Социальная принадлежность лидеров (так же, как и рядового состава) этих двух социалистических партий не обнажает существенных различий49. И там и тут руководители вышли из дворян или среднего сословия (мелкая буржуазия, служащие) — то есть из той же социальной среды, что и руководители либеральной партии. В высшем руководстве эсеровской партии было на удивление много деятелей из семей миллионеров, например В.М.Зензинов, Абрам Гоц, И.И.Фондаминский50. При всех заверениях в любви к крестьянству эсеры не допускали их в высшее руководство, а у социал-демократов, назвавших себя партией рабочего класса, в высших эшелонах было всего несколько представителей рабочих51. В беспокойные периоды (1905–1906 и 1917 годы) обе партии полагались главным образом на обретающихся в городах, утративших корни и набравшихся городских манер бывших крестьян. Психологически и экономически беззащитные, некоторые из них примыкали к социалистам, тогда как другие пополняли ряды «черной сотни», громившей студентов и евреев. По словам социал-демократа П.П.Маслова, «по существу деятельность местных групп партии с. — ров мало отличалась от деятельности социал-демократов. Организации той и другой партии состояли обыкновенно из небольшой группы интеллигентов, составлявших комитет, мало связанных с массами и смотревших на массу главным образом как на материал для политической агитации»52.
* * *
Российских либералов лишь отчасти можно причислить к интеллигенции. Они не разделяли основной философской предпосылки радикалов, то есть веру в возможность усовершенствования человека и общества. И их цели не отличались от целей западных либералов. Однако по своей тактике и стратегии русские либералы были очень близки к радикалам: как любил хвастаться Павел Милюков, их политическая программа «наиболее левая из всех, какие предъявляются аналогичными нам политическими группами Западной Европы»53. Иван Петрункевич, другой видный кадет, считал, что российские «либералы, радикалы и революционеры» различались не политическими целями, а темпераментом»54.
Эти левацкие настроения либералов были продиктованы двумя соображениями. Либералы, адресуясь к избирательским массам, вынуждены были соперничать с радикальными партиями, которые тоже стояли на более левых позициях, чем их европейские собратья, давая самые беззастенчивые и утопические обещания своим избирателям. Либералам пришлось принять этот вызов. Чтобы лишить социалистов их козырей, либералы разработали радикальную социальную программу, в которую входило требование об экспроприации многоземельных имений (с компенсацией «по справедливости», а не по рыночной стоимости), а также церковных и государственных владений для распределения крестьянам. [Ингеборг Флайшхауер (Cahiers du Monde Russe et Sovietique. XX. No. 2. 1979. P. 173–201) обращает внимание на большое сходство аграрных программ кадетов и немецких социал-демократов.]. Их платформа включала также создание обширной программы социального обеспечения. Они оставались глухи к призывам умерить свои требования, боясь скомпрометировать себя в глазах народных масс и проиграть социалистам.
Но еще более серьезными были соображения тактического характера. Чтобы вырвать у самодержавия сначала конституцию и законодательный парламент, а затем парламентскую демократию, либералам нужен был мощный рычаг. И такой рычаг ими был найден — угроза революции. В 1905–1907 и, снова, в 1915–1917 годах они убедили монархию пойти на политические уступки — в попытке избежать еще больших неприятностей. Партия хранила скромное молчание относительно эсеровского террора, который, согласно их либеральным принципам, им бы следовало открыто осудить.
Таким образом, политическая тактика кадетов была довольно суетливой и двусмысленной — страх перед революцией и использование этого страха, как оказалось, таили в себе грубейшую ошибку: игра на революционной угрозе в немалой степени способствовала подготовке именно того, чего либералы более всего желали избежать. Но осознали они это, когда уже было поздно что-либо изменить.
Хотя либералы были умеренней социалистов, правительству они доставляли больше хлопот, в силу того, что в их рядах состояли весьма заметные в обществе фигуры, которые могли свободно заниматься политикой под маркой своей легальной профессиональной деятельности. Для полиции верной и легкой добычей были студенты-социалисты. Но кто осмелился бы хоть пальцем тронуть, скажем, князя Шаховского или князя Долгорукова, даже если они занимались организацией подрывной партии? И как можно было вмешаться в собрания врачей или юристов, даже если было широко известно, что там обсуждаются запрещенные темы? Это отличие в социальном положении объясняет, почему руководящие органы либералов могли действовать непосредственно в России, практически не испытывая полицейского давления, тогда как эсерам и социал-демократам приходилось руководить деятельностью своих партий из-за рубежа. Это же объясняет и то, почему и в 1905 ив 1917 годах либералы первыми вступали на политическую сцену, опережая на несколько недель своих соперников-социалистов.
