Денег у феодалов в их массе явно было мало, лишь наиболее богатые из них (и прежде всего такие крупные духовные феодальные организации, как монастыри, подобные Троице-Сергиеву) могли затрачивать большие денежные суммы на земельные покупки. Часть же мелких феодалов готова была отдать свои земли за хлеб.
Другое, что надо отметить, — мобилизация феодальной земельной собственности в XIV–XV вв. была ограничена и стеснена ее монопольным сословным характером и теми юридическими нормами, которые сложились в условиях политической расчлененности Руси, являвшейся в свою очередь следствием ее экономической раздробленности. Последняя не была преодолена и в процессе государственной централизации. И в централизованном государстве сохранилась (и даже укрепилась) структура феодальной собственности на землю как собственности монопольно-сословной. И там стеснялась мобилизация земли. Но в качестве предпосылки образования централизованной феодальной монархии большую роль сыграло то обстоятельство, что развитие собственности на землю и задачи ее перераспределения среди господствующего класса феодалов уже перерастали те рамки, которые были поставлены строем политической раздробленности.
* * *
В условиях экономической изолированности отдельных областей и княжеств Северо-Восточной Руси сложилась известная юридическая норма, встречающаяся неоднократно в междукняжеских договорах: «тобе знати своя очина, а мне знати своя очина»[524]. Эта формула означала, что верховным собственником всей земли в пределах каждого княжества являлся стоявший во главе его князь и что ни ему, ни его боярам не разрешалось приобретение земельных владений и заведение феодально-зависимого населения в чужих княжествах. «А тобе, брату моему молодшему, в моемь оуделе сел ти не купити, ни твоим бояром, ни закладнев ти, ни оброчников не держати. Тако же и мне в твоем оуделе сел не купити, ни моим бояром, ни закладнев ми, ни оброчников не держати», — читаем в договорной грамоте великого князя Дмитрия Ивановича с князем серпуховским и боровским Владимиром Андреевичем около 1367 г.[525]
Но право собственности князей на различные категории земель в пределах своих «вотчин» было неодинаково, что объясняется феодально-иерархическим характером сословного землевладения, наличием наряду с верховным собственником — князем и других землевладельцев в каждом княжестве.
Среди разновидностей феодальной собственности на землю в княжествах Северо-Восточной Руси XIV–XV вв. известны: 1) «черные земли» (которые находятся в пользовании крестьянских общин, эксплуатируемых непосредственно государством); 2) земли, дворцовые, раздаваемые княжеским слугам (вольным и невольным), обслуживающим дворцовое хозяйство, обычно в условное держание; 3) земли, принадлежащие отдельным феодалам, светским и духовным — княжеским боярам и слугам и церковным корпорациям (монастырям, церквам и т. д.). Перечисленные категории земель обычно четко различаются в источниках. Так, в договоре Ивана III с угличским князем Андреем Васильевичем 1481 г. названы земли «боярские», «монастырские», «черные», «служни»[526]. По жалованной грамоте 70–80-х годов XV в. вологодского князя Андрея Васильевича Меньшого Леонтию Злобе Васильеву сыну Львову, последнему предоставлено право покупки в Вологодском уезде земли размером в соху из числа «боярскых и служных и черных тяглых людей»[527].
Черная земля является великокняжеской тяглой, т. е. крестьяне, на ней живущие и ею пользующиеся, несут тягло (дань и другие повинности в пользу государства) по разверстке общинных властей, вместе с волостью или станом (т. е. вместе с другими черными крестьянами, связанными с ними поземельно и в административном отношении подчиняющимися власти княжеских волостелей и становщиков).
«Черная», тяглая, великокняжеская, государственная земля противопоставляется земле боярской и церковной. Такое противопоставление выступает в ряде документов. Так, судья ставит на суде вопрос свидетелям: «Чем же ся вы межу себя уличаете? Ты, Лазарь, с товарыщи зовешь землею тяглою становою, а ты, Федор, и Олфер с товарыщи зовете землею боярскою, а не тяглою». Великокняжеский дворский в 1496 г. «отвел» часть монастырской земли «х тяглой земле великого князя». Один из «знахорей» так говорил про дворцовую землю: «а то, господине, земля изстарины звенигородицкаа, а к нам, господине, к черным не тянула, на к бояром»[528].
