Однако после этого Красе вновь приобрел дурную славу, так как стал наживаться на конфискациях, связанных с последовавшим затем изгнанием противников режима, — огромные имущества он скупал по смехотворно низкой цене или даже выпрашивал их себе в качестве подарков. В Бруттии, нынешней Калабрии, он подверг преследованиям нескольких людей только для того, чтобы присвоить их состояния. Узнав об этом, Сулла отказался от его услуг и не привлекал более ни к каким общественным делам. Несмотря на то что Красе мастерски умел завоевывать доверие людей услужливостью и обходительностью, сам он был также падок на лесть. Кроме того, этот исключительно тщеславный и корыстолюбивый человек ненавидел и презирал всех, похожих в этом на него самого.
«Его мучило, что Помпей достиг замечательных успехов, предводительствуя войсками, что он получил триумф до того, как стал сенатором, и что сограждане прозвали его Магном, т. е. Великим. И когда однажды кто-то сказал, что пришел Помпей Великий, Красе со смехом спросил, какой же он величины. Отчаявшись сравняться с Помпеем на военном поприще, он погрузился в гражданские дела и ценою больших усилий, ведя судебные защиты, ссужая деньгами и поддерживая тех, кто домогался чего-нибудь у народа, приобрел влияние и славу, равную той, какую снискал себе Помпей многими великими походами».
Красса крайне огорчало то, что Помпей и Цезарь почитались стоящими выше него, но к его честолюбию не присоединялось ни вражды, ни ненависти.
Тогда Рим был разделен на три мощные партии: «разумная, положительная часть граждан почитала Помпея; люди пылкие и неуравновешенные воспламенялись надеждами, внушаемыми Цезарем; Красе же, занимая промежуточную позицию, с выгодой пользовался поддержкой и тех и других. Постоянно меняя свои взгляды на дела управления, он не был ни надежным другом, ни непримиримым врагом, а легко отказывался ради личной выгоды как от расположения, так и от вражды, так что в короткое время много раз был то сторонником, то противником одних и тех же людей либо одних и тех же законов. Сила его заключалась в умении угождать, но прежде всего — во внушаемом им страхе».
Именно это последнее качество иллюстрирует высказывание убитого в 76 г. до н. э. народного трибуна Сициния. Он был одной из самых беспокойных голов своего времени и умел мастерски высмеивать и пародировать выступления видных римлян перед народом, отпуская едкие шутки и передразнивая типичные для них жесты. Однажды, когда его спросили, почему он постоянно нападает на должностных лиц и вожаков народа, но не трогает Красса, Сициний ответил: «У него сено на рогах!»
А дело тут в том, что римляне имели обыкновение навязывать бодливому быку на рога сено для предостережения.
Именно этого человека, умевшего настойчиво добиваться своего с помощью кнута и пряника, человека, ставшего самым богатым гражданином Рима, сенат осенью 72 г. до н. э. назначил новым главнокомандующим армией, которая должна была подавить восстание рабов под предводительством Спартака.
Ужасная участь десятого по счету
С присущей ему энергией Красе тут же взялся за дело, и уже через несколько недель под началом его находилось шесть боеспособных легионов. Кроме того, сенат передал ему остатки разгромленной армии, которой до тех пор предводительствовали оба консула, так что общая численность нового войска составила около восьми легионов. Это было крупнейшее воинское образование со времен Суллы, и даже Лукулл был послан против Митридата, самого опасного противника Рима в Малой Азии, с меньшим количеством войск. Как сообщает Плутарх, в походе Красса сопровождали многие высокородные римляне, присоединившиеся к нему кто по дружбе, а кто веря в его воинскую славу. За ним последовали как молодые патриции, стремившиеся завоевать его расположение, так и старые рубаки, знавшие его еще со времен Суллы.
Впечатляющей могла показаться численность армии, но не смелость, боеготовность и боеспособность солдат, ее составлявших. Боевая выучка, отличавшая когда-то римские легионы, порядком ослабла с тех пор, как начались азиатские походы. Именно тогда резко возросли и дали о себе знать недисциплинированность и изнеженность римских солдат. Офицеры стали смотреть сквозь пальцы на то, как их солдаты мародерствовали, пьянствовали и больше интересовались гулящими девками, чем римской славой.
Особенно же выучка и мораль римских войск пострадали во время гражданской войны, когда многие полководцы использовали их для достижения личных, а не государственных целей, а потому всячески заигрывали перед ними, оказывали непривычное снисхождение, отдавали на разграбление захваченные города и в случае победы обещали раздачу земель.
