– Гг… Э-эй! Дэвушка… Не холодно? – услышала она позади чей-то хамоватый хриплый голос. Маша ускорила шаги, обернулась через плечо, – так и есть! За ней, улыбаясь во весь рот, нетвердо, но широко шагал краснорожий, подвыпивший мужчина, державший руки в карманах брюк.
Быстро сойдя на обочину, Маша махнула рукой – сразу затормозил и раскрыл дверцу жигуленок – она села на переднее сиденье, хлопнув дверцей и нажав замок.
– Я с дамой! – Мужчина сунулся было в заднюю дверцу, но дверца не поддалась – и улыбка разом сползла с его лица.
– Поехали! – Маша тронула водителя за рукав.
Жигуленок рванулся, а краснорожий, стукнув ладонью по капоту, остался под дождем.
– Ну, погоди, девка, – я до тебя…
…Дождь разбивался и растекался струйками по стеклу автомобиля, его сметали, сгоняли дворники, мерно качавшиеся, раскрывающие два веера перед водителем и Машей. Из посвистывавшего, потрескивавшего приемника вытряхивались мелодии духового оркестра, сменявшиеся скороговоркой известий. Водитель, мужчина лет пятидесяти, устало следил за дорогой, – к происшедшему, по-видимому, он отнесся спокойно.
Элегантным жестом Маша достала сигарету:
– Можно?
Нажав рычажок электрозажигалки, водитель, как-то жалостливо, поморщившись посмотрел на нее, спросил:
– Тебе лет сколько?
Маша затуманилась, словно этот вопрос ее опечалил.
– Старенькая я…
– Ста-а-аренькая… – Водитель поморщился еще сильнее. – Восемнадцать-то есть, или еще нет?
– А что? – Маша с достоинством улыбнулась. – Скажете: маленьким курить – запрещено! категорически! И вообще – курение вредно для здоровья, вот тут даже кто-то предупреждает… – Она ткнула в пачку. – Так?
– Ничего не скажу… Ехать-то тебе куда?
– Поезжайте прямо – прямо, прямо, – сигарета, зажатая между двух пальцев, очертила круг, – а потом повернете по Садовому направо… Кстати, это вам по дороге? А то у меня с собой… – Она выразительно щелкнула замочком сумочки.
Водитель не ответил, пошел на обгон, включив поворотные огни. Он хмурился, его раздражала развязанность соседки. Неожиданно он повернулся и спросил:
– Он твой знакомый?
– Кто? А… не-е-ет! – Маша отрицательно замотала головой, удивилась: – Вы полагаете – у меня могут быть такие знакомые?
Водитель усмехнулся.
– Что вы! Так… привязался… Жаль, не успела спросить – а что ему собственно было нужно. Ну… думаю, я ему понравилась. Вы – как считаете?
– А я считаю, что ты сумасшедшая и слишком легко одета.
Маша нервно расхохоталась, откинулась, так что волосы ее разметались, отлетели за спинку кресла.
– И… и вы про то же!
– Нет – я серьезно…
– Да-а?..
– Мой дом недалеко, а тебе сейчас не помешала бы чашка горячего чая… а потом я нашел бы тебе что-нибудь одеть…
– О! Нашелся хоть один добрый человек… – Маша закурила от раскалившейся зажигалки, закинула ногу на ногу, оперлась локтем о приборную доску – ее бледный профиль в сигаретном дыме вдруг напомнил водителю фотографию из зарубежного журнала. – Нет, вы не шутите? Правда – приютите, обогреете? Вот так вот – впервые увидели, и сразу – горячий чай… и… а чем мы будем заниматься после чая?.. Как обычно? Ах, ну да… Кхм… А как на это посмотрит ваша супруга, которая сейчас, разумеется, где-то на работе? А-а?
Водитель округлил глаза.
– Жена? Причем… Ах, боже мой! Ты ж мне в дочки годишься! Девочка, что ты?
Маша не улыбнулась, скорее – оскалилась, – она заговорила, яростно комкая сигарету в пепельнице:
– Ну, простите, ну, пошутила! Пятьдесят лет и семнадцать это смешно, это неприлично? Ведь так? Ну, скажите, так?!
– Что… ты о чем?
– А… а если это – любовь? Тогда как? Если ОН – талант? – Маша, очевидно по-рассеянности, заговорила о чем-то совершенно постороннем. – Может быть, даже – гений?! Ну и что ж – что жена? А если он не любит ее? Ну, не любит – тогда как? А если он любит только меня? Ну, что вы молчите?
– Не понимаю о чем… Кто – «он»?
– Ах, ну да… Кто… Человек! Хороший – че-ло-век. – Маша, чтобы занять пальцы, стала катать между ними новую сигарету.
– А… а вы не слушайте меня, что вы меня слушаете? Вы рулите, рулите – просто у меня неврастения, обыкновенная неврастения… неврастения… – Маша отвернулась от водителя, посмотрела на улицу.
– Ой-ей! Кстати, мы проехали лишний квартал. Заговорилась я – мне выходить! Остановитесь же! Стойте!
