользовались достижениями более совершенной технической цивилизации, чем их собственная, и во многом превзошли своих предшественников. За крепостными стенами жители городов чувствовали себя в большей безопасности, да и жизнь их была намного лучше организована. А поскольку микенцы, благодаря своим «баронам» и их чиновникам, контролировали производство даже в самых маленьких деревушках, у них имелась надежда избежать нищеты и голода. Более дисциплинированные военные теперь располагали опасными для врага изобретениями: сотнями боевых колесниц, длинными бронзовыми мечами, легкими и прочными доспехами, наконец, хорошо отлаженным аппаратом материально-технического обеспечения. Скотоводы выгоняли на пастбища большие стада лошадей, коров, овец, коз, а земледельцы уже не довольствовались выращиванием кормовых или зерновых культур, но сеяли лен, растения, содержащие красители, сажали и обрабатывали масличные, собирали ингредиенты для благовоний, искали и находили новые целебные травы.
Палубные корабли с полубаками и волнорезом позволяли целым стаям авантюристов передвигаться быстрее и дальше, наносить противнику более чувствительные удары и обогащаться. По сути дела, в XIII веке до н. э. весь материальный прогресс держался на мастерах своего дела — плотниках, писцах, кузнецах, шорниках, тренерах лошадей, ткачах и корабелах.
В действительности же греческий народ жил тогда далеко не счастливо. Истинной радости бытие не приносило. Новая веселенькая война не могла ни заменить такую радость, ни дать все необходимое для безбедного существования. Печальное время — век героев! В городе, при относительной роскоши, внешнем порядке и сильной власти, нравы могли быть весьма утонченными, но при всем при том царила военная экономия, бюрократизм, кровавые жертвоприношения, усиленная эксплуатация женщин и детей, с утра до вечера трудившихся в мастерских за литр ячменя и горсть смокв.
В деревнях — слишком много овец и коз, но явно недостаточные посадки зерновых, гигантская масса неимущих, обреченных ковыряться в земле, пасти скот или кустарничать, имея самый мизерный доход из-за недорода, засухи, эпидемий и войн. В горах и на море, правда, существовала относительная свобода, но, увы, та же, что и в джунглях.
Клитемнестра, Антигона, Электра, Пенелопа, Алкеста, Эрифила, Кассандра… — сколько страстных, несгибаемых и несчастных женщин! Гречанка в те дни должна была работать, страдать и умирать ради мужчины. Эдип, выкалывающий себе глаза, обретает значение символа: царь, казалось бы, преуспевший во всех начинаниях, ослепил себя, чтобы не видеть ужасов своего времени. Другие уходили в заросли на горных склонах или прятались в глубоких гротах. XIII век до Рождества Христова — не столько век героев, сколько эпоха бунтарей, восставших против экономической и социальной системы, ибо она стала невыносимой.
Чего же не хватало в хлебе насущном при царствовании Агамемнона, чтобы он обрел такой же вкус, как во времена Перикла и Александра, двух других военных вождей? Великих завоеваний эллинского духа: научных знаний, художественной пластики, демократии, мудрости? Да, именно мудрости больше всего недоставало покорителям Трои. Ахейский мир страдал от утраты чувства меры, точнее от несоразмерности. Его вождям хотелось уподобиться фараонам или хеттским владыкам, построив собственную Великую Порту в Микенах, Фивах или Пилосе, хотя они вечно враждовали друг с другом, а единственный раз выступив сообща — против Трои, сумели продемонстрировать лишь разногласия и взаимную неприязнь. Многие считали себя богами или потомками богов. А им следовало научиться быть людьми. Подобно Гераклу, Эдипу или Ахиллу, они спутали искусство жить с желанием красиво умереть или красиво убивать. Тщетно искать здесь улыбку, как на древнем Крите. Все, что нам оставила традиция, — несколько имен воинов, вечно оплакивающих свою трагическую судьбу, а на самом деле — безрассудство.
Эта ущербная, беспокойная и хрупкая цивилизация продержалась не более 400 лет в континентальной Греции и на Пелопоннесе, 200 — на островах и всего несколько лет — в далеких колониях Египта, Малой Азии или Италии. Да и то не без перебоев. Осталось выяснить, что за угроза нависла над городками, исчезнувшими между 1230 и 1190 годами до н. э. Что их погубило? Соблазнительно ссылаться на грабительские рейды «народов моря», упоминаемых в триумфальных надписях египетских фараонов Меренптаха и Рамзеса III. Но помимо того, что эти народы не являлись ни македонцами, ни фракийцами, ни иллирийцами, а, по-видимому, жили на берегах Азии и Африки, помимо того, что микенские таблички, да и вся греческая история их игнорирует, сама организация обороны в Греции, грозные крепости, вербовка армий, крепкие экономические и военные структуры, экспансия и жизнестойкость ахейцев в течение двух веков исключают возможность внезапного нападения на их земли, тем более — банд морских разбойников. Не верится, что военные вожди — спутники Агамемнона — могли опасаться внешних врагов. Абсолютно все свидетельствует против этого. Независимые правители Мидеа, Глы, Крисы или Иолка окружали свои крепости неприступными стенами скорее для того, чтобы защититься от себе подобных, нежели от варваров.
Заметим также, что не все греческие города сгорели, а сожженные дворцы Кносса, Фив, Микен, Тиринфа, Спарты, Пилоса и, наконец, Иолка были разрушены не одновременно. В некоторых из них, частично восстановленных после пожара, продолжали жить. А окрестные города, вполне процветавшие между 1250 и 1200 годами, порой сохранились в неприкосновенности, как мы видим на примере Трои, Микен, Аргосы, Асины: факт примечательный в эпоху, когда война со всеми ее ужасами являлась частью повседневной жизни каждого человека. Античные авторы так часто воспевали подвиги дорийцев и возвращение на Пелопоннес Гераклидов, что гибель микенских государств нередко приписывалась внезапному нашествию народов Центральной Греции, изгнавших перепуганных местных жителей в горы и на острова. Надо признать, мы не представляем, откуда явились дорийцы, и не было ли это слово весьма обобщающим названием обитателей лесных массивов, скажем, в окрестностях Эты и на Крите. А главное — не ясно, в какое время между XI и IX веками дорийский диалект заменил разговорный язык микенской эпохи.
