«Узри же, сколь верны франки! Они преданно явились к тебе на помощь в битве, обратив наших врагов в бегство. Случай позволял им сбежать, и это очевидно для всех, даже для незрячих! Но они вернулись лишь потому, что не хотели уйти, не испросив у вас разрешения, и теперь, веря в твою щедрость, они испрашивают награды, какую заслуживает их подвиг»[645].
К тому же, добавила она, франки в состоянии применить силу, перед которой ничто не сможет устоять. Отец обдумывал решение вместе со своим советом, в то время как Мелац находилась среди христиан. Вскоре Гюмюштекин вернулся и попросил у дочери совета. Мелац, подобно настоящей Даме, являющейся рассудительной и умиротворяющей доброй советчицей, дала мудрый ответ:
«То, в чем вижу я пользу, не замедлю открыть и тебе: заключи мир с христианами и сделай так, чтобы, пока ты был жив, между вами царил нерушимый мир. Освободи всех тех, кто томится в плену во всех твоих землях. Взамен пусть и они отпустят всех ваших людей, находящихся в их власти. Боэмунду же и его товарищам, чья помощь принесла вам победу, даруйте достойную их славных трудов награду. Узнайте же и другое: отныне я христианка. Я желаю обрести новую жизнь, причастившись к таинствам христианского закона, и не могу более находиться здесь, подле вас. Ибо закон христианский — священный и достойный, тогда как ваш закон полон тщеты и осквернен всякого рода нечистотами»[646].
Итак, доблесть Боэмунда породила любовь и привела к обращению в истинную веру. Такое заявление юной обращенной, очевидно, вызвало ярость турок, но Бог лишил силы тех, кто желал ей зла. Тогда Мелац призвала рыцарей завершить начатое дело: поскольку они прекрасно справились со своей ролью, не нарушив слова, она освобождает их от клятвы. Но теперь, чтобы не дать прошлому вернуться, им следует заключить под стражу ее отца вместе с его вельможами, чтобы вынудить их, не проливая ничьей крови, подписать мирный договор. И вновь за дело взялся Боэмунд, обладавший всеми достоинствами:
«Именно тебе, господин Боэмунд, я доверяю осуществить этот замысел, ибо ты искусен во всех делах и весь мир восхваляет твою зрелость и мудрость. Отныне я буду неразлучной сестрой вам и разделю вместе с вами радости и тягости в вере в Нашего Господина Иисуса Христа»[647].
Став хозяином дворца, Боэмунд управлял им пятнадцать дней, тогда как Гюмюштекин, проклиная своего бога Магомета, согласно повторяющемуся мотиву эпопеи[648], наконец смирился с необходимостью заключить мирный договор. Он попросил встречи с Боэмундом, пообещав заключить с ним мир, освободить всех пленников и выдать свою дочь замуж за норманна. Но Мелац еще не верила обещаниям отца; она посоветовала Боэмунду отправить послов в Антиохию за отрядом вооруженных рыцарей. В Антиохию были посланы Ричард Салернский и некий человек по имени Сакрис — по их просьбе Танкред, находившийся в городе, собрал войско и отпустил, в свою очередь, своих пленников, в том числе и дочь Яги-Сиана. Последняя, однако, оплакивала свое освобождение… поскольку отныне она не могла больше угощаться изысканным мясом кабана, которым питались христиане (комический элемент, часто присутствующий в эпосе).
В это время Боэмунд вел беседы с Гюмюштекином: как мудрый и скромный муж, образец князя-христианина, он обращался к нему со всей учтивостью и даже беззастенчиво льстил ему, чтобы «очаровать» мусульманского правителя. Это ему удалось. Мусульманские князья научились признавать и ценить его. Боэмунд снискал всеобщую похвалу, все хотели нанять его на государственную или военную службу. Обдумав недавние события, вожди мусульман вынесли благосклонное заключение относительно христианской веры, напоминающее речь «жесты»: «Наш Бог, ненавистный Магомет, покинув нас, бессильно пал перед богом христиан»[649]. В самом деле, разве не был истинным Богом тот, кто одерживал блестящие победы в сражениях, ордалиях и «Божьих судах»? Этот Иисус Христос, заключили вожди, очевидно, по праву считается христианами всемогущим: «Он даровал им славную победу, окрасив их копья кровью наших братьев и родных…» А христианские рыцари, похоже, способны выступить против всего воинства великого персидского султана… Следовательно, лучше заключить с ними мир, нежели безрассудно навлекать на себя их смертоносную ярость. Чувствуется, что автору здесь пришлось выбирать между желанием показать турок, обратившихся в истинную веру, и необходимостью придерживаться истории, которая знала их еще сарацинами: противники Боэмунда не обратились в христианскую веру, но все же заключили мирный договор.