Первым на этот пагубный путь вступил Сулла, простив солдатам во время войны с союзниками такое страшное преступление, как убийство легата. Вместо того чтобы изобличить убийц, он открыто заявил, что надеется, что они будут сражаться еще храбрее ради того, чтобы загладить совершенное преступление.
По стопам Суллы пошли и прочие императоры, и вскоре безобразия дошли до того, что лагеря римской армии смогли тягаться по степени распущенности даже с самыми развращенными городами. Солдаты не желали подчиняться приказам командиров и делали что вздумается.
Все это продолжалось и после смерти Суллы. На войну римские нобили отправлялись словно в приятное путешествие, а чтобы не ощущался недостаток в комфорте, они везли с собой обширную свиту, палатки и одежду меняли в зависимости от времени года. Часто солдаты показывали спину врагу, пререкались с командирами или же вообще отказывались повиноваться им. Случаи такого рода имели место во всех походах Помпея и Лукулла; не лучше обстояло дело и в Италии, особенно в армии консула Геллия.
Так как во всех предыдущих неудачных столкновениях с рабами римская армия показала себя недисциплинированной и ненадежной, то первой заботой нового полководца Красса стала беспощадная борьба за восстановление ее былой боеспособности. Случай к тому, чтобы навести порядок железной рукой, представился раньше, чем ожидалось, и Красе наказал своих солдат безжалостнее, чем они могли себе представить.
Миллионер-полководец разработал двойную стратегию, целью которой было остановить продвижение армии рабов на север из контролируемой Спартаком Лукании как можно далее к югу от Рима, ибо по стране опять стали распространяться слухи о новом походе повстанцев на столицу. Сам Красе закрепился в Пиценской области, с тем чтобы не допустить противника в Кампанию, а своего легата Муммия с двумя легионами он выслал вперед, приказав ему приблизиться к войску мятежников и следовать за ним по пятам, не раздражая, однако, Спартака и не ввязываясь с ним в бой. Но Муммий горел желанием одержать наконец блистательную победу над рабами, которая покончила бы с позорными поражениями римлян. И только лишь Муммию показалось, что такая возможность имеется, как он от излишнего рвения нарушил приказ и бросился в атаку.
Однако Спартак был настороже. Вместо того чтобы прийти в замешательство при виде возникших вдруг в тылу легионов, он построил свое войско в боевые порядки, перешел в контрнаступление и нанес римлянам очередное сокрушительное поражение. Как и во всех предыдущих боях, дикий напор рабов нагнал страху на римские войска, и, пока одни рядами падали под ударами мечей противника, другие, не помышлявшие ни о чем, кроме собственной жизни, в ужасе бросали даже личное оружие и обращались в паническое бегство.
Красе, узнав о позорном поражении, разгневался и встретил своего помощника Муммия тяжкими упреками. Беглых солдат он, правда, вновь вооружил, потребовав от них, однако, гарантий того, что в будущем они станут лучше смотреть за собственным оружием.
Но одного этого Крассу показалось мало. Если он хотел получить власть в Риме, то он должен был быстрым и победоносным завершением войны с рабами доказать, что не только его конкурент Помпей, но и он сам является блестящим полководцем. Однако Спартака Красе мог разгромить только с легионами, не обращавшимися в бегство при первом же соприкосновении с противником. Дисциплинированность вместо разболтанности, мужество вместо трусости, любовь к Отечеству вместо эгоизма — Красе собирался вколотить в своих солдат эти древние римские доблести, с тем чтобы в будущем собственного начальника они боялись бы больше врага.
Желая восстановить былую дисциплинированность войск, он обратился к одному из законов военного времени. Наказанием части солдат Красе желал напугать всю армию.
На заре существования римского государства солдата, оставившего свой пост, оказавшего противодействие командиру, совершившего противоестественные развратные действия либо иное тяжкое преступление, по приговору военного трибунала выводили на средину круга, который образовывали его же товарищи. После того как трибун наносил ему палкой или прутом первый удар, остальные набрасывались на него и били до тех пор, пока он не падал наземь — чаще всего замертво. Лишь немногие выживали после этого варварского наказания, однако всю оставшуюся жизнь должны были носить на себе безобразные знаки пережитого. Никто, даже ближайшие кровные родственники, не имел права принять или поддержать изгоя, и он превращался в своего рода живой труп.
