XI съезд партии (1922 г.) — зиновьевцы проводят Сталина "генеральным секретарем" ЦК. Троцкий считает даже ниже своего достоинства придавать какое-либо значение этому "техническому" факту. Ленин сдается, Сталин переселяется в ЦК и тут же приступает к войне против Троцкого. Новые кадры в ЦК. Зиновьевцы и сталинцы на паритетных началах. Глубокая конспирация и глухая борьба. Дело принимает серьезный оборот. Сталин, Зиновьев и Каменев конспирируют даже против Ленина. Больной Ленин, находясь в Горках, требует отчета от Сталина. Сталин отчета не дает. Возмущенные поведением Сталина троцкисты бомбардируют Ленина письмами, но Ленин бессилен. Сталин уже громит своих врагов в Грузии — членов ЦК и руководителей грузинского правительства, многие из которых являются личными друзьями Ленина и Троцкого. Ленин требует отчета, но Сталин его не дает. Тогда Ленин посылает с ультиматумом свою жену — Крупскую, но Сталин бесцеремонно выставляет ее из кабинета, да еще обзывает нецензурными словами. Умирающий и бессильный Ленин пишет "Политическое завещание" — убрать Сталина со всех постов в партии — и вдобавок, после "разговора Сталина по телефону с Крупской", краткую записку в ЦК, что он порывает всякие отношения со Сталиным. Теперь судьба Сталина на волоске — авторитет Ленина в партии и ЦК непререкаемый. Первый день возвращения Ленина к работе — последний день сталинской карьеры. Но тут опять помогла "случайность" — Ленин умирает, и Сталин остается.
Еще один, правда, не последний, но самый свежий пример. 1941 год. Война. Триумфальный марш немцев в глубь России. Судьба Сталина и режима на волоске. Она, собственно, предрешена: один на один с Гитлером Сталин бы погиб. Трагическая "случайность": Рузвельт и Черчилль спасают удачливую голову Сталина — на свое же несчастье.
Если в будущем какой-либо суеверный биограф Сталина возьмется за перо, то таких "счастливых случайностей" он установит уйму. Но я не суеверен и думаю, что в этом хаосе "случайностей" — величайшая закономерность криминальной карьеры Сталина. До конца Сталина могут понять лишь криминалисты и психологи, но никак не историки и социологи.
Но я не могу не указать здесь и еще на одну "случайность", которая имеет прямое отношение к моему дальнейшему изложению.
Один счастливый случай в борьбе Сталина против правых представился еще до того, как он окончательно разделался с врагами в ЦК. Это было 21 декабря 1929 года. Сталину в этот день исполнилось 50 лет. Но отмечать даты рождения или даже юбилеи вождей не принято в партии. Ленинский юбилей был единственным исключением, но то был все-таки Ленин. Молотов, Каганович и Ворошилов решили в полном согласии с амбицией Сталина "легализовать" нового вождя партии. До сих пор все члены Политбюро назывались "вождями партии" и перечислялись всегда в алфавитном порядке. Если же речь шла о каком-нибудь отдельном члене Политбюро, то писали просто: "один из вождей или руководителей партии". Теперь впервые был нарушен и алфавит и вместе с тем ликвидирован "институт вождей" — Сталин объявляется публично "первым учеником Ленина" и единственным "вождем партии". "Правда" была заполнена статьями, приветствиями, письмами, телеграммами о "вожде" (прилагательные вроде "мудрый", "великий", "гениальный" пришли позднее, по мере развития аппетита). Почин "Правды" подхватили другие газеты, за ними — журналы, провинциальные газеты, радио, кино, клубы, вся пропагандная машина партии. Уже во всей прессе завелся стандарт — каждая статья начиналась ссылкой на "вождя" и кончалась верноподданнейшим поклоном по его же адресу. Юдины и Мехлисы, Вышинские и Варги талантливо оспаривали друг у друга пальму первенства по восхвалению Сталина. Но всех этих "академиков" превзошел потом неграмотный акын Казахстана Джамбул, который в той же "Правде" кратко и образно определил, кто такой Сталин: "Сталин — глубже океана, выше Гималаев, ярче солнца. Он — учитель Вселенной!". Вот все это бешеное соревнование во лжи, фальши и виртуознейшей лести началось официально с тех дней. Сталин ответил на все это притворное раболепство краткими, но производящими впечатление строками: "Я готов отдать и впредь за дело партии все свои силы и способности и, если потребуется, и всю свою кровь, каплю за каплей".
Враги Сталина острили тогда — "к чему такая скромность — "капля за каплей" — отдал бы всю кровь сразу!"