Гюмюштекин согласился с их мнением: он велел освободить пленников и отдал Боэмунду и его товарищам бесценные сокровища (мотив справедливого вознаграждения рыцарской доблести и возможного обогащения в сражении против неверных). Вернувшийся Ричард Салернский, в свою очередь, был тепло принят; Боэмунд и Гюмюштекин заключили вечный мир.
Мелац, покинув дворец отца вместе со своими евнухами и слугами, присоединилась к христианам (мотив обращения в истинную веру сарацинской княжны, уже представленный в «Песни о Роланде»). Наконец, всех радостно встретила Антиохия. Позднее, замечает норманнский монах, Ричард де Принципат (Салернский) был послан Боэмундом во Францию — ему поручили доставить оковы из серебра святому Леонарду, покровителю узников, чтобы возблагодарить его за освобождение. Тогда же Боэмунду представился удобный случай, как мы увидим далее, для того, чтобы распространить свою легенду еще больше — правда, на этот раз в ином ключе, в жанре агиографии.
Вскоре Мелац, согласно своему обету, была крещена, и Боэмунд обратил к юной влюбленной княжне возвышенную речь, которую можно подытожить следующим образом: будет справедливо, если благородная сарацинка, всегда готовая прийти на помощь, некогда язычница, а ныне христианка, выберет супруга по собственному желанию — и никто не сможет отказать ей. Конечно, Боэмунд прекрасно знает, что Гюмюштекин отдал ее ему в жены, но хорош ли для нее этот выбор? Он воевал сызмальства и должен заниматься этим ремеслом еще долгое время, поскольку сейчас ему нужно сражаться со своим главным врагом, греческим императором. К тому же, находясь в заключении, он дал обет отправиться в Аквитанию поклониться святому Леонарду, если его вызволят из плена. Движимый чувством искренней дружбы, он не может навязывать ей узы брака, ибо сразу же после брака он будет вынужден пуститься в долгое и опасное странствие. «Вот мой родич Рожер, сын князя Ричарда Салернского: он моложе меня и красив, он не уступает мне в знатности, богатстве и могуществе. Я восхваляю его ради того, чтобы вы вступили с ним в узы брака, и желаю вам прожить с ним долгую жизнь», — закончил свою речь Боэмунд[650].
Все одобрили совет «мудрого Боэмунда», и Мелац стала супругой Рожера Салернского. Боэмунду было тогда около пятидесяти лет. В безбрачии он оставался недолго: после своего путешествия в Сен-Леонар-де-Нобла он взял в жены Констанцию, дочь короля Франции Филиппа I. Ордерик Виталий хорошо об этом знал, а следовательно, не мог закончить рассказ свадьбой Боэмунда и Мелац. Со своей стороны, я не верю, что хронист его выдумал: он лишь переработал на свой лад рассказы и легенды, порожденные пропагандистскими речами самого Боэмунда, те, что можно было бы назвать «Деяниями Боэмунда».
Эта романтическая версия освобождения норманна кажется мне крайне назидательной. В большей степени, чем другие, она восхваляет Боэмунда, рыцаря без страха и упрека, мудрого и дальновидного князя-христианина, подвергшегося враждебным нападкам басилевса Алексея. Своими рыцарскими достоинствами, чьим воплощением он являлся, этот князь покорил сердце сарацинской княжны, которую хотели отдать ему в жены, и обратил ее в христианскую веру. Благодаря доблести, умению вести войну и Божьему покровительству он одержал блестящую победу на поле боя, добившись тем самым своего освобождения, свободы для всех узников, мира и прочного союза, направленного против самых своих опасных врагов, — и, сверх того, был вознагражден богатыми дарами.
Итак, Боэмунд представлен здесь и как эпический герой, и как куртуазный рыцарь, и как образцовый крестоносец. Как не последовать за таким предводителем, чтобы выполнить следующую программу: победить неправедного императора и одержать с Божьей помощью блистательную победу над нечестивыми неверными, дабы они признали истинного Бога, отказавшись от лжеца Магомета? Как нам кажется, это не что иное, как отголосок пропагандистских речей в защиту крестового похода, который спустя несколько лет Боэмунд проповедовал во Франции, включая Нормандию, где его могли в живую услышать информаторы Ордерика Виталия — или по крайней мере узнать содержание того, что услышали другие.
