На базе новых машин появится возможность создания агроиндустриальных предприятий, в которых гарантированное производство товарной продукции должно осуществляться на основе новых технологических процессов…
Идея пока не опробована в поле, а лишь кочует по почте от автора к ученым и обратно. Многие решения возникнут на втором, более продуктивном, этапе сотрудничества изобретателя с учеными. Вот мнение на этот счет директора Агрофизического института члена-корреспондента ВАСХНИЛ С. Нерпина:
«По-видимому, оптимальные решения конструкции будут найдены после ряда лет проектирования, исследований и эксплуатации; однако ясно, что предложение имеет фундаментальное значение для решения проблемы управления сельскохозяйственным процессом в полевых условиях.
Независимо от того, какие формы может принять организация работ, наш институт готов принять в них самое активное участие».
Сегодняшнее тракторостроение ограничивает прогресс в земледелии. «Пахать на тракторе, — убежден Правоторов, — все равно, что возить грузы на паровозе, а не на поезде».
— С какой стати мы, тракторостроители, должны поддерживать идею, направленную против трактора? — спрашивают тракторостроители.
А Правоторову 86 лет.
В одной из его папок есть любопытный снимок фамилий, озаглавленный: «Противники М3». В нем имена и крупных ученых, и рядовых специалистов. Некоторые из них работают над созданием машин для земледелия будущего. Не так давно Правоторов получил письмо из Томска, подписанное не без юмора: «Двадцать шестой автор мостового метода».
Уже двадцать шестой?.. Но Правоторов всегда Первый! Известный специалист по научной организации труда доктор экономических наук В. И. Терещенко прислал письмо: «Без преувеличения могу сказать, что Вы — Циолковский от земледелия, и, по-видимому, рано или поздно к тому, что Вы предлагаете, человечество придет. Считаю, что своим проектом Вы построили себе памятник нерукотворный».
Иван Дорба
Бунин, граф Игнатьев и другие…
Многие годы я дружил с графом Игнатьевым Алексеем Алексеевичем, тем самым царским военным атташе во Франции, писателем, с его супругой известной танцовщицей Натальей Владимировной Трухановой, с писателем Рощиным Николаем Яковлевичем — и вот захотелось написать кое-какие воспоминания… Николай Рощин долго жил в Париже как эмигрант, дружил с Иваном Буниным, так что его рассказы и письма, которые он, вернувшись в Москву, получал от Бунина, будут интересны современным читателям…
Указ правительства СССР от 14 июня 1946 года предоставил бывшим подданным Российской империи право на восстановление советского гражданства, если эти бывшие граждане не воевали на стороне фашистов. А таких в эмиграции было очень много, и постепенно они возвращались… Коненков, композитор Прокофьев, Эрьзя, Вертинский, писатели Николай Рощин, Лев Любимов, Наталья Ильина…
Бывая в доме у Рощина, я слышал интересные его рассказы.
— Встретил меня Александр Александрович Фадеев, поздравил с возвращением, с приемом в Литературный фонд, — Рощин достает из кармана темно-бордовую книжечку — удостоверение и, широко улыбаясь, потрясает ею в воздухе. Потом, желая передразнить Фадеева, переходит на фальцет: — «Мы надеемся, Николай Яковлевич, что, пожив у нас и оглядевшись, вы напишете роман о советском человеке. Я читал ваш роман «Белая акация», отличная вещь, но сами понимаете… Прошло тридцать лет, в Советском Союзе все другое. От старой лапотной России не осталось и следа. Изменилась не только жизнь, а вся психология человека…» Понравился мне господин Фадеев своей простотой, непосредственностью.
Игнатьев внимательно слушал, а Наталья Владимировна с едва уловимым оттенком насмешки в голосе заметила:
— Как интересно!
— В тот же день мне отвели небольшую квартирку в Первом Можайском переулке, ссудили деньгами. На первое время хватит! А молодая пресимпатичная дворничиха согласилась убираться и готовить. На другое утро вышел прогуляться, на Москву поглядеть. Сами понимаете, распирает радостное чувство, ликует душа, хочется говорить, петь, кричать: «Я на Родине!..»
В глазах Рощина появляется хитринка, он смотрит на хозяйку и продолжает свой рассказ:
— Вхожу в троллейбус. Он не парижский, но такой же… У парижан общительный, веселый нрав. Я привык к тому, что в автобусах, троллейбусах, вагонах метрополитена идет зачастую общий разговор, вое весело, непринужденно, а порой и горячо обсуждают очередную новость, происшествие…
А тут в Москве сидят тихо. Я сажусь, обращаюсь к соседу: «Вы русский?» Тот недоуменно глядит на меня; видит круглолицего плотного мужчину, далеко не молодого, отмечает мой красный нос, заграничную шляпу и думает, что я пьяный.