Вот в зените этой пропагандной шумихи — 27 декабря 1929 года[78] — Сталин единолично и без решения ЦК произнес смертный приговор многомиллионному российскому крестьянству — так называемому "кулачеству". В речи на конференции "аграрников-марксистов" в этот день Сталин заявил: мы делаем новый поворот в нашей политике и приступаем к "ликвидации кулачества, как класса, на основе сплошной коллективизации". Таких кулаков в стране было, по официальной статистике, 5 миллионов человек и кандидатов в них — "зажиточных и подкулачников" — не менее 13 миллионов. Началась подлинная война на истребление крестьянства. Только тогда, когда я увидел своими глазами в Центральной России и на Кавказе, как проводилась эта "коллективизация и ликвидация", я понял Дедодуба: "в деревне идет настоящая война, хуже гражданской и германской!" Я не стану рисовать здесь ни ужасов этой "войны", ни ее последствий в стране. Об этом хорошо и много рассказано другими свидетелями. Здесь я хочу только сказать о том, как реагировали на "новый поворот" люди правой оппозиции.
Я упомянул, что выступление Сталина последовало неожиданно и без решения ЦК. В решении по сельскому хозяйству, которое принял пленум ЦК за месяц до выступления Сталина ("ноябрьский пленум"), ни слова не сказано ни о "новом повороте в политике партии", ни о ликвидации "кулачества, как класса". Там говорится, правда, что "колхозное движение ставит задачу сплошной коллективизации перед отдельными областями", но абсолютно нет ни единого слова о "ликвидации кулачества, как класса", а там, где речь идет об этой части крестьянства, сказано лишь следующее: "развивать решительное наступление на кулака, всячески преграждая и пресекая попытки проникновения кулаков в колхозы"[79].
Но пропагандная ругань по адресу "кулаков" не сходила со страниц советских газет, начиная уже с VIII съезда партии (1919 г.). Сталин же заявил теперь о "ликвидации", то есть конфискации имущества и земли у пятимиллионного крестьянства (для начала) и выселении его в сибирские тундры без крова, одежды и пищи, причем поголовно — от грудных детей и до глубоких стариков. Даже в мрачные эпохи рабства и работорговли щадили детей, матерей и стариков. Сталин не щадил никого. Такая расправа с крестьянством считалась настолько невероятной, что первое время мы думали, что Сталин сказал это ради красного словца или просто сболтнул лишнее по неосторожности. Когда же выяснилось, что Сталин вовсе не занимался упражнением в красноречии, в верхах партии, не говоря уже об оппозиционных кругах, началось весьма серьезное брожение. Рыков и Томский подали протест в ЦК против "самовольного" выступления Сталина и прямого нарушения решения последнего пленума о политике в деревне. Раскаявшиеся было Угланов, Котов и другие поспешили присоединиться к протесту. От местных секретарей партии и членов ЦК и ЦКК начали поступать недоумевающие телеграммы и запросы. На время создалось неуверенное, почти кризисное положение, когда правые, поймав Сталина с "поличным", могли бы призвать его к ответу как узурпатора власти не только Политбюро, но и ЦК.
Сталин метался между Молотовым и Кагановичем, низы настойчивее требовали разъяснения, члены ЦК считали себя обойденными, но правые ограничились паллиативными мерами "торжественного протеста". О Бухарине ничего не было слышно. Отдав Рыкова и Томского на произвол Сталина, он как бы пассивно мстил им: вот вам, простофили, Сталин. Любуйтесь и катитесь вместе с ним в яму! Но чем больше росли трудности, тем увереннее росла сила Сталина. 5 января 1930 года Политбюро одобряет задним числом речь Сталина и выносит решение "о темпе коллективизации"[80] по всему СССР. Правые воздерживаются. Запросы с низов и недоумения членов ЦК прекращаются. Страна погружается в принудительную и кровавую коллективизацию. Победа Сталина над ЦК — полная. Насколько он победил партию и народ, покажут коллективизация и "ликвидация кулачества". Но тут перспективы — мрачные. Отдельные крестьянские вспышки в связи с "чрезвычайными мерами" на хлебозаготовках осени 1929 года перерастают в грозные тучи крестьянских бунтов по всей стране — в Центральной России, на Урале, в Сибири, в Туркестане, на Кавказе… Происходит второе издание крестьянской революции 1905 года, но без поддержки рабочих города, при молчании интеллигенции, при безучастности внешнего мира… Мужики с вилами бросаются на первые, для них еще диковинные, советские танки (первое "боевое крещение" советские танки получают в войне против собственного народа), женщины — на штыки чекистов, дети истерически плачут на телах умерщвленных родителей, а танки, пушки, пулеметы и штыки безжалостно и с какой-то жуткой планомерностью "коллективизируют" одних, ликвидируют других. Да, это действительно хуже любой войны, которая когда-либо разыгрывалась в истории народов и государств.