* * *
…Маша нажала кнопку звонка – навстречу раздался радостный с повизгиванием лай. В дверь с разбегу ударились две лапы.
– Тише, тш-шш!.. Марат! Кому сказал на место!
Тяжелая дверь, с дорогой, стеганной ромбиками обивкой, отворилась, отмякнув несколько язычков у разных непростых замков, щеколд и звякнув цепочкой.
– Мышонок, ты? Наконец-то – заходи, дружок! Ох, какая ты мокрая, озябшая… В такую-то погоду – и в одном платьице! Сейчас я мигом горячий кофе… А ты пока вылей вот, – у меня остался коньяк. Пей! Ах, боже мой – ты совсем синяя!
Кирилл Витальевич встретил ее в дорогом, тоже стеганном, как и дверь, халате. Его яйцевидная голова с высоким лбом, переходящая в чистую лысину, отсвечивала красным в интимном свете абажура. Маленькие провалившиеся глазки приветливо улыбались.
Маша наклонилась к псу, крутившемуся между ней и Кириллом.
– Маратушка, Марат… что – рад? Псина! Рад? Вижу – рад… Соскучился, лохматый! Вот я и пришла…
Марат благожелательно заурчал и подставил ухо. Кирилл открыл шкаф.
– Я тебе сейчас дам халат, а ты снимай что тут на тебе…Да-а… – Кирилл окинул взглядом Машин наряд. – Искусство требует жертв, но не таких же! Маша, ты это – ради меня? Твое? Мышонок, мышонок… снимай немедленно!!
– Так сразу… снимать?
– Маша! – Кирилл шутя покачал головой. – Как тебе не ай-яй-яй? Ну… Ладушки… Ты тут располагайся, а я сейчас заварю кофе… Да держи халат-то!
С халатом в руках Маша пошла по коридорчику в мастерскую Кирилла Витальевича. Кирилл, художник-мультипликатор, расписал все стены, – и не удивительно, что Маша шла, как завороженная, шла медленно, не обращая внимания на Марата, поскуливавшего рядом. На стенах коридора – жила улица, не просто улица – это был Копенгаген, набережная Нюхавн, где когда-то жил Г. Х. Андерсен, великий сказочник и поэт. Дверь в мастерскую приходилась как раз на дверь его дома, а дверь в гостиную – на вход во дворец Шарлоттенборг. По улице шли люди, укрытые от дождя зонтами. Все было так размыто, что за дождем невозможно было разобрать, в каком веке это происходит, – вполне можно было предположить, что сейчас из-за угла выйдет сам – Андерсен, неловкий, долговязый человек, переступающий через лужи, бормочущий, или напевающий свои стихи… Он подойдет к Маше и скажет, разумеется, по-датски:
– Здравствуй, Маша! Ах, бедная девочка, ты совсем промокла! Тебе холодно! Зайдем в дом – я разожгу камин, я напою тебя горячим кофе…
Маша открыла дверь в мастерскую и вошла. В мастерской она сбросила мокрое платье, накинула халат – и почувствовала, что согревается, озноб почти прекратился.
В комнате все стены занимали книжные шкафы, на одной попке стояло полное собрание сочинений Андерсена, книги разных изданий, книги об Андерсене, о Дании, – давней мечтой Кирилла Витальевича было сделать мультфильм по его сказкам. Были написаны удивительно лиричные картоны, наброски к этой мечте, они все были тут, висели по стенам… Но мечта все откладывалась по разным причинам, сейчас Кирилл делал детские мультфильмы в примитивном русско-диснеевском стиле, – целлюлоидные листы с героями этих мультфильмов тоже были везде прикноплены – к полкам, к двери, пачка их лежала на столе. Посреди комнаты стоял мольберт, а рядом на ступе в беспорядке валялись кисти, полувыдавленные тюбики, палитра и испачканный маслом его рабочий халат.
– Здесь он работает… – Маша погладила его халат. – Встает утром, надевает халат, смотрит за окно на шумную улицу, мучается, стирает рукавом пот со лба… и пишет, пишет…
Подойдя к картону, который ей полюбился особенно, Маша поднялась на цыпочки, сняла его с полки.
Синяя-синяя вьюга… Маленькая, хрупкая девочка закрывает от летящего снега озябшими белыми ладошками зажженную спичку… смотрит на огонек большими печальными глазами… Спичка вспыхивает ярким пламенем, и девочка видит накрытый стол, пареного гуся с вилкой в боку, рождественскую елку… Маша достала сигарету, чиркнула спичкой. И вдруг… она снова оказалась на улице.
…Уже стемнело, дождь прекратился, с неба медленно падали и кружились в раструбе фонарного света пушистые снежинки. Может быть, от зажженной спички, а, может быть, оттого что шел снег, ей было совсем не холодно.
– Гг… Эй, девушка! Не холодно?
Маша увидела, что рядом, покачиваясь в неверном Фонарном свете, возник силуэт недавнего знакомого.
– Нет, нет! Совсем не холодно! – поспешно ответила она. Силуэт покачнулся, развернулся и пошел в другую сторону.