— Русский? Конечно, русский!.. И что? — отвечает он.
— Я тоже русский! Недавно из Парижа вернулся. Белоэмигрант… корниловец бывший, — говорю ему.
Мы внимательно слушаем Рощина, он продолжает:
— Пассажир ошарашен, глаза у него становятся круглыми, он поднимается и опасливо глядит по сторонам. А мне интересно: «Где-то тут должен быть дом Шаляпина? Я ведь с Федором Ивановичем знаком, сколько рецензий о нем в «Возрождении» написал. Не знаете?» — «Не знаю… Извините!» — бурчит «русский» и торопится к выходу. «Чего-то вдруг вроде испугался?» — недоумеваю я и оглядываюсь на пассажиров. Все молчат, как будто воды в рот набрали. Я подсаживаюсь к другому пассажиру: «Вы русский?» Но и тут беседы, не говоря о задушевной, не получилось. Стоило упомянуть Париж, белую эмиграцию, и «товарищ», как улитка, втянул голову в воротник, угрюмо отвернулся.
Глаза Рощина стали пустыми:
— Поначалу такое отношение меня удивляло и огорчало. «Неужели такая пропасть залегла между нами, эмигрантами, и советскими товарищами? У каждой травинки есть на земле свой источник. Все мы держимся корнями за ту почку, которой обязаны верой, убеждениями, способностями. «Писатель тешит себя мыслью, что кладет камень в воздвигаемый человечеством Храм Великого Духа!» — думал я прежде и вслед за Иваном Буниным твердил:
Не собьет с пути меня никто,
Некий Норд моей душою правит,
Он меня в скитаньях не оставит,
Он мне скажет, если что не то!
Вернувшийся в Москву мой добрый друг Александр Иванович Куприн не прожил на Родине и года, умер… Алексей Николаевич Толстой, этот талантливейший писатель и пройдоха, перешел на исторические темы, стараясь в лице Петра изобразить «отца… всех…».
Рощин, увидав поднятый к губам палец Игнатьева, проглотил какие-то слова, и добавил:
— Свою «Белую сирень» я переделывать не собираюсь, а написать новый роман и вывести в нем героя-коммуниста мне не под силу. Поэтому я решил заняться автобиографическими записками. Кто знает, может, наступит время, когда некто «пыль веков от хартий отряхнув, правдивое сказанье перепишет» о трагическом кусочке истории России и ее изгнанной интеллигенции…
Живой, энергичный, Николай Яковлевич жаждал деятельности. Не удовлетворяли и встречи с писателями: Телешовым, Нагибиным, Фадеевым, Симоновым и другими, неизменно сводившимися к теме: «Как возвратить Бунина на Родину?»
— Да зачем ему возвращаться?
— Хозяин хочет… «Вы же друзья! Все время переписываетесь. Иван Алексеевич, к вам прислушается…»
Вот оно что! «Хозяин хочет…»
Рощин познакомился с генерал-лейтенантом Алексеем Алексеевичем Игнатьевым, автором книги «Пятьдесят лет в строю», в Москве, а в Париже они не встречались— Рощин сотрудничал в монархической правой газете «Возрождение», Игнатьева же называли «красным графом» за то, что, будучи военным агентом России, передал золотое обеспечение экспедиционного корпуса Советскому правительству, а потом работал в Советском торгпредстве.
Сблизила их общая увлеченность бриджем. Они играли на квартире Игнатьева.
Граф часто твердил: «Если хотите обеспечить себе нескучную старость, учитесь, пока я жив. Бридж концентрирует внимание, тренирует память, учит схватывать вопрос по существу, является хорошей гимнастикой ума. Это игра королей, дипломатов и, конечно, разведчиков».
В Париже, играя со шведским королем, с Пуанкаре или Петеном, уже за второй партией Игнатьев выяснял интересующие его вопросы…
В Москве Игнатьевы на неделе раза два обычно приглашали на ужин, после чего садились за карточный столик. По субботам или воскресеньям постоянными партнерами бывал и я с женой Рябининой Александрой Петровной; и иногда бывали шеф «кремлевки» профессор Егоров, либо, знакомый еще по Парижу, писатель Лидин, либо чета Шервинских. А с 1948 года их все чаще заменял Николай Рощин.
Бридж, будучи игрой коммерческой, может быть и копеечной, но она обязательно должна быть связана с материальной заинтересованностью. Мы, например, проигрыш-выигрыш клали в «копилку» и, когда собиралось достаточное количество денег, заказывали в ресторане ужин.
