являются остатками древних каменоломен, не выдерживают критики, поскольку прорыты они в весьма мягком туфе, не очень-то пригодном для строительства, и, к тому же, в столь узких ходах добычу камня вести неудобно. Смельчаки, вспомнив о метрополитене, высказывают мысль о древних подземных путях сообщения, но это уже из области фантастики. Сам Джованни Батиста де Росси, один из наиболее компетентных «катакомбоведов» в истории, считал, что катакомбы изначально создавались в качестве подземных молелен и кладбищ [140]. Молельни были нужны христианам, которые спасаясь под землей от преследования язычников, а кладбища как христианам, так и иудеям, которых в Риме за веру не преследовали, но нужда в местах погребения усопших у них была.
К чему такие сложности с устройством кладбищ в камне, пусть и мягком? Дело в том, что традиционным римским обычаем была кремация тела, после которой прах хранился в каком-то сосуде. Христианам и иудеям кремация не подходила, нехватка земли, возникшая ко веку нашей эры, побуждала искать нестандартные места для погребения. К тому же, в катакомбах тела сохранялись лучше, чем в земле, что является еще одним преимуществом в глазах тех, кто верит в возможность воскрешения (иудеи не признают воскрешения, как такового, но верят в оживление умерших во плоти в Судный день). В Риме известно шестьдесят подземных погребальных камер и все они были построены вне старых городских стен вдоль главных римских дорог, таких как Виа Аппия, Виа Остиенсе и др. — придорожное расположение камер было удобно для посещения и воздаяния почестей умершим. Может вызвать удивление практика продолжения подземных захоронений уже после того, как христианство стало государственной религией Рима, но на самом деле ничего удивительного тут нет — многие люди хотели быть похороненными рядом со своими родственниками или же с почтенными мучениками. Но постепенно хоронить «в камне» перестали.
К слову будь сказано, что название «катакомбы», происходящее от греческого «катакимбос» — «углубление», возникло только в Средние века, изначально же римляне использовали слово «цеметерий», означающее «усыпальница» или «кладбище».
Подземные галереи и проходы лежат друг над другом на глубине от семи до девятнадцати метров. Уровни соединяются ступенями. Проходы узкие (около метра), но высокие — до двух с половиной метров. Тела клались в вырезанные в стенах ниши, которые запечатывались каменными плитами, на которых указывались имя и дата смерти, иногда — возраст. Стены катакомб часто украшались фресками с изображением сюжетов или отдельных символов. Можно встретить языческие изображения, рядом с которыми будут находиться христианские надписи. Такое соседство позволяет предположить, что практика захоронений в катакомбах зародилась среди язычников, которым, по каким-то причинам, не хотелось быть кремированными, а родственникам хотелось похоронить их ближе к городу, а не где-то в отдалении (нехватка земли!). Иногда в ходах могли вырезаться не отдельные ниши, а целые камеры, в которых находились захоронения нескольких человек, такие вот фамильные склепы. Помимо фресок в катакомбах находили вырезанные изображения, скульптуры и стеклянные медальоны, масляные лампы, сосуды для благовоний, кольца, монеты и другие предметы.
Одним из немногих плюсов французского владычества стало упорядочение раскопок, которые прежде проводились в Риме бессистемно, зачастую — некомпетентными людьми и без какого-либо плана. Поняв, что под виноградником, на котором был найден фрагмент надгробной плиты, находится катакомбное захоронение одного из первых пап, де Росси обратился к папе Пию IX с просьбой выкупить виноградник и профинансировать раскопки. Папа согласился, хотя и без особого энтузиазма (он считал предположения молодого археолога фантазиями). Де Росси получил на раскопки довольно щедрое ежегодное пособие в размере восемнадцати тысяч франков. А где субсидии, там должен быть контроль за их использованием. С этой целью была учреждена папская Комиссия по священной археологии, первое заседание которой состоялось в 1851 году.
Одной находкой де Росси «убил двух зайцев» — получил возможность провести весьма перспективные раскопки и привлек внимание папского престола к археологическим изысканиям. Разумеется, он вел раскопки по строго научному плану, бережно сохраняя и тщательно классифицируя все найденное. Находки побудили папу Пия основать в 1854 году музей христианского искусства, который в честь основателя назвали Пио-христианским музеем (музей Пио-Кристиано). Изначально музей располагался в Латеранском дворце, но со временем ему там стало тесно. По распоряжению папы Иоанна XXIII в Ватикане было построено отдельное здание, в которое музей переехал в 1970 году вместе с Миссионерским этнологическим музеем и Григорианским музеем светского искусства, название которого на итальянском звучит весьма непривычно для русского уха — «музей Григориано профано». Это музей языческих древностей, основанный в 1844 году папой Григорием XVI. В нем собраны античные произведения, найденные на территории Ватикана в XIX веке.
С Джованни Баттиста де Росси началось научное изучение римских катакомб, а «первопроходцем» подземного Рима был Антонио Бозио (1576–1629), прозванный «Колумбом катакомб». Известна точная дата первого исследования, проведенного в катакомбах Домитиллы на Виа Ардеатина — это произошло 10 декабря 1593 года. За двадцать лет исследовательской работы Антонио Бозио открыл (и частично изучил) более тридцати катакомб. Действовал он весьма профессионально для пионера — устанавливал взаимное расположение камер и проходов, описывал архитектурные особенности, привлекал художников для копирования росписей стен. Итогом деятельности Антонио Бозио стал трактат «Подземный Рим», вышедший после смерти автора в 1632 году. К сожалению, в то время исследование подземелий не привлекло внимания папского двора, и со смертью Бозио эта полезная деятельность прекратилась, чтобы возобновиться в середине XIX века.
Под занавес, то есть — в завершение этой главы, мы спустимся в римские катакомбы вместе с Чарльзом Диккенсом, совершившим в 1840 году обстоятельное путешествие по Италии: «Изможденный монах-францисканец с диким горящим взглядом был единственным нашим проводником в этих глубоких и жутких подземельях. Узкие ходы и отверстие в стенах, уходившие то в ту, то в другую сторону, в сочетании со спертым, тяжелым воздухом вскоре вытеснили всякое воспоминание о пути, которым мы шли, и я невольно подумал: «Боже, а что, если во внезапном припадке безумия этот монах затопчет факелы или почувствует себя дурно, что станется тогда с нами?» Мы проходили между могил мучеников за веру: шли по длинным сводчатым подземным дорогам, расходившимся во всех направлениях и перегороженным кое-где каменными завалами, чтобы убийцы и воры не могли найти тут убежища и составить, таким образом, подземное население Рима, еще худшее, нежели то, что живет под солнцем. Могилы, могилы, могилы! Могилы мужчин, женщин и их детей, выбегавших навстречу преследователям, крича: «Мы христиане! Мы христиане!», чтобы их убили вместе с родителями; могилы с грубо высеченною на каменных гранях пальмою мученичества; маленькие ниши, вырубленные в скале для хранения сосуда