Если черные крестьяне непосредственно подчинялись (через выборных общинных властей) князю как верховному собственнику земли, то для крестьян боярских и монастырских непосредственными землевладельцами являлись какой-либо светский феодал из числа местных вотчинников или церковная корпорация, а уже над ними стоял верховный собственник всей территории данного княжества — князь великий или удельный.
«Служни» земли (из числа дворцовых княжеских) занимали промежуточное положение между монастырскими и боярскими, с одной стороны, и черными, тяглыми — с другой. В договорных княжеских грамотах они сближаются скорее с последними («земли данные служнии или черных людии»[529]). Дворцовые слуги могли обрабатывать землю собственным трудом, и тогда они сближались с крестьянами, но могли пользоваться и чужим трудом, становясь мелкими феодалами.
Так было в период феодальной раздробленности. Объективный процесс развития феодальной собственности на землю нарушал эту сложившуюся в отдельных княжествах структуру феодального землевладения, приводя к другим формам иерархии централизованного типа. Феодальные вотчины, разрастаясь, не считались с пределами отдельных княжеств. Тем самым нарушалась правовая норма договорных междукняжеских взаимоотношений о запрете земельных покупок в чужих княжествах. Жизнь оказывалась сильнее всяких юридических формул, явно нарушая их. Так, в договоре великого московского князя Дмитрия Донского с серпуховским и боровским князем Владимиром Андреевичем 1389 г. сразу после стандартной статьи о том, что князья-союзники не будут покупать сел один во владениях другого, говорится об отступлении от этого правила в недавнем прошлом, после смерти великого московского князя Ивана Ивановича, когда имел место факт купли землевладельцами одного княжества в пределах другого земель «данных служних или черных людии»[530].
Рамки отдельных княжеств перерастало прежде всего землевладение митрополичьей кафедры, разбросанное на огромной территории Руси, и крупных монастырей, из которых такие, как Троице-Сергиев, подобно митрополичьему дому, владели вотчинами в целом ряде княжеств. Кроме того, следует помнить, что и у митрополичьей кафедры был ряд домовных приписных монастырей и выходцы из Троице-Сергиева монастыря основали новые монастыри в разных частях Руси. Развитие церковного и монастырского землевладения, интенсивно происходившее на протяжении XIV–XV вв., являлось одним из существенных факторов политической централизации, ибо это развитие не считалось с наличием внутри страны политических перегородок. Обладавшие в значительной мере правом экстерриториальности, духовные феодальные корпорации были силой, пробивавшей серьезные бреши в политическом здании феодальной раздробленности. И неслучайно князья, пытавшиеся возглавить процесс политической централизации (сначала тверские, затем московские), стремились обеспечить себе поддержку со стороны церкви. Дело было при этом не только в поддержке материальной и идеологической, айв том, что церковное и монастырское землевладение по самому своему характеру представляло серьезную базу для политического объединения страны. Я думаю, что не случайно дворянские и буржуазные историки в ряду условий, определивших роль Москвы в качестве центра единого Русского государства, выдвигали и то обстоятельство, что она рано стала местопребыванием митрополита. Если дворянско-буржуазные историки придавали при этом решающее значение таким моментам, как моральное влияние церкви на население и важность для народа авторитета митрополитов, на который опирались в своих действиях московские князья, то советская наука должна обратить свое внимание на другое — на роль духовных корпораций в качестве крупных землевладельцев. Церковь обладала большими возможностями и средствами, чем многие другие вотчинники, для расширения своих богатств, при участии церковных феодалов происходила более быстрыми темпами мобилизация земельной собственности, нарушая установленные законом пределы отдельных княжеств. Именно церковные землевладельцы раньше других становились земельными собственниками всероссийского масштаба.