Русское либеральное движение имело две основные точки опоры: земства и интеллигенцию.
Земства избирались на основании выборных правил, обеспечивавших солидное представительство поместного дворянства, считавшегося тогда твердой опорой монархии. Земства действовали на уездном и губернском уровне, но правительство не позволяло им формировать общенациональную организацию, опасаясь, что в результате к ним перейдут квазипарламентские функции. Избранные в земское правление представители тяготели либо к либерально-конституционным взглядам, либо к славянофильско-консервативным, но и в том и в другом случае они не симпатизировали самодержавию и бюрократическому управлению, а в равной мере и не принимали революционную идею. Состоящие на земской службе агрономы, врачи, учителя и т. д. (так называемый «третий элемент») были настроены более радикально, но тоже не поддерживали революцию.
При должном подходе земства могли бы помочь укреплению монархии. Однако консерваторы в бюрократических структурах, в особенности в министерстве внутренних дел, с нескрываемым раздражением относились к земской деятельности, видя в ней назойливое вмешательство в чужие, дела и помеху губернской администрации. Под влиянием консерваторов Александр III в 1890 году ограничил права земств, предоставив губернаторам широкие полномочия по надзору за земскими штатами и деятельностью.
Обеспокоенные давлением со стороны властей, земские лидеры в 1890-х годах провели неофициальные всероссийские съезды, выдавая их за профессиональные и научные конференции. В 1899 году они пошли еще дальше, учредив в Москве кружок под названием «Беседа». Участники кружка занимали достаточно высокое социальное и служебное положение, что вынуждало полицию смотреть сквозь пальцы на их собрания, проходившие в московском особняке князей Долгоруковых55.
В июне 1900 года правительство ввело новые ограничения на компетенцию земств — на сей раз в налоговой сфере. Правительство потребовало также отстранить от службы тех земских деятелей, которые особенно активно выступали за конституционные реформы. В ответ на это «Беседа», до сей поры посвящавшая свои дискуссии исключительно земским делам, обратилась к широким политическим проблемам. Многих земцев гонения со стороны правительства поставили перед проблемой: имеет ли смысл продолжать «конструктивную», аполитичную работу при строе, в котором главенствуют бюрократия и полиция, готовые задушить всякое проявление инициативы снизу. Эти сомнения еще более усугубились после опубликования в 1903 году в Германии конфиденциальной записки Витте, в которой автор доказывал, что земства несовместимы с самодержавием.
В 1901 году ряды земцев-конституционалистов пополнились небольшой, но влиятельной группой интеллигенции, порвавшей с социал-демократами из-за их невыносимой политической партизанщины и догматизма. Самой заметной фигурой в этой группе был П.Б.Струве, автор основного манифеста социал-демократической партии и один из выдающихся ее теоретиков. Струве и его друзья предложили сплотиться в национальный фронт всем партиям — от крайне левых до умеренно правых — под лозунгом «Долой самодержавие». Эмигрировав в Германию, Струве при поддержке друзей-земцев основал там в 1902 году журнал «Освобождение». В этом журнале печаталась информация, не дозволенная цензурой на родине, — включая секретные правительственные документы, предоставляемые симпатизирующими из чиновных кругов. Переправленные в Россию, эти издания способствовали созданию организации «освобожденцев», из которой впоследствии образовалась партия кадетов. В 1903 году был основан «Союз освобождения», выступавший за установление конституционного строя и гражданские права. Его ответвления в разных городах привлекали к себе и умеренных, и социалистов, в особенности социалистов-революционеров. (Социал-демократы, настаивавшие на своей «гегемонии» в борьбе против режима, от сотрудничества отказывались.) Все эти кружки, действовавшие полулегально, внесли немалый вклад в создание атмосферы недовольства существующим строем56.
